На полу перед открытой дверцей фургона стоял красный пластмассовый ящик. Верити встала на него, чувствуя себя неуклюжей в белых бахилах, залезла в фургон и закрыла дверцу.

Темнота немедленно сменилась жутковатым зеленым недосветом.

– Типа ночное видение, – сказала Юнис. – Залезай на поддон. – Курсор указал куда. – На сложенный тент.

– Парень с деньгами – латинос? Я не поняла.

– Молдаванин. Известен под кличкой Миг, от Мигель. По-испански шпарит так, что его считают колумбийцем. Шутка в том, что это… – МиГ – нелегал, прикидывающийся чуть менее экзотическим нелегалом. Залезай на поддон. Верджил готов ехать.

За глухой передней стенкой хлопнула водительская дверца. Верити залезла на деревянный поддон и села на корточки, упираясь руками в перчатках.

– Он не сдвинется, – сказала Юнис. Курсор указал на торчащие по бокам края мраморных плит.

Верджил дал задний ход, развернулся. Машина поехала вверх по пандусу. Остановилась. Звук раздвигаемых ворот. Снова тронулась.

– Смотри. – Юнис открыла видеотрансляцию, очевидно с микродрона на крыше.

Верити, помнящая, как Юнис в парке помечала дроны над финансовым районом, вроде бы увидела один такой над ними.

– Дрон?

– «Нешнл инкуайрер», – сказала Юнис. – Вот что передает.

Белый прямоугольник в потоке машин. Верх их фургона, догадалась Верити.

– Никто не думает, что это именно ты, но один из рабочих пометил тебя как потенциальный материал для скандала. И они знают, что Кейтлин в Нью-Йорке.

– Ненавижу, – сказала Верити.

Юнис сменила трансляцию инкуайреровского дрона на изображение их собственного, едва различимого на фоне облаков. Затем окошки исчезли, остался лишь смутный зеленый полумрак.

– Тот парень, молдаванин…

– Севрин, – сказала Юнис.

– Ты наняла его вчера между тем, когда я тебя включила, и нашим походом в парк?

– Да.

– Как такое возможно?

– Проанализировала уйму даркнетовских чатов о перевозке нала в Сан-Франциско. Он здорово выделялся. Связалась с ним, заключила соглашение, назначила гонорар.

– Процент от денег?

– Для одной операции с налом. К тому времени я уже сообразила, как добраться до серьезных бабок.

– Он преступник?

– Финансовые услуги, – сказала Юнис, – но левого толка.

Фургон остановился и начал поворачивать, сдавая назад. Верджил заглушил мотор. Раздались мужские голоса. Испанская речь.

– Вставай, – сказала Юнис.

Она встала, неуклюжая в противосиликозном костюме. Было слышно, как Верджил открывает водительскую дверцу и обходит фургон. Он открыл дверцу в тот самый миг, когда Юнис показала троих в бурых тренировочных костюмах, сгрудившихся у левого переднего бампера. Четвертый принес плоский серый прямоугольник, лег на него и подлез под переднее шасси.

– Как ты? – спросил Верджил.

– Норм. – Она увидела позади него красные ящики с инструментами. Спрыгнула на землю.

Верджил ослабил завязки, откинул капюшон.

– Задержи дыхание. – Он расстегнул ремешок и снял с нее респиратор. – Можешь дышать.

Она вдохнула. Запах бензина и машинного масла показался на удивление приятным. Верджил расстегнул молнию комбинезона, зашел Верити за спину и потянул за ткань на плечах, помогая ей вылезти.

– Я встану на край бахил, – сказал он. – А ты шагни вперед.

Верити послушалась.

– Итак. Сингапурская сделка отменилась, – произнес Верджил у нее за спиной.

– По совету Юнис.

– А что там, не знаешь?

– У нее были документы. Больше ничего не знаю.

В соседнем боксе поблескивал бежевый «фиат», который она видела на Валенсия-стрит. Судя по всему, только что вымытый и отполированный.

Верджил обошел ее – в правой руке респиратор, через левую перекинут комбинезон.

– Рад был повидаться.

– И я с тобой.

