Дом выбрали из соображений безопасности. С первого взгляда было видно, что его давным-давно не посещают даже бездомные собаки. Тропинка к дому полностью отсутствовала. Впрочем, как и часть крыши вместе с оконными рамами. Зато стоит на отшибе и на возвышении. Если кто вздумает в гости заглянуть – увидеть легко и к встрече приготовиться. Стой себе у окна и на дорогу смотри.
Но он стоял здесь не за этим. Ночь подходила к концу, и нужно было принимать решение. Откладывать дольше нельзя. Еще чуть-чуть, и будет поздно, он это чувствовал. Он всегда чувствовал, когда дело принимало паршивый оборот. Для него паршивый. На этот раз все зашло слишком далеко, и ему придется пойти на крайние меры. Иначе останется один, а этого он допустить никак не мог. Просто не мог, и всё!
Низкорослый, жилистый, но магически обаятельный для всех без исключения, будь то двенадцатилетний подросток, престарелая бабушка или солидный муж семейства, он с самого рождения собирал вокруг себя толпы почитателей. Чем так привлекал людей, пожалуй, он и сам бы не смог ответить на этот вопрос. Он не был политическим лидером, не выступал в рок-группе, не поражал окружающих выдающимися математическими или гуманитарными познаниями, не был гениален ни в одном направлении человеческой деятельности. Он даже животных никогда не любил!
И все же люди липли к нему, как мухи. Они восхищались им тайно, выражали свое восхищение явно, готовы были защищать его от любых бед и невзгод. Да вот только бед и невзгод с ним не происходило, обходили они его стороной. К восемнадцати годам общий накал обожания дошел до того, что выносить его уже сил не было. От этого хотелось кричать, хотелось все крушить, ломать и уничтожать. От этого физически хотелось блевать!
Вот тогда, чтобы не свихнуться, он и придумал этот клуб. Шикарная была идея: собрать вокруг себя тех, кто, зная, насколько ты гадок, мерзок и отвратителен, продолжали бы тебя обожать. Это ли не триумф? Это ли не расплата за восемнадцать лет, на протяжении которых приходилось быть милым, вежливым, заботливым, внимательным до одурения. Потому что от тебя ждут только этого. Потому что ты их кумир, ты их пример, и иначе и быть не может.
Сначала он действовал осторожно, изредка прощупывая почву в социальных сетях, присоединяясь то к одной, то к другой социальной группе и между делом насаждая свои идеи, отправляя случайных собеседников на «один весьма любопытный сайт». Тот, кто заходил на сайт больше трех раз, попадал под категорию будущих членов клуба. Их он начинал обрабатывать индивидуально. Четко и методично.
Идея клуба родилась легко. В мире слишком много никчемных людей. Жалких, опустившихся, даром прожигающих жизнь, загрязняющих социум. О ком это? О бездомных бомжах, пропойцах, тунеядцах и наркоманах. Разве неясно? Чем таким ужасным насолили ему бомжи и наркоманы? Да самим своим существованием! Он ненавидел бомжей больше всех на свете. Ненавидел их безразличие к отсутствию удобств, к общественному мнению, к условностям, отсутствию еды и мерзким запахам. Почему? Ну, почему им можно жить так, как заблагорассудится, а ему приходится соблюдать все эти ненавистные правила этикета и взаимной вежливости? Почему жалкий бомж, нигде не работая, каждый день находит себе кусок на пропитание? Не каждый день? Да нет, каждый. Будь иначе, они давно бы вымерли естественным образом. А ведь живут же, значит, и со жрачкой все в порядке.
А эти уродливые, обдолбанные наркоши? Откуда у них деньги на дозу? Почему ему, для того чтобы в кармане появился лишний «штукарь», нужно батрачить, а долбаному наркоше на «чек» этот «штукарь» и без работы прилетит? Где справедливость? Где логика вообще?
С его высказываниями на форумах соглашались многие. Не то чтобы большое количество людей волновала социальная несправедливость. Просто работать не желал никто. И он в том числе, разумеется, но в его случае главной движущей силой было не это. Непередаваемая жажда изваляться в дерьме буквально жгла изнутри. Совершать поступки, оправдания которым нет. Такие поступки, о которых не расскажешь родной бабушке, не похвастаешься перед подругой, не поделишься с ребенком. Чем гаже, тем лучше. Замараться так, чтобы уже не отмыться. Вот о чем мечтал он, назначая встречу с первой группой адептов для своего клуба.
