Из города на причал прибыли ещё несколько групп гвардейцев, своим огнём и неожиданным ударом в спины заставив противников начать отступать. Прорвавшиеся на пристань оказались окружены, но не обратили на это внимание, продолжив биться насмерть. С городских улиц подходили всё новые ополченцы. Бои продолжались, а в темноте ночи хорошо стали видны разгорающиеся в городе пожары.
***
Прорваться от борделя к месту, где ударная группа оставила лодки, оказалось легче, чем предполагали, в основном, потому что основные силы ополченцев бросились кого-то преследовать, и Газэф прекрасно понял, кого именно. Они ничего не могли поделать из-за больших потерь и того, что врагов на пути становилось лишь больше. Пробившись к лодкам, они обнаружили, что часть из них сгорела, а другие были повреждены. Погрузившись на уцелевшие и несколько из тех, что удалось найти, отряд начал двигаться прежним путём, под улицами и домами, осторожно пробираясь между свай и балок. Ещё во время пути вперёд ему стало ясно, что Магде с её крыльями будет сложно здесь пробираться — балки стояли слишком узко и значительно замедляли движение. Но если бы не одно обстоятельство, он решил бы, что сделал ошибку, отправив её по улицам города. О решении плыть обратно таким же способом пришлось пожалеть и им, потому что враги использовали тонкие копья для ударов через мостки прямо сверху, чему никак не удавалось помешать. Были у них и гарпуны с крючьями, которыми они цепляли солдат и, подтягивая к потолку, кололи холодным оружием.
Чем ближе к выходу в гавань, тем больше становилась опасность. Местные стали выныривать из воды и стрелять из луков, снова исчезая. Иногда набрасывали верёвки с «кошками», затягивая бойцов или серьёзно раня. Стрельба в них принесла мало результата, лишь выдавала позицию и нарушала координацию из-за громких хлопков. В конце концов, остались четыре лодки, но, приблизившись к своей цели, они оказались вновь атакованы. Ополченцы кидали кувшины с зажигательной смесью, от которой временно вспыхивала даже вода. В результате из-под улиц города выплыли всего две лодки с раненными солдатами; к счастью, на выходе их ждали ещё две, с которых был открыт огонь поддержки. Полковник стоял в саже от того, что пытался вытащить горящего солдата из соседней лодки, а также был ранен из-за боя, но во время всего пути, как и остальные, почти ничего не мог сделать.
Газэф убрал шомпол, взвёл курок, прицелился и выстрелил. С такого расстояния он не рассчитывал в кого-либо попасть — самый меткий стрелок Империи не смог бы; пуля врезалась в угол ящика, стоящего на малой пристани, выбив из него несколько щепок. Группа местных, стоявшая на малой пристани и кричавшая вслед плывущим лодкам ругательства и оскорбления, испугалась и сбежала. Именно этого он и хотел, так как уже потерял многих своих людей из-за них. Теперь терпя надругательства и издевательства, он как будто сам оскорблял тех, кто погиб, или тех, кто сражался до получения приказа об отступлении. Начав перезарядку, мужчина опустил к оружию голову, но когда поднял, замер, увидев ужасную картину.
Начинался рассвет, и в его алых лучах стали видны сотни тел, плавающих в гавани и лежащих на пристанях и на берегу. Точно также тела лежали и на улицах, а некоторые ещё только подносило течением реки из глубин Портьера. В глаза из-за своих мундиров, позолоченные части которых блестели на солнце, сразу бросались мёртвые гвардейцы. Казалось, что их меньше, чем тех, с кем они бились всю ночь. Отношение противников к телам павших вызывало негодование ещё больше. Своих они убирали, а вот убитых солдат обворовывали или издевались над их телами, в лучшем случае, просто оставляли лежать там, где те умерли. Раненным оказывали помощь, но лишь своим, а вот противников добивали. Он ещё мог бы понять месть за своих убитых или экономию медицинской помощи, в ходе которой все враги должны быть убиты либо из-за мести, либо для облегчения страданий. Но местные делали это не так.
