Ночью в тёплой постели тётя плакала тоже. А двоюродному её брату было всё равно. В его кочегарке громко базлал новейший телевизор марки «элджи сигнатюр». Всё равно ему, потому что он сам был подмороженный.

Это было так. У своей матери Костя был шестым ребёнком. Мать его была домохозяйка и жена главного агронома колхоза «Ламский». И тут в селе открыли фельдшерский пункт и прислали фельдшера. Фельдшер навестила будущую роженицу и её дом. В нём стоял запах свежего прорвинского улова, который в это время года тянули сетями из-подо льда, запах вынутых из русской печи остывавших подовых караваев и вычищенного ароматными подгорающими пихтовыми метёлками пода. Фельдшер сказала, что это всё антисанитария, и что отныне женщины должны рожать не абы как, а в родильном доме, открывшемся в районном центре. Отец ребёнка сходил на конный двор, запряг коня в кошеву. Дело было семнадцатого декабря. Принёс кошму и тулуп, уложил в кошеву на последнем дне беременности охающую супругу, сверху накрыл медвежьей дохой. Шурин его был штатный охотник колхоза «Ламский» и дарил доху сестре на свадьбу. Зима была малоснежная и сани, кошева, шли по голой почти земле плохо. Отец еле-еле, упираясь в спинку кошевы и тем помогая лошади, довёз роженицу до станции. Там он нашёл в звене колхоза колёсную телегу, перепряг лошадь в телегу и повёз роженицу дальше. Возле деревни Елань под сенью елей, темно и грозно стоявших пообочь дороги, она начала рожать. Она родила сына на морозе, и отец решил, что надо попроситься к кому-нибудь на ночь, чтобы дорогой не заморозить новорождённого. Он постучался в первую избу Елани, там шла свадьба. Он постучался во вторую избу Елани, там все ушли на свадьбу. В третьей избе приняли мать и ребёнка и уступили им печь. На печи они пролежали три дня, и ребёнок, потея, весь покрылся пупырьями. На четвёртый день у отца нашлись свободные минута и конь, и он приехал. Ребёнок вырос заторможенный и ещё два раза в зимы примерзал к снегу уже будучи взрослым, примёрз до инвалидности.

Далее. На пятый день утром тётя вышла покормить любимых куриц и увидела, что Мони на столбе нет. Она решила, что он подох, замёрз и свалился под столб. Она сходила под столб, но своего чёрного-мохнатого там не обнаружила. Когда она вернулась к крыльцу своего дома, Моня вышел к ней, беззвучно открывая рот. Тётя поняла, что он лишился голоса, и это плата за трусость. Вероятно, кот на столбе стал впадать в обморочное состояние и, уже не владея собой, с него свалился и при ударе о грунт очнулся.

Сидящих на столбах в старину называли столпниками и молчальниками. Таков и тётин кот.

Мы обернулись на него, а он уже терзал у забора пойманного воробья. Воробей был весь в крови, но ещё пищал и пытался ускользнуть по яркой изумрудной траве. Моня придавливал его лапой и отпускал, как всегда играют кошки. И снова придавливал.

Я обратила внимание, что на кусте рябины, росшей во дворе, не алеет ни одной ягодки.

– Нно! – сказала тётя. «Но» по-нашему означает «да». – Нынче пошто-то везде рябины стоят без ягод. Как-то даже не по себе от этого.

Алексей проснулся около шести утра и, взглянув в окно, увидел медленно подъезжающий «Порше» Нины. Она позвонила в его номер по внутреннему телефону.

Вскоре он уже шёл к машине. Нина предложила ему кофе в термосе и бутерброды и сказала, что Александр Игоревич заседал в ресторане с друзьями чуть ли не до пяти утра, и она улизнула из спящего дома потихоньку, ведь он собрался сопровождать их. Она взяла с собой две видеокамеры, дозиметр, громкоговоритель, вальтер п99, спутниковый телефон, трос. Всё, что пришло ей в голову. Алексей молча напился отличного кофе, и они поехали по просыпавшемуся солнечному Славлю.

Они долго молчали, раздумывая о том, что древний город с его старинными храмами и башнями, и сверкавшими разноцветными отражениями новыми высотными зданиями скоро перестанет существовать, поглощённый концентратом неизвестного происхождения.

