Тормозило только одно: как воспримет новость Умет. Сначала он хотел привлечь его к расправе над Цилей, но так ли это разумно, как кажется на первый взгляд? Обмозговав проблему, решил действовать в одиночку. Теперь, когда до решающего шага оставались считаные минуты, сомнения снова закрались в голову. Что, если Умет взбунтуется? Убрать и его? Но с кем он тогда останется? Нет, одному ему никак нельзя. Только не сейчас. Не тогда, когда все висит на волоске. Надо придумать для Умета жесткий аргумент. Убедить, что иначе поступить нельзя.

В дальнем углу заворочался Циля. «Хоть часы по нему сверяй. Ровно в пять тридцать мочевой пузырь гонит во двор», – скривила губы презрительная усмешка. Он быстро, но бесшумно скользнул к входному проему и скрылся во дворе. Циля потянулся на жестком топчане, зевнул и поднялся. Не открывая глаз, поплелся к выходу. Его умение не глядя ориентироваться в незнакомых местах всегда поражало товарищей. Вот и сейчас он добрался до выхода, ни разу не налетев на скудные остатки меблировки. С крыльца спустился все так же, не открывая глаз. Сделал шаг в сторону, чтобы не мочиться на порог. Рука потянулась к ширинке. Послышался звук открывающейся молнии, через пару секунд зажурчала пущенная струя.

Мысли привычно потекли по накатанному. В последнее время сожаление стало постоянным спутником всех мыслей Цили. Он пытался понять, в какой момент в его голове случился катаклизм, который привел его сюда, в заброшенный дом на окраине захудалой деревушки. Мысль сверлила, долбила мозг, отступая только тогда, когда удавалось уснуть. Как мог он, Натан Ройтман, сын известного банкира, Изи Ройтмана, попасться на удочку дешевого шарлатана? Как мог променять теплую постель, горячие оладьи под кисельным соусом на завтрак и воздушную рыбную запеканку своей дражайшей матери Циры по праздникам на этот жалкий акт протеста? Зачем он сделал это? Почему?

Сперва было весело. Бросить в лицо отцу фразу, что Натану Ройтману не нужны грязные деньги его вороватых предков, – это было круто. Гоняться из города в город, менять место жительства, не задумываться о том, чем все в итоге обернется, и плевать на то, найдется ли кусок хлеба, чтобы утолить голод. Романтика. Приправленная горечью осознания, что перспективный сын уважаемых родителей покатился по наклонной, но романтика. Адреналин зашкаливал, кровь бурлила, а не текла вялым самотеком. Он, Циля, взявший производное от имени матери в качестве клубной клички, чувствовал себя всемогущим.

И тут что-то произошло, что-то ужасное. То, чего он ожидал, но надеялся избежать. Твердая рука обхватила шею, жесткая перчатка заткнула рот, готовый вытолкнуть наружу крик. Глаза открылись, и он увидел то, о чем догадался, едва почувствовав ткань перчатки на своем языке. Он увидел взгляд того, кто много лет распоряжался его жизнью, его телом и его мыслями. Теперь всему этому пришел конец. «Меня приговорили, – заполнила сознание страшная мысль. – Он меня приговорил. Как всех тех, кого мы считали мусором. Я мусор, и мне конец».

Рука, сжимающая горло, давила все сильнее. В легких почти не осталось воздуха. «Кричать! Нужно закричать! Нужно бороться! – застучало в висках. – Борись, или же будет поздно». Умирать Циля не хотел. Совсем не хотел. Несмотря на то что давно перестал себя уважать, перестал радоваться жизни и ждать от нее чего-то приятного. Оказалось, жизнь, пусть даже паршивая, очень ценна для того, у кого ее отбирают.

Из последних сил Циля сперва напряг мышцы шеи, затем резко обмяк. Весом он намного превосходил своего противника, поэтому легко увлек его вниз. Рука, сжимающая шею, ослабла. Совсем ненадолго, на долю секунды, но Циле этого хватило. Сгруппировавшись, он сделал пол-оборота и локтем въехал в гениталии бывшего лидера. Услышав крик боли, Циля рванулся вперед и вбок, полностью высвобождая тело. Почувствовав свободу, сорвался с места и побежал по двору.

Впереди пустотой зияли проемы двух сараев, чуть левее от сараев кустарник зарос так густо, что продраться сквозь него Циле не светило. Оставались либо сараи, либо правая межа, где густым частоколом светился забор. «Только бы в сарай не загнал, – боковым зрением наблюдая за передвижением преследователя, испуганно подумал Циля. – Из сарая мне живым не выбраться. Черт, и зачем я только с ним связался!»