– Береги себя. – Он пошел на свет, к голосам, переговаривающимся по-испански.

Из-за «фиата» выступил по-модильяниевски тонкий молдаванин Юнис. Бородка у него и впрямь была, но такая короткая, что будто и нет.

– Севрин.

– Верити. – Он открыл ей переднюю пассажирскую дверцу, она села, он захлопнул дверцу. – Голову в колени, у них всегда есть камеры. Я защелкну ремень за тобой, чтобы сигнализация не орала.

Она послушалась. Сзади щелкнул ремень.

Недертон, сидя на полу, смотрел, как Томас гулит с няней – пандоформом, разделенным сейчас на три равно очаровательных элемента. Недертон подумал, что до рождения Томаса неуклюжая троица умиляла бы его не больше Тленовой тихоботки, однако Томас был счастлив, и это шло пандаформу в плюс.

– Прелестный мальчик, Уилф, – сказала Лоубир из-за стола, где Рейни разливала чай. – У него глаза вашей матушки.

Лоубир не была знакома с матерью Недертона, а значит, узнала цвет ее глаз из каких-то акашических записей[19]. Сам он особого сходства не видел.

– У него свои собственные глаза, – сказал Недертон и толкнул в сторону сына клетчатый фетровый мяч.

Треть нянюшки метнулась к мячу, шариком перекатившись через голову.

Недертон никогда бы не подумал предложить Лоубир чаю. Это была мысль Рейни; она должна была уйти в Тейт с подругой, но та в последний момент отменила встречу.

– Уилф мне сказал, – проговорила Рейни, ставя чайник и садясь напротив Лоубир, – что в той Америке, вашем новом срезе, выбрали женщину-президента. До Гонсалес. Но при этом люди там не счастливее, чем здесь, где было наоборот.

– Они не просыпаются каждое утро с мыслью: «Какое счастье, что эту конкретную беду пронесло», – ответила Лоубир. – Однако такова человеческая природа. Тем временем все остальные угрозы, общие для наших миров, никуда не делись, а комплексно спровоцированный международный кризис, чреватый применением ядерного оружия…

– Уилф, – резко сказала Рейни, – этого ты мне не говорил.

– Только вчера вечером узнал. Не хотел сообщать тебе перед сном.

– Какой кризис? – спросила она у Лоубир.

– С участием Турции, Сирии, России, Соединенных Штатов и НАТО. Новый президент оказалась в куда худшем положении, чем Кеннеди в тысяча девятьсот шестьдесят втором, во время Карибского кризиса. На мой взгляд, она довольно умело балансирует на грани войны, однако даже самые оптимистичные прогнозы тетушек неутешительны. – Лоубир помешала в чашке. – Вы занимаетесь кризисными ситуациями, Рейни. – Отпила глоток. – Помимо того, что прекрасно завариваете чай.

– «Хэрродс послеобеденный», – сказала Рейни.

– Я сейчас отправила вам конспект по кризису, – сообщила Лоубир. – Буду очень признательна, если вы найдете время его прочесть и высказать свои соображения.

– Спасибо, – ответила Рейни.

Томас захныкал, и Недертон пошел взять его на руки. Пандаформы, откатываясь с дороги, стали более сферическими, чем, он подозревал, умели настоящие панды.

Решив, что они проехали квартала два, Верити выпрямилась, налетев головой на автомобильный ароматизатор, запах которого мучил ее все это время. По крайней мере, это был не одеколон Севрина.

– Что за ароматизатор? – спросила она.

– Шампанское, – ответил он. – И бергамот.

Настроение у нее было непраздничное. Ехали под мостом, что всегда жутковато. Туннель кончился, и Севрин включил автомобильное радио.

«…трагический теракт, – говорила президент. – Целый автобус турецких курсантов, тридцать человек, убиты в результате атаки с применением синхронизированных самодельных взрывных устройств. Все мы видели фотографии последствий…»

Верити, ценой больших усилий, сумела пока этого избежать.

«В ответ турецкая армия подвергла бомбардировке курдские населенные пункты по другую сторону границы».

«Вы потребовали немедленного прекращения огня», – произнес другой голос, молодой, женский, с британским выговором.