— Денис, — прошептала она, когда вместо плеч, тот сжал ей щеки. — Мы мешаем людям.

— Глупая, это люди мешают нам! Белка, ты будешь меня ждать? Ну скажи же мне — да…

В ответ Белка поднялась на носочки и поцеловала его. В губы. Быстро. По-детски.

— Понял, — Денис отстранился и облизал со своих губ ее поцелуй. — Ты постараешься. Это тоже ответ. Даже лучше, чем «да». Люди вообще перестали стараться быть лучше для кого-то другого. Все для себя, только для себя… Что там у нас со временем?

Белка сунула руку в карман джинсов, но телефон не желал вылезать ни в какую. Точно знал, что его владелица не хочет видеть противные цифры.

— Через час нам надо вернуться к метро.

Денис кивнул.

— Час — это вечность.

Они вышли к собору и двинулись мимо развалов старьевщиков — пластинки, монеты, бусы, кольца, ножницы, веера, даже аптекарские весы и старые телефоны привольно устроились среди прочего барахла, но взгляд Белки упал на старые книжки карманного формата.

— Смотри! — потянула она Дениса за рукав. — Куприн. Поединок.

Да, в скобках, после испанского названия, латиницей было выведено оригинальное.

— Я прочитаю и напишу тебе свое мнение. Только по-английски, ладно?

Белка вытащила из кармана монетку в два евро и протянула старику.

— Идет? — она снова смотрела на Дениса.

По его лицу блуждала растерянная улыбка, высвечивая над губой легкую щетину, которую он не заметил, бреясь на станции электрической бритвой вслепую.

— Тогда я тоже его прочитаю. Только не на испанском, а в оригинале. Думаешь, я так хорошо знаю классику?

Белка улыбнулась, и плечи ее дрогнули теперь уже не от слез, а от смеха.

— Лучше, чем я, это точно.

— И ты будешь писать мне каждый день? — И когда Белка промолчала, Денис добавил. — Хотя бы одну строчку, чтобы я знал, что ты меня не забыла.

— Ты будешь получать ее ночью, — попыталась улыбнуться Белка, но вместо этого закусила губу.

— Я буду ждать ее каждый вечер, и ночью с ней мне будет не так одиноко.

За спиной у них вдруг зазвучал знакомый мотив. Они обернулись к седому уличному музыканту, устроившемуся с колонкой и гитарой в стороне от соборной лестницы.

— Что такое «бесаме мучо», я знаю, — улыбнулся Денис, поднося руку Белки к губам вместе с зажатой в ладони книжкой. — А дальше что там за слова?

— А дальше, как в последний раз, — прошептала Белка, опуская свободную руку ему на плечо, чтобы удержать на месте ремень сумки. — Я хочу, чтобы ты был рядом со мной, чтобы я могла смотреть тебе в глаза…

Денис сжал ей руку, беспощадно сминая корешок книжки.

— Ты действительно этого хочешь?

— Я перевожу тебе песню, — попыталась улыбнуться Белка, но лишь горько скривила губы и тут же почувствовала прикосновение влажных губ Дениса.

— Поцелуй меня так, — шептала она, касаясь языком его передних зубов, — как будто это в последний раз, потому что я боюсь потерять тебя. Целуй меня, целуй, потому что, возможно, завтра я буду уже далеко от тебя… Потому что… — Белка вжалась губами в его губы, и слова слились в один протяжный стон: — Завтра тебя рядом не будет. Я это точно знаю, потому что это уже не песня.

Денис не поцеловал ее, а сгреб обеими руками и прижал к себе так, будто желал навечно впечатать в себя, чтобы никакая сила не могла уже оторвать от него желанную девушку.

Голос певца звучал то громче, то тише, хотя микрофон работал отлично. Это у них кровь то приливала к голове, и мир с его звуками исчезал, и они парили в танце, точно в невесомости, то обрушивалась в ноги, и тогда, позабыв про ритм, они стояли истуканами, оглушенные голосами посторонних людей и чужого безразличного к их беде города.

— Ло-сьенто! — выдохнула Белка испанское извинение, когда они нечаянно задели своими переплетенными пальцами проходившую мимо женщину.

Пришлось прекратить танец. Денис сунул руку в карман и найдя там еще пару монет, протянул Белке с просьбой отдать их музыканту, который давно уже пел иную песню. Более оптимистическую. И в нее хотелось верить куда больше предыдущей.

