- Надеюсь, вы нашли общий язык? В таком случае, Герман, если вы не возражаете, сейчас вас доставят обратно в камеру. А утром вы сможете вернуться к своим служебным обязанностям. Что касается вашей просьбы, то я, скорее всего, смогу сделать что-нибудь ближе к вечеру.

   Обратный маршрут был построен так, чтобы полностью исключить совпадение с дорогой до особняка в пригороде. После нескольких совершенно неочевидных поворотов Хирн оставил любые попытки понять, как его везли, и задремал, откинувшись на сиденье. В какой-то момент его разбудили и предложили выйти. Вместе с провожатым они снова прошли насквозь через два или три дома, потом спустились в какой-то подвал и через некоторое время оказались у двери на лестницу, которая привела их в тюремный коридор. Очутившись в камере, Хирн тихо лёг на койку и попытался уснуть.

   Утром его повели на допрос. Пожилого лысого офицера из военной контрразведки сменил аккуратный полковник из Корпуса Благородных. Пройдясь по всем вопросам, которые днём ранее задавал его предшественник, новый следователь вдруг внезапно осведомился:

   - Этой ночью вы покидали свою камеру. Где вы были в это время?

   - Я никуда не выходил из камеры, - спокойно ответил Хирн.

   - А ваш сосед по камере утверждает, что около полуночи вы выходили и отсутствовали около трёх часов.

   - Я ещё раз повторяю, что никуда не выходил, поскольку камера была заперта, а ключей мне никто не выдавал. А всё, что утверждает мой сосед - можете оставить на его совести, если найдёте такую.

   Аккуратный полковник вскочил со стула и заорал на Хирна:

   - Да я тебе сейчас всё рёбра переломаю! Ты шпион и изменник! Подлая тварь! Признавайся! Говори немедленно, где был минувшей ночью?

   Майор хладнокровно посмотрел на следователя и медленно по слогам повторил:

   - Я ни-ку-да не вы-хо-дил из ка-ме-ры.

   Полковник выхватил лёгкий бластер армейского образца, и навёл его на Хирна. Тот глянул в линзу излучателя и почувствовал, как моментально взмокла спина. Дело принимало опасный оборот. Майор готов был отдать жизнь за родину, но не таким дурацким образом. К счастью, вскоре дверь кабинета открылась, к полковнику быстро подошёл его коллега и властно потребовал убрать оружие. Следователь тут же подчинился и вышел. Майор поднял глаза и узнал в своём неожиданном спасителе того офицера, который присутствовал на ночной встрече с принцем Лабаном.

   - Прошу извинить меня, господин майор, за такую излишнюю театральность, но нам нужно было убедиться в вашей лояльности. Теперь я вижу, что вы достойны доверия принца. Вы свободны. Начальник военной полиции уже позвонил полковнику фон Штрессу и принёс ему извинения за ваше необоснованное задержание. Вот ваш личный бластер. Можете отправляться в Генеральный штаб.

   Проходя по коридорам Первого управления, Хирн подумал, что вернулся сюда менее чем через сутки, но казалось, что от вчерашнего дня его отделяет целая вечность. Всё выглядело каким-то неуловимо изменившимся: и двери служебных кабинетов, и несущиеся по делам офицеры Генерального штаба. Даже буфет на шестом этаже, где за долгие годы было выпито столько чашек кофе, на этот раз смотрелся совершенно иначе.

   Вечером, когда Хирн возвращался к себе домой, в сквере ему повстречались парни, перекидывавшие мяч. Один из них, готовясь поймать этот спортивный снаряд, сделал несколько шагов назад и столкнулся с майором. Пытаясь удержать равновесие и не упасть, игрок ухватился за Хирна. Потом он очень вежливо извинился и отошёл в сторону.

   Зайдя в свою квартиру и снимая форменный китель, майор обнаружил, что в кармане лежит свёрток. Разорвав слой обёрточной бумаги, Хирн вытащил конверт, надписанный каллиграфически выведенной литерой "Л" и маленькую коробочку. В коробочке обнаружился золотой перстень-печатка с крылатым единорогом, выгравированным на верхней площадке. Мифическое животное, эмблему императорской семьи, украшал прихотливый вензель принца Лабана.

   Хирн полюбовался перстнем, изготовленным с филигранным мастерством, затем открыл конверт. Там находились два листа. Один оказался воззванием к офицерам, написанным собственноручно принцем Лабаном на бумаге с водяными знаками. На втором объяснялось, как Хирн может передавать сообщения связному. Схема оказалась на редкость простой. Если утром майор оставлял вертикальную черту мелом на фонарном столбе в сквере слева от бронзового памятника Святому Троттелю, то это означало, что вечером он готов встретиться с человеком принца в своём любимом ресторане "Speisemeisterei". Если же рандеву требовалось принцу и его заговорщикам, то они должны были нарисовать солнышко на фонарном столбе справа от памятника Святому Троттелю.

   И началась новая жизнь майора. Теперь каждое утро по пути на работу ему приходилось делать крюк и заглядывать в сквер. Хирн сверх всякой меры насмотрелся на знаменитый монумент, изображающий легендарного героя имперской истории, обратившего в бегство язычников на Ранде. Нескладная бронзовая фигура в мешковатом плаще нависала над фонарями и платанами. Распростёртые руки святого местами были загажены птичьим помётом.

   Первым на связь вышел военный дипломат. Солнышко на фонарном столбе появилось через три дня после выхода Хирна из тюрьмы. Вечером за порцией шпетцле под вайсбир майор передал атташе Лиги несколько листов с подборкой аналитических материалов Первого управления Генерального штаба. По заблестевшим глазам Джона Джея Хирн понял, что тот очень доволен. Но в беседе дипломат дал знать, что ожидает большего и очертил сферу своих интересов. Она оказалась даже шире, чем ожидал майор.

   Для Лабана Хирн составлял короткие записки, отчитываясь, сколько новых сторонников принц приобрёл в Генштабе. На первых порах этого хватало с лихвой. Но спустя несколько недель на очередной встрече Джон Джей, вместо того, чтобы, как обычно, выуживать из майора военные тайны Империи, начал намекать на то, что было бы неплохо увидеть в рядах заговорщиков какую-нибудь важную фигуру. Хирн, после некоторых колебаний, заявил, что уже почти уговорил одного очень серьёзного человека. Но просто так устраивать рандеву было бы опрометчиво. Через неделю в Хауптберге намечался торжественный приём, посвящённый очередному выпуску курсантов Имперской военной академии имени Святого Троттеля. Майор предложил приурочить встречу принца Лабана с новым участником заговора именно к этому событию.

   Мероприятие всегда проходило в столичной ратуше. Огромное монументальное здание, построенное в готическом стиле, занимало целый квартал Хауптберга. Семь ажурных башен, украшавших главный фасад, символизировали семь знатнейших родов Нойе Хаймат, включая императорский. В назначенный день в роскошном банкетном зале под великолепными расписными сводами собрался цвет офицерства и генералитета Империи. В натёртом до блеска паркете отражались изумительные люстры, отделанные горным хрусталём и самоцветами. От орденов на парадных мундирах мужчин и драгоценностей на прекрасных дамах рябило в глазах. Принц Флапс обратился к присутствующим с блестящей торжественной речью.