– Как вы думаете, Нина, может быть, нам взять пробу этого чёртова крема? Или не стоит?

– Я тоже думаю об этом. А если это – живой организм, и ему это не понравится?

– Да, да! И, потом, мы не приближались к нему вплотную. И, приблизившись, окажемся беззащитны перед поглощением…

– Риск большой. Утром я позвонила в Окио, на восток, чтобы нечаянно не потревожить кого-нибудь на ещё спящем западе. И в Окио никто не ответил. И в Ангкоке. Я там бывала, у меня сохранились телефоны служб.

– А я вот никуда не звонил. У меня что-то случилось с телефоном. Мои домашние, наверное, уже беспокоятся.

– Позвоните им с моего!

– Вот что-то не хочется! У меня ощущение, что я внутри себя затаился для чего-то, что так надо.

– Меня же больше удивляет, что я особо не волнуюсь. Неужели мы, люди, до такой степени зачерствели, что нас ничего не касается, что не с нами?

– Вы, Нина, не учитываете того, что квачане шли навстречу КЦ с улыбками радости. Может быть, КЦ каким-то образом воздействует и на нас, принося равнодушие.

– Когда мой муж вернулся домой с совещания, он был просто уставшим, совсем не взбудораженным тем, что скоро случится со Славлем. Я больше беспокоюсь об отсутствии у меня особых переживаний, чем о чём-то другом. Вспомните по кинохронике, что приносит война! Хотя моё внутреннее состояние не имеет здесь никакого значения.

– Имеет! Нам предстоит выполнить сложную задачу. Даже, если хотите, миссию. Потом о вас, Нина, напишут книгу «Героиня кремовой войны».

– Вот-вот!

– Это лучше, чем если мы героически утонем в креме.

Полные недоумения по поводу происходящего, Алексей и Нина, теперь уже друзья и союзники, выехали за город и помчались навстречу КЦ. Им нередко встречались вызывающие неприязнь регистраторы превышения скорости. Требовалось ехать быстро, очень быстро. Нина вела машину очень умело.

– Вам часто приходится быть за рулём? – спросил Алексей.

– Да! – ответила Нина. – Я ещё в детстве угоняла мамину машину. Люблю скорость!

Навстречу им стала попадаться различная техника. Проехали грейдер и самосвал, лесовоз и бетономешалка, несколько легковушек. Несколько автомобилей они обогнали, что побудило их двигаться ещё быстрее. Мысль о том, что они не могут никого предупредить об эвакуации, не побуждала к разговорам.

Наконец, впереди у линии горизонта, где обычно сияет голубизна неба или облачный покров, увидели они коричневую полосу КЦ. Нина остановила машину, они вышли, вслушиваясь в чрезвычайную, очень ровную тишину. Обычно она состоит из отдалённых, мало доступных уху шорохов. Но тут их не было. Это не вызывало состояния тревоги, скорее, блаженного покоя. Не стрекотали кузнечики и не тенькали птицы. Неужели вся живность умчалась вперёд? Обычно она остро чувствует отдалённую опасность! Алексей начал съемку на видеокамеру, Нина замерила радиационный фон, который оказался обычным. На небе не было облачка или высоко летящего самолёта. Здесь обычно начинают снижение воздушные суда, летящие в Ква с востока. Жив ли Дивосток? Нина потянулась за телефоном и обнаружила, что он разрядился, не работает. Что же будет с электроникой автомобиля? Они снова начали движение вперёд, пока не переехали уродливый бетонный мостик через небольшую речку Квачку, как гласил указатель. Здесь им уже стало заметно медленное поступательное движение концентрата, поблёскивающего на солнце. Они переглянулись.

– Подъехать ещё ближе? – спросила Нина тихо.

– На километр. – твёрдо произнёс Алексей. – Медленно. И потом задний ход. Дорога обратно.

Нина поехала, но увлёкшись, одолела два километра, и Алексей предостерегающе положил свою левую руку на руль. Они вышли и стали снимать, хотя снимать было особенно нечего. КЦ, слегка поднимаясь и едва заметно бугрясь, полз по-над землёй, беззвучно поглощая каждую травинку и кустик, довольствуясь тем малым, что было в безлюдье равнины. Ощущения ничего не говорили. Быстро закончив съемку, Алексей и Нина вновь оказались в салоне автомобиля и начали скоростное движение обратно – в Славль.