– Если бы мне сказали, что её сочинил сам Зевс, я бы не поверил, – с наслаждением произнёс Солон. – Такую басню мог сочинить только ты, дорогой собеседник.

– Ну, тогда слушай вторую, – не мешкая, выпалил воодушевленный сочинитель басен. – «Была у неразумных животных сходка, и обезьяна пустилась перед ними плясать. Пляска всем очень понравилась, и обезьяну хвалили. Верблюду стало завидно, и он тоже захотел отличиться, встал и пустился в пляс. Но был он такой неуклюжий, что животные только рассердились, побили его палками и выгнали прочь». Эта басня, Солон тоже ко мне относится, – весело произнёс Эзоп.

Кто-то из экипажа не удержался и спросил:

– Так ты кто, Эзоп, – обезьяна или верблюд?

И все дружно захохотали. Смеялся от души и сам Эзоп, а затем, шутя, ответил:

– С виду я, конечно, обезьяна, а изнутри – верблюд.

– А может и наоборот, – рассмеялся Солон. – Но ты не бойся, Эзоп, палками мы тебя не побьем.

Эзопа словно прорвало или осенило одержимое вдохновение. Не успев закончить одну басню, без промедления начинал другую. Казалось, говорить он мог без конца и без устали. Солон его даже останавливал, дескать, подожди – дай вволю насмеяться. Надо осмыслить сказанное, насладиться им. Потом как-то вполне серьёзно купец сказал сочинителю басен:

– Эх, Эзоп, не скрою – хороши твои басни. Их бы записать, да на примере басен учить достойной жизни молодых людей, и не только молодых.

– Я не только писать, но и читать не умею, – возразил Эзоп. – Ну да, кому хочется, пускай себе, записывает, противиться не стану. Неплохо, чтобы люди знали, что я – сочинитель басен, а не пустобрёх.

На следующий день, шутки ради, Эзопу дали попробовать грести и управлять кораблём. Но если в первом случае ни вреда, ни пользы он не принёс, то кормчий из него явно не получился. Эзоп чуть было не напоролся на скалу, лихорадочно воскликнув при этом:

– Ба! Откуда мне знать, что в море полно скал, им же место на суше!

Солон по этому поводу так порицающе сказал:

– Нашли над чем шутить. Видимо решили пасть жертвой легковесных поступков сочинителя басен. Давать Эзопу управлять кораблём, всё равно, что совать голову в пасть крокодилу, в надежде узнать, что он будет делать.

Так, в приятной компании беспечного попутчика незаметно пролетело время путешествия. Когда прибыли на Крит, на прощание владелец корабля дружелюбно сказал:

– Конечно, Эзоп, как кормчий и гребец ты никуда не годишься. Но как сочинителю басен тебе нет равных ни среди эллинов, ни среди варваров. Я с большим удовольствием провёл эти дни, слушая басни и беседуя с тобой. Благодарю тебя!

– Это тебе, Солон, спасибо. Во-первых, за то, что доставил меня на Крит. А во-вторых, за то, что способствовал сочинительству басен. Ведь больше половины из рассказанного мною вам – я сочинил прямо на корабле. В иных условиях на это ушли бы годы. А здесь не только душа, но и нужда заставила.

Я ведь, Эзоп, пошутил, – улыбнулся Солон. – Никто не стал бы тебя высаживать с корабля. Просто хотелось помочь тебе сочинить больше хороших басен. Да и скажу честно, приятно было их слушать.

– Я, между прочим, это знал, Солон. Ибо, в противном случае, какой из тебя поэт и мудрец был бы.

На прощание от души посмеялись. Солон крикнул уже уходившему Эзопу:

– Коли что, то на меня и мой корабль можешь рассчитывать!

– А ты – на мои басни! – откликнулся Эзоп. – Впрочем, легче грести на другом корабле, нежели на Солоновом рассказывать басни.

Глядя вслед уходящему Эзопу, Солон подумал:

– Как обманчива внешность. В этом безмятежном, безобразном с виду, убогом человеке обитает могучий дух и изощрённый, проворный разум. И хотя у него нет собственного дома – он нигде не ощущает чужбины, но всюду чувствует себя хозяином. Весь мир станет его домом.

На Крите Солона ожидали печальные вести. Его давнишний приятель – купец Агис погиб вместе с кораблем и экипажем где-то невдалеке от берегов Сицилии, во время разыгравшегося шторма. Как мог Солон утешал вдову и трёх сыновей Агиса, предлагал им всяческую помощь, но те отказались, утверждая, что никакая помощь не может заменить утрату столь дорогого им человека.