Ноги несли к частоколу, руки изо всех сил загребали воздух, помогая телу двигаться быстрее. Дыхание то и дело срывалось, жутко хотелось кашлять. Видимо, горло все же повредил удушающий захват. Но кашлять было нельзя. Стоит начать, и уже не остановишься, Циля это слишком хорошо понимал. Остановка – это смерть, а смерть в планы Цили не входила. Когда до частокола оставалось каких-то паршивых пять метров, он споткнулся и почти мгновенно ощутил на лодыжках холодные пальцы. Они впились в кожу и начали тянуть его назад.

– Отцепись, ублюдок! – От страха Циля вдруг зарычал басом, хотя по жизни обладал всего лишь дребезжащим тенорком. – Пошел к черту! Я не шучу, отпусти меня, иначе будет хуже!

– Да ты, я вижу, осмелел, дружок, – резанул уши Цили гадкий смешок. – Видно, я в тебе не ошибся.

Изловчившись, Циля высвободил одну ногу и лягнул захватчика в лицо. Каблук попал точно в переносицу. Сзади послышался жалкий стон, хватка ослабела. Циля подтянул ноги к животу, вскочил и снова помчался к частоколу. Оказавшись перед забором, он с досадой понял, что перебраться через него не сможет. Слишком высок оказался забор. «Нужна какая-то опора», – пронеслось в голове Цили, глаза зашарили по сторонам, а ноги понесли дальше от места падения.

Опору, старый деревянный ящик из-под бутылок советского образца, Циля увидел в тот момент, когда преследователь пришел в себя после удара. Из его носа текла кровь, пачкая подбородок, но он уже поднялся и готов был возобновить преследование. Циля не стал дожидаться, когда погоня возобновится, бросился к ящику, ухватил его одной рукой, дернул на себя. Ящик сдвинулся на пару сантиметров и застыл. Циля дернул еще раз, ящик не поддался. «Что за черт?» – ругнулся он и тут увидел причину задержки. Куст крыжовника пророс через решетки ящика и теперь цеплялся сучковатой веткой за дно.

«Вот ведь засада, холера ее забери! – снова выругался Циля излюбленным ругательством своей бабки. – Ну, ничего, Цилю так просто не уничтожить». Он снова опустил ящик на землю, всунул внутрь ногу и резко ударил по ветке каблуком. Ветка хрустнула, Циля дернул ящик, и тот, чуть поскрипев, поддался.

А за спиной уже сопел бывший лидер с окровавленным носом. Циля отпрыгнул на пару шагов в сторону, пытаясь увернуться от цепких рук. Куст крыжовника, который секунду назад был Циле врагом, стал вдруг лучшим другом, перегородив дорогу преследователю. Пока лидер искал, как обойти куст, Циля успел подставить ящик к частоколу и уже подтянулся на руках, готовый перевалиться через забор.

И тут удача отвернулась от него. Одна нога еще оставалась на ящике, когда жирный слизень выполз из надежного укрытия в виде отверстия от сучка, взобрался на ботинок и пополз по ноге брезгливого Цили. Почувствовав прикосновения холодной субстанции, он машинально поднял ногу, пытаясь сбросить с себя мерзкую тварь. Нога соскользнула, руки дрогнули, и тело Цили мягко опустилось на зубья частокола. Когда два острия вошли в плоть, он услышал чавкающий звук, затем бульканье и только потом ощутил боль.

– Что это? – вслух произнес Циля. – Что за ерунда?

Он опустил вниз глаза и увидел собственный живот, плотно насаженный сразу на два кола. Диаметр кольев разнился между собой, но и меньший из них достигал размера упитанного огурца. Зрелище, открывшееся взгляду Цили, вызвало у того омерзение. Он с трудом подавил тошноту, понимая, что, стоит начаться рвоте, ему конец. Всему конец. Чтобы сохранить остатки самообладания, Циля перевел взгляд на соседние кусты и тут услышал за спиной грубую брань:

– Дерьмо! Чертово дьявольское дерьмо! Какого хрена ты натворил, паршивый ублюдок?!

Циля совсем забыл про преследователя. Как ни странно, голос живого человека, пусть и такого омерзительного, как бывший лидер, пробудило в нем надежду на спасение.