– Тьфу, Лагор, да кого ж я мог хлестать-то? А-а, так «хлестался» означает драку?

И тут, видимо, вспомнив толстую Рону – и как только она умудряется оборачиваться? – захохотал.

– Да-а, за тётку Рону вряд ли волки дрались. Скорее, она своего мужика у какой-нибудь бабы кулаками отбила! А хорошести… – зло сощурились глаза. – Запущу-ка я эту вредную тёлку к тётке Роне в огород и скажу, что сама сбежала. Будут ей хорошести в полном объёме, чтоб языком трепать некогда было!

Тряхнув головой, я отогнал мысли о брате. Взглянув на небо, понял, что пора поторапливаться на встречу с Ррыком.

Странно, почему вожак не захотел переговорить со мной дома, даже словом не обмолвился накануне, а официально велел прийти на занятия, хотя, как я понял, других обучающихся кроме меня не будет.

Что гадать? Встречусь с вожаком, тогда узнаю.

Ррык вышел мне навстречу, когда я только подходил к его дому. Махнул рукой в сторону соседнего, там жил наш главный деревенский маг Тимофеич. А к нему-то зачем? Я ж уже перекинулся, мне теперь помощь мага не нужна. Недоумевая, шагнул вслед за Ррыком на двор мага, поморщился.

Всем хорош наш главный маг! Приветлив, обаятелен… У нас его любят. Рядом с ним возникало ощущение… надёжности, что ли. Только… запах. Мне совершенно не нравился запах Тимофеича – кислый, с примесью какой-то противной сладости. Но, кажется, кроме меня никого это не беспокоило. Даже Урус на мои расспросы недоумённо пожимал плечами.

– Ну, да. Запашок от него не очень… Но мужик хороший! Надёжный.

Тем не менее, избегая неприятного запаха, я старался общаться с магом как можно меньше. Потому, в отличие от многих, на усадьбе Тимофеича мне бывать не приходилось.

Огляделся с любопытством.

О подворье мага среди деревенских ходило много разных слухов. Рассказывали о чудной птице с большущим красочным хвостом. А посреди двора, говорили, росла дивная яблоня, на которой одновременно цвели цветы, зеленели завязи плодов, да тут же висели спелые румяные яблоки.

Хотя и слыхал такие рассказы не раз, а всё-таки увидев чудную яблоню, не удержался, открыл рот от удивления.

Под самой яблоней стоял деревянный стол с деревянными же скамьями. Позади скамеек были приделаны доски, так думаю, чтобы спину подпирали, если сидеть прямо устанешь. Как у бабкиного кресла. У деревенских-то так делать не принято. А зря. Удобно сидеть, наверно.

В ожидании хозяина Ррык сел на скамью, кивнув мне, чтобы устраивался. Со склонившейся ветки сорвал спелое яблоко, смачно захрустел. Засмеялся моему ошарашенному взгляду:

– Рви яблоки, хозяин не обидится. Он на этой яблоне тренируется магией. Даже в морозы цвести и плодоносить заставляет. Хочет секреты эльфийской магии разгадать. Ему эти яблоки уже поперёк горла стоят – одному ж столько не съесть. Ты думаешь, откуда я зимой-то вам яблоки таскал? Вот соседу помогаю урожай собирать.

Вспомнил – и правда, Ррык частенько приносил яблоки. А я никогда не задумывался, откуда он их берёт в конце зимы – такие наливные, сочные и сладкие, лопал от души и не спрашивал. А ведь зимние сорта яблок, даже если хорошо хранятся, к весне теряют сочность.

– Ррык, знаешь? У меня такое странное ощущение…

– Будто спал, а теперь вдруг проснулся?

Я вскинулся:

– Ты знаешь?

– А чего ж не знать-то?

Слегка усмехнулся.

– Это перекид, Лагор. До перекида оборотень, что ребёнок. Только б играться. Вас и учить-то в это время трудно. А вот после перекида… Как почувствуете слух и обоняние зверя, так будто просыпаетесь. На жизнь по-другому смотреть начинаете.

Помолчал.

– Вот и подумаешь иной раз – не зря же так завелось-то, чтобы оборотень в пять-шесть лет зверя обрёл, хоть и безмозглого. Но дикий оборотень сразу становится взрослее и к твоим годам много чего может, чего ты даже вполовину не умеешь.

