А значит, вся жизнь без остатка, которая у неё ещё есть – это вот этот путь по заснеженному лесу. Ах, как было бы хорошо, если б благородный чеор куда-нибудь сгинул. Провалился под землю, исчез, сдох… но ждать чуда бессмысленно. Так что нужно просто идти. Идти и наслаждаться этими последними своими днями. Даже если болит стёртая нога, а несчастный кулёк разваливается под пальцами, и драгоценные ягоды готовы просыпаться в снег.

Идти вперёд, не оглядываясь. Потому что там, за спиной, у неё больше нет дома.

Монахини её предали. Хотя нужно быть справедливой: она сама решила согласиться на брак с ифленцем. А они… они просто промолчали. Позволили этому случиться.

«Они не виноваты, – уговаривала она себя, одними губами. – Они же не знали… они не хотели мне зла… это я сама. Но за что они со мной так»…

И с каждым шагом убедить себя в том, что монахини не ведали, какую судьбу уготовили одной из своих оречённых, становилось всё труднее.

Днём стало немного теплей, так что Темери, выбрав момент, просто стянула с головы капор, да и увязала в него их единственную еду. Так надёжней, и нести проще. Длинные лямки позволили превратить головной убор во что-то вроде кружевной сумки. Всё равно капор был мокрый и совершенно не согревал.

Влажные волосы рассыпались по плечам.

Солнечные лучи легко пробивались сквозь кроны светлого соснового леса, по такому легко идти, и Темери – всё-таки невозможно всё время бояться и думать о плохом – немного успокоилась, даже стала представлять, что просто идёт на какую-нибудь зимнюю ярмарку в далёкую деревню.

Просто спутник в этот раз ей достался не из приятных. Но это ничего, это только до деревни. И вообще не важно. Можно ведь просто не смотреть в его сторону. Просто улыбаться солнцу, сосновому воздуху, запаху снега и хвои.

Всё было спокойно. Как вдруг ифленец поймал её за плечо и заставил пригнуться:

– Тихо!

Темери, не успев даже подумать, что делает, стряхнула его руку. Но всё же пригнулась, постаравшись укрыться за единственной поблизости невысокой ёлочкой.

Чеор та Хенвил через мгновение оказался рядом.

– Лошади. Слушайте!

И вправду, где-то неподалёку по твёрдому дорожному покрытию цокали лошадиные подковы. Темери попыталась определить, сколько слышит лошадей, но не смогла. Не одна, это ясно. Но вот сколько…

– Дорога рядом, – шепнул ифленец. – Или мост. Оставайтесь здесь, я попробую посмотреть.

И ушёл, не дожидаясь ответа. Да она отвечать и не собиралась.

Темери очистила от снега сухую коряжину и села на неё в ожидании. Хоть она и не признавалась, а ноги уже гудели от усталости – всё-таки за минувшие сутки поспать так и не удалось, да и отдых был слишком коротким. Стёртая пятка сейчас, во время остановки, беспощадно болела. Ей казалось, что если снять сапог, то снова надеть его она не сможет.

Чеор та Хенвил вернулся быстро. Она даже не успела толком перевести дух.

– Мост рядом. – Говорил он ровно, но Темери всё равно уловила в голосе ифленца нешуточную тревогу. – Там нас, похоже, ждут, но с другого берега. Они думают, мы идём по дороге. Так что попробуем уйти дальше, за поворот, и там её пересечь. Устали?

– Я могу идти.

Ифленец усмехнулся, кивнул удовлетворённо.

Темери не собиралась жаловаться, даже если будет умирать от усталости.

Дорога, как назло, сразу за мостом тянулась прямо на запад и была ярко освещена солнцем, уходящим к закату, так что до первого поворота пришлось идти довольно далеко. Притом шли они, пробираясь сквозь подлесок в стороне от дороги. Было тяжело, но оно того стоило. За прошедшее время они увидели ещё несколько всадников.

Когда, наконец, дорога заложила петлю, ифленец снова ненадолго дал ей отдохнуть от своего общества – проверял, свободен ли путь. А вернувшись, поторопил:

– Похоже, выставили патруль. Это не разбойники, не похожи. И оружие у них неплохое. Надо спешить…

Что же, торопиться – значит, торопиться.

Но они не успели.

Спасло то, что всадники были увлечены беседой и не слишком хорошо выполняли свои обязанности.

Беседа «патруля» добрых новостей не принесла, говорили они как раз о беглецах.

Тот, что постарше, в тяжёлом кожаном плаще, отороченном лисьим мехом, успокаивал младшего:

– Да дня не пройдёт, найдём их. Всё уже продумано, бежать им некуда, кроме как сюда…

– А если они на броды пойдут? Или вовсе к Побережью?

– Дурак ты, Лури, подумай башкой, какое Побережье?! Там такие болота, что если сунутся, то только нам работы убавят…

– А если…

– Некуда им идти. А если нас каким-то образом чудесным обойдут, так пойдут куда?

– В деревню, – разулыбался молодой. – Как есть, или в Рыбачий Омут, или к большаку. Так мы, что ли, зря здесь-то ждём? Может, надо было всем сразу в засаду сесть да и…

– Лури, с такой башкой как у тебя – только коров пасти…

Всадники скрылись за поворотом.

Ифленец проводил их взглядом, а потом бросил пытливый взгляд на Темершану. И вдруг спросил:

– Чему вы улыбаетесь? У нас всё меньше шансов выбраться живыми.

– Вот именно, – тихо ответила она. – Я ничего не теряю…

Чеор та Хенвил вдруг резко провёл руками по голове, от чего его светлые прямые волосы встопорщились лохматым ежом.

– Послушайте. Я не собираюсь причинять вам вред. Мой брат тоже. Так какого морского жуфа вы ведёте себя так, словно я тащу вас на казнь?

Темери опустила взгляд. На казнь? Что же. Это очень точное определение.

Но на самом деле ему не нужны объяснения. Ему нужно лишь подтверждение, что она и дальше будет послушно выполнять все приказы и не станет устраивать никаких сюрпризов.

– Я не буду намеренно пытаться себя убить… или выдать вас. – Как ни старалась, а с голосом справиться не удалось. Слова прозвучали хрипло и неубедительно.

Чеор та Хенвил несколько мгновений ещё вглядывался в её лицо, так словно хотел прочитать мысли или ударить. Но потом всё же первым отвёл взгляд.

– Идёмте! – словно кнутом щёлкнул.

Дорогу перебежали чуть не бегом. Там негде было спрятаться – чистый бор. Только внизу – сухие стволы и кочки. Прыгать через них было тяжело. Пару раз она чуть не упала, но всё же старалась бежать так, чтобы у ифленца не было шанса помочь.