Природное обаяние, сродни гипнотическому, сработало и на этот раз. Из шести пришедших в клуб вступили пятеро. Шестого отбраковал он сам. По какому критерию не подошел шестой, было непонятно. Просто чувствовал, что тот не подходит для тех дел, которые он планирует совершать не один год.
С первой группой он не миндальничал, вел себя жестко, набивал руку и учился. Учился быть лидером отморозков, потому и распалась она так быстро. Можно сказать, исчерпала свой ресурс, не успев его накопить. Жалел ли он об этом? Нисколько. Группа была так себе, жалкие ублюдки, способные только на мелкие пакости. Справедливости ради надо сказать, что не все были так безнадежны. Вот Умет, например, по нему сразу было видно, что пойдет он далеко. Остальные – расходный материал, а Умет – тот крепкий орешек. До него Умету, конечно, далеко, но так и должно быть. В группе может быть только один лидер, и этот лидер – он.
Дальше было еще пять или шесть групп. Все рано или поздно рассыпались. До тех пор, пока он не понял, чем можно удержать тех, кто ему интересен. Одного обаяния оказалось мало, нужно было придумать что-то посущественнее. И он придумал. Страх – вот главный козырь. Все боятся разоблачения, все боятся тюрьмы и общественного порицания. Даже самые отъявленные отморозки. Значит, на этом и нужно играть.
А игру он придумал отпадную. Первый раз, когда вышли на дело, никто из группы не знал, что их ждет в конце. Так было задумано, чтобы никто раньше времени не соскочил. До того, пока кровью не замажутся. Шестьдесят четыре удара: глобально, символично и ужасающе. После такой процедуры мало кто с катушек не слетал. Щенков он выгонял, зная, что, замазавшись в крови жертвы, болтать об этом они не станут. Тех, кто выдержал испытание, оставлял при себе. За три года сколотил группу из шести человек, тогда дело и пошло.
На дело ходил всегда сам. Двоих с собой – и вперед. Больше трех – палевно, а так – символично. Почему-то это слово успокаивало. Символично… красиво звучит. Красиво и жутко. То, чем они занимались, выглядело тоже жутко. Поначалу. Нет! Первый раз адреналин так зашкаливал, что, казалось, череп лопнет и сердце из груди выскочит. Такого кайфа не испытывают даже наркоманы. Чистый кайф, без примесей. Полное подчинение внешнего внутреннему.
Сейчас чувства притупились, хотелось чего-то большего. Больше драйва, больше риска, больше адреналина. Он начал рисковать, устраивать казни в таких местах, где запросто можно вломиться на «мусоров» или засветиться перед свидетелями. Боже! Как он хотел засветиться перед случайным прохожим! Чтобы появился повод разобраться и с ним. Избавиться не от бомжа, не от пропойцы, а от добропорядочного гражданина или гражданки. Без разницы. Лишь бы почувствовать что-то новое, ранее не испытанное.
Почему он этого до сих пор не сделал? Наверное, боялся. Боялся, что потеряет остатки последней группы. Их и так осталось всего ничего. Он, Умет и Циля. Остальные мало-помалу рассосались. Не выдержали переездов, ночевок без удобств и вечного страха быть пойманными. Он помнил, когда его бойцы начали разбегаться. После орловского дела. В Орле он палку перегнул, это факт. Отрезать палец одному из своих было слишком. Но иначе он не мог. Есть устав, есть правила и есть свод наказаний за нарушение правил. Облом правило нарушил. Мало того что наблевал прямо на ритуальную жертву, так еще и с количеством ударов напутал. Пришлось ему добивать, хорошо, что он не только свои удары считает. Нет, иначе поступить было нельзя. И наказание нужно было совершить на глазах у всех. Иначе какой же он лидер?
После инцидента в Орле группа за полгода сдулась. Последнее время вербовкой новых бойцов он не занимался, опасался, что менты вычислят. Работать продолжали втроем. Теперь и Циля начал сдуваться, следовательно, с ним что-то нужно решать. Решение напрашивалось само собой: от Цили придется избавиться. Сегодня. Сейчас. Было ли ему жалко Цилю? Нисколько. Предвкушение чего-то нового жгло нутро, выдавливая и страх, и жалость. Каково это будет, вонзить нож в тело бывшего соратника, с которым делил кров и стол на протяжении многих лет? Думать об этом и то сладко, каким же окажется само действие?