– Да-а, «дикий» в его года много взрослее и охотится лучше, да и в лесу не пропадёт в отличие от вас, поздних-то, – из-за угла избы вышел Тимофеич, неся в руках горячий самовар. – Лагор, сбегай-ка на крыльцо, притащи посуду, я её туда выставил.

От движения на руке мага сверкнул камень, и россыпь разноцветных лучиков брызнула в стороны, отразившись от связки подвесок на поясе. Вот это мне тоже не нравилось!

Ладно, когда женщины побрякушками обвешиваются, но Тимофеич-то похлеще иной щеголихи обряжался. Довольно высокий, не так, чтобы толстый, но грузный. И борода лопатой. А все пальцы перстнями унизаны, на ином и по два помещались. На запястьях каждой руки по два браслета. На шее сразу несколько – как их назвать-то? – ожерелий разной формы – тут тебе и круглые с загогулинами, и пластинки какие-то на цепочках висят. Даже пояс из квадратов узорчатых набран, а на нём подвески разные гроздьями телепаются. Ещё брошки по рубахе приколоты. И всё в каменьях! И в ухе большая круглая серьга с тремя блескушками мотается.

И думается мне, что вся эта «красота» не из простой меди делана, да ещё и весит пару пудов, наверное. А если посмотреть на мага при солнце… да какое там посмотреть? Глаза от переливчатого блеска до слёз режет!

Бывает, конечно, и мужчины человеческие, и оборотни носят браслет какой, или пояс нарядный оденут. В том-то и дело, что «или». Чтобы обвешиваться побрякушками с ног до головы, хоть бы и дорогими, ни у кого в обычае не было.

Но было в Тимофеиче и другое! Надёжный он был, основательный, несмотря на страсть женские побрякушки напяливать. Поговоришь с ним немного, и уже кажется тебе роднее самого близкого человека. Потому любят его у нас в деревне и на странности внимания не обращают.

Уже позже, принимая от мага чашку с душистым чаем спросил:

– Так зачем же тогда нам «осознание» делать, если «дикие» в нашем возрасте лучше и взрослее?

– Эх, Лагор-Лагор, столько учился, а разницу так и не понял. Да, к жизни в первое время дикий молодой приспособленнее будет. Только со зверем своим он очень долго не в ладах. Зверь в нём сильнее человека. И пока обуздает он своего зверя, может и жизни лишиться. Да и видел ты, чтобы кто из «диких» чего-нибудь существенного в жизни добился? Ну, кроме вожака вашего, конечно. Он исключение.

– Да ладно тебе, Тимофеич, кого из «диких», кроме деревенских, Лагор видел? Ты же сам не раз наблюдал, как после перекида осознанцы первое время пасуют перед «дикими», зато потом навёрстывают.

– А вот не скажи, Ррык. Смотри-ка, наш Лагор не спасовал! Как он этого Грома с прихвостнями… их ведь с десяток было, а на место-то как ловко поставил!

Маг аж языком прицокнул, довольно сощурив глаза.

Ррык с хрустом разгрыз зачерствевшую баранку, прихлебнув чаю, задумчиво сказал:

– Думаю, наследство сказалось.

– Ясно дело, что наследство. Но характер тоже никуда не денешь.

Я с недоумением переводил глаза с одного на другого. Наследство… характер… чего это они? Я за бабулю испугался, что зашибут, больше ни о чём другом и не думал. А все восхищаются какой-то смелостью… аж стыдно. Ладно, другие… но и эти туда же.

– Не стыдись Лагор!

Маг что, ещё и мысли читает?

– Тут ведь дело не в том, что ты собирался делать, а в том, что получилось. Мало у кого духу-то хватило бы поперёк стаи пойти. Честно скажу, я б, наверно, спасовал. Сначала глянул бы, кто из своих рядом, чтоб спину прикрыли, да взвесил бы шансы свои и противника. И у них на то расчёт был. А там, скорее всего, отступил бы так, чтобы достоинство не уронить. А ты, не глядя, махнул да в самую морду вожака ощерился! Так не то, что олени себя не ведут, на такое любой взрослый волк, а то и медведь, не решится. А Гром-то струсил – думал, заломает оленя и скажет, что инстинкты сработали – и никто ему возразить ничего бы не смог. Поди докажи, что не со зла. А вот накося, выкуси! Олень зубастый сам нападает! Хо-хо-хо! Ну, ладно, – прихлопнул о стол ладонями, – поели, делом пора заняться.

Уже после того, как прибрали после завтрака, опять чинно уселись за стол. Ррык молчал, уступая первенство Тимофеичу.