Я холодею. Медленно поворачиваюсь к Кати.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты не сможешь их переубедить. Который год ты тратишь на несбыточную мечту?
- Но разве у меня есть выбор? - удивленно говорю я.
- Есть, - говорит Кати, глядя мимо меня, - Ты можешь остаться со мной. Здесь. И просто жить.
Смотрю на Кати, будто в первый раз.
- Где - здесь? В нарисованном Амстердаме? В кукольном Лондоне?
- Здесь, на Соледад. В реальном мире.
- В реальном?
Я хохочу.
- На Соледад нет ничего реального.
- Не говори так. Это мой дом.
Я понимаю, что выплескиваю на Кати злость, адресованную не ей, но не могу остановиться.
- Твой дом? С большими бетонными вазами у входа? С занавесками на окнах? С залитой дождем булыжной мостовой в узком переулке?
Я смеюсь. Кати непонимающе смотрит на меня.
- О чем ты?
- Ни о чем. Мне пора. У меня еще много дел.
Ухожу, не оборачиваясь. Чувствую спиной взгляд Кати, обиженный, растерянный, не понимающий.
***
Раз, два, три, раз, два, три.
Мы с Имельдой танцуем вальс. Вернее сказать, она танцует, а я стараюсь не слишком ей мешать. Вместе с нами по залу Венской оперы кружится еще сотня пар.
Имельда умело ведет. Ее руки мягко и одновременно уверенно лежат на моих плечах. И она - живая. Танец - часть её исследования, но сейчас, кажется, она тоже забыла об этом, и просто радуется движению, молодости и полноте жизни.
- Что у вас с Кати? - неожиданно спрашивает моя партнерша, - Вы поссорились?
Девушки любят поговорить об отношениях. Пожимаю плечами.
- Так, легкая размолвка. Небольшое разногласие по поводу одного места из Блаженного Августина.
- Какого места? - удивленно уточняет Имельда.
- Требуются ли блаженным душам бренные тела, - отвечаю я с легким раздражением.
- Богословие, - недоумевает девушка, - И это повод влюбленным поссориться?
Я открываю рот, но понимаю, что могу так зайти слишком далеко. Не место и не время. У человека должна быть минута, чтобы отвлечься даже от самого важного.
Музыка заканчивается, я веду партнершу к креслам у стены. Моя спутница раскраснелась и запыхалась. Она обмахивается веером и смеется.
- Жарко, - говорит она, будто извиняясь.
- Выйдем на балкон? - галантно предлагаю я.
Мы поднимаемся по лестнице, я берусь рукой за дверную ручку и... Свет на мгновение гаснет и снова вспыхивает. Дверь на балкон не открывается.
- Что такое? - спрашиваю я.
- Наверно, сломан замок, - отвечает молодой человек в черном фраке с раздвоенным хвостом.
- А на самом деле? - внутри меня без ясной причины поднимается гнев, - Отвечай, я приказываю!
Где ты спрятал рога, сволочь?
- Не надо, пойдем, - Имельда уже не улыбается и сильно тянет меня за рукав.
Похоже, мой не высказанный вопрос написан у меня на лице.
- Опернринг и Опернгассе не отрисованы.
Мне кажется, молодой человек глядит на меня с иронией.
- Могу предложить балкон в Вероне или в гостинице 'Царь Давид' в Иерусалиме.
- Что еще? - спрашиваю я, не мигая.
- Императорская ложа на Ипподроме.
- Давай! - кричу я, уже не сдерживаясь.
На меня обрушивается константинопольская духота. Впереди и подо мной - грохот несущихся повозок и вопли беснующихся болельщиков. В воздухе запахи человеческого пота, конского навоза, гниющих фруктов и плохого вина. Справа от меня императорская чета - величественный мужчина с бородой, чернота которой сильно разбавлена благородной сединой, и женщина, слои косметики на лице которой не могут скрыть сохранившуюся красоту.
- Имельда, хочешь познакомиться с императрицей Феодорой? - предлагаю своей спутнице, - Бывшая актриса, наверняка, знает пару рискованных танцев.
Оборачиваюсь. Имельды нет. Она предпочла остаться в Венской опере. Из живых я тут один. Беру с подноса массивный серебряный кубок, до краёв полный вина, и выплескиваю прямо в лицо императора.
Исказившиеся черты императрицы, ужас в глазах Юстиниана, сосредоточенная ярость охранника, бесконечно долго как в замедленной съемке вынимающего из ножен меч.
- Выход, - говорю я.
И оказываюсь в кресле в просторной комнате. Вечер, за открытыми дверями песок и блистающие при свете луны волны. У ног невысокий столик с бутылкой коньяка и рюмкой.
- Выход, я сказал! - ору я.
