Алло, Всевышний Алло, Всевышний, будь всегда благословен. Твои святые мысли – разве наши мысли? Свобода – счастье, но сдаюсь Тебе я в плен. И это рабство – всё, что есть у меня в жизни. Алло, Всевышний, надоем Тебе опять. В Твоих садах цветут магнолии и вишни. А сделай чудо: пусть струится время вспять. Ведь было счастье, из которого все вышли. Оставь мне только опыт дней и опыт слов. Я обещаю не срывать без спроса груши. И если Ты вернуть родителей готов, То я готов Тебя и их сегодня слушать. Дай мне глаза, чтоб видел ангелов я рать, Что вылетает по малейшему приказу, Чтоб нас учить, дарить, судить и убивать. Свою я смерть сам позову, эту заразу. Я сам вернусь к Тебе, как только захочу, Когда пойму, что моё время обмелело. Горит свеча любви, не дуй Ты на свечу. И я молю: не забирай меня из тела. Алло, Всевышний, много горя на Земле. Здесь не цветут Твои магнолии и мысли. Но только ангелы купаются в золе – Золе из слов, из наших дел, из наших жизней. Я так мучительно и пламенно молю И я пою себя Тебе теперь стихами. Да, весь в огне, с Тобой из Ада говорю. Ты дуй на раны, Боже правый, не на пламя. Так будь сегодня и всегда благословен. Не хватит сердца мне постичь святые мысли. Я присягнул любить и верить без измен. Ты только время поверни мне в детство быстро. А Бог не с каждым вдруг вступает в диалог И не нальёт за просто так стаканчик чая. Так трудно жить, когда тебя не выбрал Бог, Но не печалься, к смерти точно полегчает. Я ромашка, где ты, тополь?
Вот вырастают наши дети, Которым больше и не светят Ни наш пример, ни наша вера – Краеугольный камень белый. Люблю молиться не комбатом, Простым прикинувшись солдатом. Сам в штаб кричу, как в сорок пятом: «Огня подбрось нам по квадратам!» А мой Господь – он «парень» добрый. Он Сталинград помнит на Волге, «Оставлен город Севастополь» И «Я ромашка, слышишь, тополь?». И вой моторов в небе чистом, И тело мёртвое связиста, Зубами стиснувшего провод. Теперь не дам вам сдохнуть повод. Ты что, Господь, помилуй, спятил? Не сорок первый, сорок пятый. Да, я мешаю, да, я снова. Хреново, Батенька, хреново! И я молюсь за наши души, Что в грязь измазаны по уши. Ты дай нам, Господи, услышать, Что только ранен «тополь», дышит. И вырастают мои дети, Мне есть им что сказать при свете, Сидим в землянках, ночь, нет слова. Хреново, Батенька, хреново! Путь в счастье Наш разум скачет в колесницах страсти. Рука в мозолях крепко сжала повод. Теряешь счастье, а страданья часты, Как боль души, что душит вечный голод. Простым решеньем жизнь одарит светом – Пронзил, как молния, неистов схлынул. Несутся кони вдоль обрыва к бедам, Подарком вновь любви найти картину. Но только страсти не приводят в счастье. Любви подарок вдруг забрали сразу. Теперь сквозь боли собирать по капле, И капли лечат прошлых лет проказы. Глянь, старый нищий взял, на площадь вынес Стакан сокровищ из подвалов царских, А страж стакан тот из руки вдруг выбил: – Не плачь, старик, ступай назад, пожалуйста. Дрожит рука. Второй несёт и третий, Но страж смеётся, рассыпая злато. Конец приходит – закрывают врата. – Теперь бери, старик, что вынес свято. Рука в мозолях крепко сжала повод. Наш разум скачет в колесницах страсти. Пусть выбьет жизнь стакан – не плачь, не повод, Пока открыты врата входа в счастье. Когда кончаются слова… Только ночью душе посылаются знаки оттуда, Оттого всё ночное, как книгу, от всех береги! Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо: Свет и чудо – враги! Марина Цветаева. «Плохое оправданье» Только мозг отключив от желания мудрости света, Милосердия свет ты проси, лишь его сбереги, Напои коньяком, отключая себя от рассвета, А души петухов раздари, задуши, истреби. Только так, не иначе ложатся стихи на бумаги. Только так по ночам, сдув вуаль сладких снов, их оков, Воет волком душа отщепенца, бедняги, бродяги, А души этот вой так понятен всем, ищущим кров. И пусть брызнет слезою душа незаметно из глаза. Незаметно о сталь пистолета споткнётся рука. Чувства кончатся все, огранив основанье алмаза. И нет слов в языке, и рассветом лишь холод курка. Я уйду от вас, люди…
Рано утром проснувшись, струится из тёплых постелей И, зевая, сочится сквозь сны за минутой минута В тишине, без истерик, как будто так надо кому-то, Из глубоких щелей дрёмы тайных ущелий без цели, Растекаясь, шумя, наполняет земные маршруты – Но затем устремляется вниз, разбудив поцелуем, Потому что не хочет, не может обратно к истоку. А мне хочется крикнуть: «Постой! Ну не будь так жестоко. Успокойся, пожалуй. Конец всё равно неминуем». И мы все в его темпе кружимся, танцуем под током. Оно мир зажигает собой, поглощая, и гладит, и лижет, Разгораясь, искрясь, свирепея, и мажет, и чистит. Осторожно! Дашь палец, и руку откусит – не струсит. Уничтожить лишь Время не сможет, хотя потревожит. Испугает на миг тем, что птица в лесу загорится И, горящую, вдаль унесёт её ветер попутный, Заберёт, поднимая с собой, за седьмой горизонт он. И угроза грозы не поможет – от ног до корон Поднимаясь, пронзая миры, среди сфер по маршрутам Она птицу разбудит другую, что спит лет миллион, – И вдвоём возвратятся на Землю, которая будет Без любви умирать, возрождаясь, и снова, и снова Без основы, вращаясь, на честном подвешена слове, На которой попавшие в плен царства Времени люди Безуспешно пытаются греться под светом неона. И здесь даже сраженья не будет, и вечность тут судит. Вечно пламя, в котором та птица любви загорится, Пронеся свой огонь сквозь небес удивлённые лица. Станет счастлив, кто в этом родится, постигнет, увидит. – Я уйду от вас, люди. Не надо – так лучше всем будет. |
