Вильгельм шёл следом за мужчиной, вооружённым алебардой, который держал конец верёвки, время от времени дёргая его вперёд. Смотря на людей вокруг, принц понимал, для чего его ведут в порт. Не для показательной казни, как делали с другими пленными, а для очередных торгов, на которых ему приходилось присутствовать. Он был сыном действующего императора Империи Райс — государства, которое практически в одиночку противостояло превосходящей по количеству армии Альянса; того, которое не выиграло войну, но завоевало для себя право и дальше жить так, как хочет. Он мог стать козырем врагов при переговорах, причиной для продолжения войны или начала новой. Мог быть и отличным товаром, который станет одинаково ценен не только для двух враждующих сторон, но и тех, кто может использовать его в своих интересах. Его ценность, как бы он сам этого ни желал, стала слишком высока, чтобы просто взять и убить. Даже его смерть могла изменить всё, в том числе результаты пока ещё идущей войны.
Ему сразу стало понятно, что корабли ещё не отплыли лишь потому, что экспедиционные силы надеялись его спасти. Причём это не просто надежда, а какой-то план действий и реальная возможность достичь успеха. Понимая, что местным выгоднее отдать его Альянсу за деньги и, к примеру, какие-то привилегии от новых властей, ведь эта территория отходила Республике, он легко понял и то, почему они пошли на сделку. Корабли стояли слишком удачной позицией, их не достать с берега, но и они практически ничего не могли поделать, пока не знают, где находится пленник. Местным разумнее было бы подождать до прихода сил не союзников, но врагов Империи. Они решились на переговоры, потому что им предложили кое-что ценное, и не понимать, что это, он не мог. Считая это ошибкой, мальчик сожалел о том, что его сограждане не понимали истинную ценность наследия для страны, и был готов сделать всё для того, чтобы оно осталось у Райса. Он медлил лишь потому, что оставалась надежда на то, что всё происходило под её контролем.
Выйдя к пристани, мальчик увидел, что ополченцы и другие местные стояли на береговой линии почти всей гавани. Они стояли на мостиках и причалах и на улицах, выходивших к ним, выглядывали из окон домов и дверных проёмов. Все имели оружие, в основном — холодное. Рядом с главной пристанью множество людей держали в руках луки и арбалеты, а некоторые трофейные мушкеты и похожее на них оружие местного производства. Они выглядели плохо организованной толпой, но именно они сейчас контролировали берег. Противоположная ему сторона пристани оставалась свободна, рядом с ней не стояли лодки, но зато множество плыли со стороны кораблей.
Когда первые начали приставать, из них сразу начали вылезать гвардейцы, с опаской поглядывая на встречающих. Начали раздаваться команды, иногда дублируемые младшими командирами:
— Бегом! Быстрее! Шевелись, шевелись! Занять позиции! Четвёртый взвод, сюда! Всем приготовиться!
Солдаты заняли всю свободную часть причала, оставив между собой и местными расстояние в десять метров. Первые две шеренги встали сплошной линией, с небольшим проходом по центру, остальные отряды становились сзади и по бокам пристани, лицом в сторону воды. Так они полностью закрыли собой свою сторону, не давая увидеть людям на других пристанях, что происходит между приставшими лодками и первыми рядами строя. Часть солдат остались в лодках, чтобы контролировать воду вокруг и под причалом, а также прикрывать отступление при необходимости. Несмотря на явное численное превосходство ополченцев, солдаты не показывали страха, сосредоточившись на выполнении своей задачи.
В проходе между двумя отрядами первых рядов стояли два офицера. Когда один из них начал отдавать приказы, солдаты первой шеренги встали на колено и одновременно со второй взяли местных на прицел:
— Готовься! Целься! Ждать команды! Всем ждать команды!
Некоторые ополченцы со злостью посматривали на то, как в них прицелились мушкеты, некоторые в испуге отступили. Их стрелки со своим разномастным оружием тоже прицелились в гвардейцев. Наступили напряжённое молчание и почти полная тишина, нарушавшаяся всплесками моря. Солдаты в лодках тоже находились на расстоянии выстрела и также прицелились в толпу, но в них почти никто не стал целиться, опасаясь из-за этого вообще ни в кого не попасть. Среди встречающих стали слышны недовольные голоса и звон холодного оружия. За этим событием наблюдали все, включая экипажи кораблей и тех жителей города, что не участвовали в нём.
Два офицера расступились в стороны; они держали в одной руке саблю, в другой — пистолет. Между ними прошёл Газэф и вышел вперёд строя на три шага. Окинув взглядом толпу, он увидел принца, стоящего в первых рядах в окружении ополченцев, и встретился с ним взглядом. Рядом стояли несколько старейшин, но, видимо, не все. Поскольку офицер ничего не говорил, первым слово взял глава совета:
— Имперцы! Вот ваш мальчик! Отдавайте то, что обещали, заберите его и проваливайте, пока живы!
Полковник глубоко вздохнул. Ему было неприятно слышать такой вызывающий тон, хоть он и понимал, что местные имели преимущество и право себя так вести. Так и не произнеся ни слова, он повернулся боком и отошёл в сторону, освобождая дорогу. Вильгельм тут же крикнул:
— Нет! Хайлиц! Я запрещаю!
Его дёрнули за верёвку так, что он упал. Ополченец с алебардой сказал грубым голосом:
— Молчать, иноземный щенок, а то отправишься к своим по кусочкам!
— Эй, народ, давайте мы все успокоимся, не будем делать резких движений, а? Мало ли что: у кого-то стрела случайно сорвётся, кто-то выстрелит, и начнётся пальба и бойня, в которой наши с вами договорённости несколько… потеряют своё значение из-за обилия трупов, — произнесла Юна, пройдя вперёд, и встала рядом с Газэфом. Заметив, что мальчик сморит, добавила так же громко: — Не бойся, просто доверяй мне, как делал это раньше…
Эти слова успокоили Вильгельма; он выронил наконечник стрелы, который раздобыл во время нахождения в плену. Если бы, придя сюда, он увидел, что члены экспедиции затеяли обмен его на девочку, то сразу перерезал бы себе сонную артерию, устранив главную проблему. Если не станет предмета обмена, то и сам обмен станет ненужным. Услышав её, он понял, что всё под контролем и бояться нечего, даже мысленно посмеялся над собой из-за того, что усомнился в ней, ведь она являлась наследием Империи. Встав, стал ждать своего освобождения и, как и все, внимательно слушать.
Местные стали выглядеть более напряжёнными: некоторые посильнее схватили рукояти мечей, другие старались отвести взгляд. Голос подал один из старейшин, тот, что первым смог совладать с собой из-за того, что видел пред собой это существо:
— Мы всё поняли. Имперский командир, как вы хотите совершить обмен?
Полковник, снова промолчав, посмотрев на девочку. Для местных было очевидным, что переговоры должен вести тот, от чьего имени пришло предложение о них, ну, или хотя бы кто-то из имперцев. Видя то, что не должно происходить, они ещё не до конца признали, что решающее слово оставалось за той, кто с самого начала назначалась предметом обмена. Необычным для них оставалось и то, что дела снова приходилось вести с ребёнком, лишь выглядящим, как ребёнок.
Юна заговорила спокойным голосом:
— Давайте сделаем так, при этом помня, что может случиться, если кто-то что-то сделает не так. Я и принц идём навстречу друг другу, встречаемся посередине, после чего продолжаем идти каждый в свою сторону. Вот и весь обмен. Когда каждый получит то, что хочет, то расходимся мирно, без новых трупов тут и там. Согласны?