Они убивали раненных не сразу, а медленно, причиняя дополнительные страдания. Часто вытаскивали на пристань и вешали на глазах у других под ликующие крики или также у всех на виду перерезали горло. Некоторых до смерти избивали прямо на пристани или медленно топили, превращая это во что-то пугающее. Даже во время войны с Альянсом, на которой произошло немало страшных и печальных событий, не было сообщений о такой жестокости. Происходящее казалось чем-то неестественным. Самым же ужасным оказалось то, что всё это делалось с намерением показать это врагам, которые находились рядом, но в то же время ничего не могли сделать. Местные жители как будто намеренно издевались над этим фактом, открыто угрожая такой же судьбой и остальным солдатам. Убиваемые в большинстве своём держались с честью, некоторые пытались сопротивляться, но на тех, для кого это представление предназначалось, это сильно влияло.
— Сдохните, иноземцы! Это за наш город! — крикнул какой-то местный и ножом медленно перерезал горло раненному солдату под смех окружающих.
— Огонь! Стреляйте в них! — не выдержал кто-то. Раздалась пара выстрелов, после чего начали стрелять остальные.
На берегу почти не осталось гвардейцев, лишь в некоторых местах, к которым из гавани уже невозможно попасть, раздавались звуки боя и стрельбы. Они постепенно затихали и вскоре совсем исчезали. В двух местах гвардейцам удалось удерживать две небольшие пристани, но лишь потому, что им не хватило лодок и рядом лежало много раненных. Выгрузив солдат на корабли, они должны были вернуться за новой партией. Часть лодок находилась недалеко от главной пристани. Часто забитые под завязку, они не могли двигаться — гребцам просто не хватало места для своей работы. Некоторые курсировали от них к кораблям, перевозя часть пассажиров меньшими партиями.
Гвардейцы в лодках начали стрелять по берегу, не в силах видеть всё это, из-за пережитого и от своего бесился. Этому порыву поддались некоторые офицеры, чьи пистолеты стреляли на меньшую дальность, чем мушкеты рядовых солдат. Пули начали выбивать из воды фонтанчики, ударяться о причал, но ни одна ни попала в группу местных из-за большого расстояния. Те рассмеялись и, оставив изуродованное тело рядом с кучей таких же, направились к берегу. Газэф понимал состояние бойцов, так как чувствовал то же самое, да и пули на таком расстоянии вполне могли не причинить вреда при попадании. На мгновение прикрыв глаза, вздохнул и, открыв их, громко приказал:
— Отставить огонь! Отставить! Офицерам навести порядок! Всем, кто незанят в эвакуации, подплыть ближе к кораблям! Мы плывём к флагману. Остальным пополнить запас боеприпасов. Наблюдать за водой, они могут снова попытаться атаковать корабли.
Последний приказ он отдал больше не из-за необходимости, а чтобы занять солдат и отвлечь их от глупых и пораженческих мыслей. Вдоль бортов кораблей и так стояли усиленные посты наблюдения, и, судя по следам боя, их экипажи прекрасно осознавали опасность. Об этом же говорили и обломки корабля — такая участь постигла десантное судно. Часть лодок всё ещё подбирали уцелевших или некоторые грузы, а остатки корабля горели. Его потеря являлась трагедией, но и солдат погибло столько, что ему пришлось бы плыть обратно без пассажиров. Флагман удалось отстоять, он, похоже, не пострадал, но почему-то полковник был не рад его видеть. Точнее, ту, что стояла возле борта и смотрела на город. Он продолжил заряжать пистолет, желая отвлечься от своих нехороших мыслей, но не получалось. Силы экспедиции были деморализованы и разбиты. А ещё ему не была известна судьба принца, которого он почему-то не видел рядом с той, ради которой тот рисковал своей жизнью. Из-за которой и случилось всё это.
Комментарий к Глава 8. От ночи до утра.
