Внизу тем временем и вправду появились все вызванные — впереди светлоглазая с Туром, следом за ней — достопочтенный писец, свежий, в чистой аккуратно перепоясанной юбке, в чистеньких сандалях, с изящно подведенными глазами, сегодня больше похожий на придворного, чем на простого писца. Следом за ним, но далеко не такой бодрый, отдохнувший и ухоженый, стоял жрец, тяжко опирающийся на свой посох и с большим сомнением разглядывающий веревочную лестницу. Позади всех и немного сбоку, словно шел совсем-совсем по своим делам, а тут так, случайно пути пересеклись, гуляющей походкой шагал Богомол. Интересно, что же он успел сказать всем остальным о причинах вызова с самого утра, да еще сюда, в башню? Маджайка, Старшая пяти кланов, понятно, знает все, но молодой неджес сомневался, что светлоглазая поделилась новостями с жрецом или, тем более — с достопочтенным Минмесу. Хори, ощутив некоторую беспомощность, спросил у десятника:

— Так как же мы все очутились ночью в башне?

— Доверь мне все разобъяснить. Мы, обойдя посты, решили проверить погреб, который был осквернен детьми-Измененными — нет ли там какой беды? Во избежание бед, взяли с собой встреченного Тура и призвали часовых, а также всех прочих. Мнится мне, что светлоглазая госпожа нам подыграет, а Иштеку я покажу знаками, чтобы он молчал, как немой от рождения с отрезаным языком в чужой стране. Остальные часовые не видели всего и не возразят, да и будут думать, что так все и было.

Хори решил, что слишком громко думает — настолько точно десятник угадал его мысли. Нехти же задумчиво продолжил:

— Боги попустят — и крестьянин чати станет! И молю тебя трижды и еще раз — не торопись с решением! Пусть каждый скажет свое, может, что-то тайное нам вдруг и прояснится. Но, сказать по-правде, тут все собрались такие мудреные господа, что, скорей только запутают сильнее. Особенно писец…

Они подошли к самому зубчатому ограждению смотровой площадки башни. Десятник стал так, чтобы его видел Иштек, но не видели остальные. Его пальцы, узловатые, мощные, грубые, с грязными ногтями вдруг неожиданно легко и изяшно запорхали быстрокрылыми бабочками. Иштек серьезно, даже торжественно, отрицательно мотнул головой. Новый танец пальцев-мотыльков — и Богомол, кивнув теперь утвердительно, встал безразличной статуей позади всех вновь прибывших.

— Зачем ты призвал нас, юный господин? — прикрывая от солнца глаза рукой, спросил писец. Рассветные лучи били ему в глаза, и Хори запоздало догадался, что Иштек изначально стоял несколько в стороне не просто так.

— Вам нужно подняться сюда и все увидеть самим. Это не останется тайной, но пока лучше не кричать. Десятник все расскажет вам подробно, — негромко ответил юноша.

Подъем на башню занял довольно много времени, и половина его ушла на восхождение жреца, которому пришлось помогать. Остальные вскарабкались сами, кто более, кто менее ловко. Не меньше времени ушло на разжигание факелов и спуск вниз. Первым спустился Нехти, за ним — Минмесу, потом — Иштек, страховавший жреца, и сам жрец. На площадке остались Тур, великая маджаев и Хори. Светлоглазая коротко кивнула, и телохранитель скользнул в проем лаза. Гул возгласов, донесшийся снизу, дал знать, что гости оценили сцену внизу. Маджайка, глянув на юношу, спросила:

— Ты хотел спросить меня, молодой вождь? Я знаю о ночной беде, но не делилась ни с кем и не буду, если ты не попросишь об обратном. Или это не то, что ты хотел узнать?

— То. Но не все. Мне кажется, ты знаешь больше и большее. Мне нужно многое от тебя узнать о Проклятых душах и о том, в чем угрозы, чего опасаться и как с ними лучше бороться. Я чувствую, что их надо остановить навек, колдунов тех. Но многое не могу понять. Зачем колдунам было творить это непотребство здесь? При чем здесь эта заброшенная крепость? Как мы все с этим связаны? На кого можно рассчитывать? Как быть — идти ли в погоню или остаться тут? Оружие, которым убили Измененных — опасно ли оно тем, что, ранив человека, превратит его в Проклятую душу? Надо ли уничтожать их туши? И еще одно. Мне снился сон…  Он предрекал мне множество бед и гибель. Гибель от светлых глаз. Это ты погубишь меня? Ибо против Шаи — судьбы — бессильны и боги.