– Оно и правда, – поддержал их Солон, – даже двести талантов серебром и златом не стоят жизни достойного человека. Высшая ценность – это сам человек. Всё остальное лишь дополнение к нему.

На Крите долго не задержались, поскольку ни пиршеств, ни торжеств, здесь не было, во всяком случае, Солон не желал этого. Основательно пополнив запасы пищи и воды, корабль афинянина направился в Египет. Предстоял длительный и нелегкий путь без остановок и без Эзопа.

– Да, Эзопа сейчас явно не хватает для поднятия духа, – сожалел Солон. – Впрочем, может оно и к лучшему. Неплохо, после грустных известий побыть наедине с собой, предаться воспоминаниям, размышлениям.

Солон тут же вспомнил, как пятнадцать лет назад, в этом самом месте, где он находился сейчас, на корабль напали пираты. И ещё неизвестно, остался бы он жив, если бы не помощь критянина Агиса. Общими усилиями одолели преступных негодяев. И с тех пор между ними завязалась настоящая дружба. Критянин был человеком большой отваги и чести. Афинянин многое из торговых и морских секретов позаимствовал у него. Не раз вместе, подвергаясь опасностям, бороздили моря, помогая и выручая друг друга. Когда лет восемь назад финикийские пираты сожгли корабль критского купца, афинянин помог ему построить новый. В свою очередь, тот ещё раз выручил Солона, на сей раз от нападок египетских пиратов. Становится очевидным, что нелегко давалась Солону, да и другим купцам, прибыль. Приходилось постоянно сталкиваться с опасной неизвестностью, рисковать здоровьем, а то и жизнью. А многие завидуют купцам. Чему завидовать? Вот и судьба Агиса тому свидетельство. Был человек и нет его. Остались одни воспоминания, благо, что приятные. Жаль, смерть сотоварища – большая потеря. Солону чудилось, что он потерял частицу самого себя. Он никогда не спешил приобретать новых друзей, а приобретённых (за редчайшим исключением) никогда не отвергал.

Вот с такими грустными мыслями афинский купец плыл на своём корабле по Внутреннему морю к берегам древнейшей загадочной страны. Дни сменялись ночами, а ночи днями. Радость и веселье первой части пути сменилась горечью и грустью второй. Ну что ж, такова жизнь. Радость и горечь соседствуют друг с другом, жизнь и смерть – ближайшие соседи, и от этого никуда не уйдёшь, не уплывёшь и не убежишь; с этим приходится мириться. Слишком хрупкое существо человек, чтобы противиться воле богов, воле Судьбы. Да что там человек, сами боги подвержены Судьбе. Даже нить их жизни прядут, тянут и обрывают Мойры – Клото, Лахесис и Антропос. Боги также подвержены страданиям, мучениям и несчастной участи. А человек тем более беззащитен и зависим. Его участь покрыта тайной. Остаётся только надеяться, что Судьба благосклонна к Солону, к его трудам и делам.

В суете житейских забот человеку бывает некогда поразмышлять над своими делами и поступками. Потом, вдруг, опомнился, оглянулся, а жизнь прошла и ничего уже не изменишь. А как бы хотелось. Впрочем, Солон, в отличие от большинства, часто размышлял над прошлым и настоящим, благо морские путешествия способствовали этому. О будущем он думал меньше, почти не строил длительных планов. Солон жил настоящим, хотя, конечно, настоящее есть мимолетное промежуточное звено в цепи прошлого и будущего.

– Ах ты, цепь времени, – с грустью размышлял афинянин, – как ты тяжела и неустойчива, как ты больно сжимаешь человеческое горло. Порою ты кажешься золотой цепочкой, украшающей шею, но чаще всего рабской цепью, сковывающей человеческое тело. Разорвать тебя и сбросить в вечность не удаётся никому, и тяжким бременем ты лежишь на теле и душе. И не многим, очень немногим удаётся облегчить это бремя и хотя бы ненадолго возвыситься над пространством и временем, воспарить над бренностью, предаться великому и прекрасному делу. А что, в сущности, есть великое и прекрасное? Сама жизнь? Этот необъятный мир? Возможно. Но прекрасны ли они? – вот в чём вопрос. И убедительного ответа на него пока не дал никто. И даст ли?