Шедде дождался, когда парень подойдёт ближе, заодно убеждаясь, что у того не припасено ни ножа, ни топора, и шагнул навстречу, недвусмысленно выставив вперед пистолет.

Тот смешно сглотнул и сбился с шага.

– Пойдём-ка, – улыбнулся ему ифленец, – пойдём-пойдём, поговорим. Тихо и мирно…

И добавил, увидев, как его «добыча» набирает в лёгкие воздух, чтобы закричать:

– А будешь орать, мне придётся выстрелить. Народ на шум может и прибежит, но тебе-то будет уже всё равно…

Крестьянин как был, с открытым ртом, так и кивнул. Видимо, все встречные аргументы вылетели у него из головы, если они там и были.

– Давай, пошли по тропе. Не спеши.

До того места, где пряталась Темершана, они добрались быстро. Свернули с нахоженной тропки на менее нахоженную, миновали небольшой ельник, и вот она, укрытая со всех сторон от посторонних глаз крохотная поляна.

Темери поднялась с облюбованной коряжки навстречу мужчинам.

Парень растерянно остановился, держа руки на весу, чтобы казаться безобидным, и это, по мнению Шеддерика, было правильно.

Сам он неторопливо убрал пистолет (незаряженный, конечно, некогда было заряжать). Негромко потребовал у пленника:

– Ну, давай, рассказывай. Что там у вас в деревне? Чужаки есть? Давно пришли?

Тот нахмурился, сжал губы и несколько раз перевёл взгляд с Шеддерика на его спутницу, очевидно, что-то решая для себя.

– Не бойся, не обижу, если правду расскажешь.

Краем глаза он наблюдал, как Темершана осторожно перемещается так, чтобы не стоять с пленником лицом к лицу.

Парень ещё раз гулко глотнул и зажмурился. Кажется, он был уверен, что лютой и немедленной смерти ему не избежать. Но Шеддерик не собирался призывать по его душу слепую охотницу: пленник не выглядел героем. Он обязательно всё расскажет: вон, как губы обгрыз.

Шедде ждал. Через минуту крестьянин осторожно открыл сначала один глаз, потом второй… и тяжело вздохнул: враг никуда не исчез, всё так же стоял в одном шаге. Небритый мрачный ифленец в потрепанной грязной одежде и с пистолетом на поясе.

– Так это вас что ль ловят, добрый чеор? – хрипло спросил он. – Ежели поймают, так и уберутся?

– Не поймают, – улыбнулся Шедде. – Если ты нам поможешь…

– Это как я помогу? Я вам никак не помогу. Простой я человек. Чем я могу помочь?

Пленник словно разом поглупел, то ли с перепугу, то ли, чтобы усыпить бдительность.

– Как тебя называть?

Нахмурил прыщавый лоб, осторожно спросил:

– Зачем вам моё имя, добрый благородный чеор?

– Чтоб тебя. Прозвище у тебя есть, кличка? Как к тебе обращаться?

– Довен я. А все-то Рыбаком называют…

– Вот и хорошо, – хмыкнул Шеддерик. – Так, сколько там, в гостинице, гостей собралось по нашу душу, а Довен-Рыбак?

– Так пятеро, – пожал парень плечами, как будто парой минут назад не собирался молчать даже под страхом смерти. – Здоровые все, да в форме имперской, вот почти такой, как ваша, добрый благородный чеор, только поновей. И ружья у них.

– И все сидят в гостинице?

– Ну как… когда и сидят. Когда патрулируют. Но из деревни-то редко куда выезжают. Больше всё-таки сидят в кабаке, да вино пьют. Конечно Хупету-Корчмарю прибыль, и гости они спокойные, да только пора бы им уж в свою столицу возвращаться, ифленским, простите, мор… э… морским бродягам. Нечего им тут делать, мой батя так думает. И я тоже так думаю.

– Значит, пятеро. Ждут в гостинице, из деревни не выезжают… возможно, всё получится немного легче, чем я ждал…

Последнюю фразу Шеддерик пробормотал под нос, и Довен-Рыбак её не услышал. Зато хорошо расслышал первую, и поспешил дополнить информацию:

– Конечно, куда им ехать, с ними сиан столичный. Заносчивый, как артельный, важный. В капюшоне. Вина не пьёт. Везде каких-то палок натыкал, так теперь кроме как по тропинке, никуда и не пойдёшь. Говорит, эта его магия и убить может. Надеется, наверное, что вы, добрый благородный чеор, в деревню так прямо и пойдёте, прямо в их руки. А его сианские ловушки – тут как тут!

– А, нет, – вздохнул Шедде. – Не легче. Ну что, Довен-Рыбак, проводишь меня в деревню? Мне надо посмотреть, что там за сиан, и что он там куда натыкал…

Парень уже немного освоился, осмелел, и нет-нет, да зыркал в сторону Темершаны. Шедде казалось, что с любопытством. Как будто у него на языке вертится вопрос, который он не смеет задать.

– С позволения… добрый благородный чеор… мне бы не хотелось этого делать. Ведь они ж и меня за компанию с вами пристрелить могут, у них же ружья, не чета вашему пистолету.

– Действительно. Как опасно! –протянул Шедде. – Прогуляться по родной деревне со старым знакомым, ехавшим мимо, да заблудившимся.

– Да какой же вы мой знакомый, у вас вон волос светлый, одёжа столичная! Не пойду! А меня сейчас батя хватится, тревогу подымет. И уж тогда это вам придётся бежать и прятаться…

Парень даже спину распрямил и нос задрал, почувствовав себя хозяином положения.

Что было плохо, так это то, что его действительно могли хватиться и поднять тревогу. Если бы мальканки рядом не было, Шедде бы один раз вломил зарвавшемуся дурню по челюсти, да и дело с концом.

Кто мог подумать, что обещание «никого из местных не убивать» так быстро будет испытано на прочность? Оно конечно, бить – не значит убивать. Но пока она тут стоит и смотрит – ничего не выйдет. Ибо потом неизбежно придётся долго и кропотливо восстанавливать её доверие. Или тоже бить.

Так, чтобы вспомнила пережитую давно в прошлом боль, окончательно превратившись из человека в не очень ценную, но пока ещё нужную вещь…

Мысль была из самых паскудных. Шеддерик даже головой слегка тряхнул, прогоняя ее.

Бить крестьянина было нельзя ещё по одной причине. Как бы ни старался, а четыре дня путешествия по заледенелому лесу без еды и почти без сна его вымотали и ослабили. Как бы грозно он сейчас ни выглядел, и каким бы неопытным кулачным бойцом ни был бы его противник, вероятность того, что парень вырвется и убежит, оставалась серьёзной. Впрочем, терпение у Шедде было не безграничным. Особенно сейчас, когда позади долгий путь, а цель совсем рядом.

Оставался ещё вариант с подкупом. Вариант ненадёжный, потому что не исключал возможности обмана.

Шеддерик осторожно открепил от шейного платка старинную агатовую брошь, и показал её парню.