— Шаи каждый понимает по-своему. Ваш важный жрец скажет, что Шаи в руке богов, писец — что он даже послушен монаршей воле в руке царя. Ты же, вижу, как и мой народ, считаешь, что воле Шаи подчиняются и боги. Но напомню тебе, что Шаи улыбается тому, кто смел. Шаи связан с жизненной силой и душой-ка, это так. Но это не раз и навсегда записанное, отмеренное и неизменное. Это не бог, не царская воля, и не то, что над богами, это не твоя жизненная сила, это все вместе и сразу. Удача не случится тебе просто так, она дается тому, кто ее ищет и не пропускает, увидев тень ее. О светлых же глазах…  Клянусь своими душами, что ни я, ни моя дочь не замышляем против тебя и не будем виновны в твоих бедах или гибели. Что до остального — нужно смотреть твою судьбу, гадать и провидеть в ней. Но, сдается мне, она важна не только тебе сейчас, судьба твоя. Похоже, на ней сошлись и пути богов, и стран, и людей, и она стала осью весов Маат. Главное, чтобы материал твоих душ был крепок и весы не сломались, и это — главное не только для тебя, но и для всех нас рядом. Мы поговорим об этом и глянем в небеса и дали, но стоит ли это делать прямо сейчас? Твой писец развеял одни сомнения во мне, и породил другие. Пойдем, молодой господин, вниз. Я же клянусь заглянуть в твою судьбу и ничего не утаить от тебя нынче же. О проклятых же дущах мы поговорим внизу, важно будет все понять, увидев своими глазами, хоть я и верю во всем Туру. Но — он воин, а не шаман. И рассказать это надо всем. И — посмотреть на них на всех во время рассказа моего. И лучше, чтобы ты, молодой господин, тоже смотрел на всех и был внимателен. А что до твоего сна — если ты захочешь, расскажи мне его. Я смогу помочь тебе с его толкованием.

Не дождавшись его ответа, маджайка направилась к лестнице. Хори, задумавшийся об истолковании сна, пошел вслед за ней. Спустившись до первого уровня, в смрад, напомнивший о событиях этой ночи, они застали там тесноту (с учетом лежащих у стены раненых и туш Проклятых, места было явно маловато, так что молодой неджес даже остался на лестнице) и птичий базар. И все были разными птицами. Тур и Иштек, для которых внизу не было ничего нового, снисходительно и по-орлиному величаво наблюдали за остальными. Скорее всего, именно они разожгли потрескивавшие, коптящие и искрящие факелы и заменили ими в поставцах прогоревшие и обугленные огрызки прежних. По-орлиному — потому, что наблюдали с высоты. Из-за тесноты и повинуясь жесту Старшей пяти кланов, они поднялись по лестнице под самый потолок первого яруса. Нехти, который не только сражался в башне, но и провел в ней остаток ночи, рассказывал жрецу и Минмесу о ночной битве и, отвечая на их вопросы, напоминал цаплю, кормящую птенцов в гнезде, сующую корм то в один, то в другой жадно распахнутый клюв. Жрец держался за грудь, очевидно потрясенный всем увиденным, и задавал вопросы один за другим, не успев дослушать ответа, но успев понять что-то свое, словно взволнованый, тычущийся во все стороны птенец гуся, первый раз пытающийся взлететь. Маджайка уже ходила по первому ярусу, пытаясь восстановить для себя картину ночных событий, медленно перемещаясь с места на место и с осторожностью, предварительно осмотрев место, ступая — ни дать ни взять страус, медленно вышагивающий по пустыне. Она что-то коротко и отрывисто, словно каркая, спрашивала Тура на своем языке, поднимая к нему голову. Тот так же коротко ей отвечал с лестницы, иногда что-то поясняя жестами одной руки. Тутмос весь вжался в стену рядом с ранеными, словно поползень, и пищал, отвечая то жрецу, то Минмесу, которые, впрочем, больше слушали, что рассказывает им Нехти. То, что слышал Хори, было более подробной версией рассказа, ранее изложенного десятникам — проверяли посты, решили проверить погреб. Призвали отряд, спустились. Заметили более свежие места кладки и решили, на беду, проверить.