Денис и Белка прошли дальше и замерли в скверике, подле столиков уличного кафе. Впереди высилась стена, набранная из разноцветных квадратиков, точно пикселей — на картинке была изображена пара губ, жадно тянущихся друг к другу или же только что насильно разорвавших поцелуй. Никто не знает. Каждый понимает по-своему.

— Я впервые в жизни хочу, чтобы моя девушка сделала селфи, — улыбнулся Денис.

На этот раз телефон сам скользнул хозяйке в руки, но та передала его незнакомому знакомцу, испугавшись, что выронит телефон, едва только губы Дениса коснутся ее губ. И была права. Закрытыми глазами она не увидела вспышки, а наполненными колокольным звоном ушами не услышала щелчка. Но на экране все же появилась знакомая ей целующаяся пара на фоне чужих незнакомых губ.

Колокола в соборе пробили два часа. Время летним дождем сочилось сквозь их стиснутые пальцы. Пусть небо над Барселоной сегодня было без единого облачка, но на душе обоих сгустились грозовые тучи. Сердца громыхали, взгляды сверкали, а сердца плакали…

Белка прикоснулась к стене рукой. Пиксели губ превратились в крошечные фотографии мировых знаменитостей и говорящих сцен из чужой жизни. Ее собственная жизнь сейчас вот так же распадалась на кусочки пазла, и Белка не знала, в какую новую картинку та сложится будущим летом.

— Может, ты приедешь ко мне зимой?

Денис стоял за ее спиной, держал за плечи, сминая футбольную форму, и прерывисто дышал ей в ухо.

— Пока ничего не могу обещать, — выдохнула Белка, сжимая мокрые ресницы. — Мы планировали собраться на Рождество на нашей зимней даче в Орегоне…

Она замолчала, не в силах говорить дальше. Она всей душой возненавидела сейчас подъемники горнолыжного курорта в Худу.

— Но ведь это не мешает тебе сделать русский паспорт. Вдруг… — Денис прижался щекой к ее холодной щеке, и Белка спиной почувствовала, как высоко поднимается его грудь. — Вдруг у тебя поменяются планы. Я не хочу, чтобы нам мешали наши долбанные государства.

— Хорошо, — Белка громко шмыгнула. — Я сделаю паспорт. Я, честно, не знаю, сколько это займет времени. Он у меня просрочен и…

Она чуть не сказала, что паспорт у нее на старую фамилию. Нет, еще не пришло время сказать ему, что ее первое имя — Белла Зорина.

— Я не знаю, сколько у русских берет времени сделать новый и какие документы им потребуются…

— Что ж, — Денис сильнее сжал ее плечи. — Я знаю, что нужно канадцам и американцам. Попытка не пытка. Если только ты будешь меня ждать…

— Я буду, — с трудом проговорила Белка. — Я буду… — Белка до боли придавила зубами дрожащую губу. — Я буду есть твою несчастную шаверму!

Денис развернул ее к себе, и схватил губами ее уже мокрые от слез губы. Белка вжалась спиной в холодную стену, ища в ней единственную поддержку своему желанию лететь в Париж… Если бы у нее в кармане лежал красный паспорт, она бы купила другой билет. Сейчас, когда язык Дениса щекотал ей небо, чтобы развеселить, она поняла, что не боится щекотки, а боится, что бюрократы больше не позволят их губам соединиться. Если так случится, она не соберет рассыпавшиеся пиксели и ее мир никогда не будет уже таким ярким, как под бирюзовым небом французской и испанской Каталонии. И она цеплялась за губы Дениса, как за последнюю надежду. На соборе вновь били часы. Однако Белка не думала убирать руки с мокрой шеи Дениса.

— На ютуб мы, может, и не попадем, но в чей-то инстаграм точно, — выдохнул Денис, оттаскивая Белку от целующейся мозаики.

Через полчаса, она вгрызалась в шаверму, чувствуя спиной жар от открытого огня и близости к Денису. Они сидели на распахнутом окне арабской забегаловки, свесив ноги в узкий проход между домами. Через час им нужно уже сменить ветку метро на ту, что ведет в аэропорт.

Они знали это и все равно не спешили жевать. Они оба достаточно хорошие бегуны, чтобы наверстать упущенные на старте минуты. И они готовы побить все мировые рекорды в беге на длинные дистанции, чтобы урвать лишнюю минуту на прощальный поцелуй. Пусть только новый штамп в загранпаспорте не станет для них последним.