Я фыркнула.

– Скажешь тоже. Я красавица лишь для тебя.

Он не согласился.

– Когда танцуешь, ты выглядишь умопомрачительно для всех. Поэтому жутко ревную, если бы мог, я запретил бы всем лицам мужского пола на тебя смотреть.

После этого обеда за два следующих года я лишь трижды съездила домой: отвезла подарки дочери Алёны, появившейся в начале февраля, на день рождения мамы и годовщину свадьбы родителей. Матвея больше не брала с собой. Обо всех переменах в своей жизни я сообщала им по телефону, новости о семье узнавала также. Я всё более и более ощущала себя чужой. Матвей стал для меня моим миром и пристанищем.

Когда нас близко не касаются несчастья, мы можем только представлять, какие мысли и переживания одолевают людей, столкнувшихся с бедой. Убийцы и преступники нам кажутся монстрами, поэтому очень тяжело, когда монстром оказывается красивый и талантливый человек, а ещё труднее поверить, если это твоя собственная сестра. Та, что тайком давала тебе конфеты и защищала от мальчишек-драчунов, с кем ты секретничала и делилась тайнами. Это тягостно и невыносимо больно. Я не могла, как родители, делать вид, что всё по-прежнему, не желала видеть сестру – из-за этого перестала появляться дома.

После окончания института мне предложили работу сразу в двух танцевальных коллективах: в довольно известном ансамбле и в театре музкомедии. Однокурсники и даже мой руководитель не понимали, как можно отказаться от карьеры, от выступлений перед большой публикой, от предполагаемых поездок за рубеж и всему этому предпочесть сельский дом Культуры. Даже мой партнёр по танцам Митяй, знающий меня лучше всех остальных, возмущался.

– Настька, совсем кукухой поехала, ты же талант, редкий бриллиант. Когда танцуешь, от тебя глаз не оторвать. Это же песня! Нет. Восторг и взрыв мозга. Ты умеешь импровизировать и двигаться под любую музыку. Запросто можешь стать звездой сцены, а ты хочешь зарыть себя в деревне, ради какого-то мужика.

Эх, Митька. Все пять лет учёбы рядом со мной. Вместе литры пота пролили, кучу травм пережили, а такое мелешь.

– Я люблю танцевать, но ты же знаешь, мне всё равно, где это делать: на большой сцене под аплодисменты или на крохотной под полное молчание. Меня всегда захватывал сам процесс. Но больше всего я ценю свободу, мне трудно подчиняться хореографам в коллективе. И не надо Матвея называть каким-то мужиком, он мой осознанный выбор. Меня не прельщает перспектива частых расставаний и разлук с ним, что произошло бы, если бы я выбрала сцену.

Митька в ответ на мои слова только покачал головой. Ну и ладно. Если уж он не понимал меня, остальным тем более не собиралась объяснять. Я попросту не желала и не мыслила своей жизни без Матвея, поэтому выбрала Вереево.

Меня ждали в местной студии танцев, сразу приняли на должность руководителя, а ещё я продолжила занятия с отдыхающими на турбазе.

Матвей забрал меня из Краснодара на следующий же день после выпускного. Он приехал утром, и пока я отсыпалась после весёлой ночи в ресторане, собрал мои вещи и перенёс в машину. Сквозь сон я слышала его лёгкие шаги по комнате, морщила нос от осторожных звуков приоткрываемых им дверцей шкафа, от шуршания пакетов, но упорно не желала открывать глаза. Когда звуки стихли, это меня насторожило, и я села в кровати. Сквозь двери спальни, запертые неплотно, из гостиной долетали звуки беседы. Я тряхнула тяжёлой головой и навострила уши.

– Тебе обязательно забирать её сегодня? Она пришла лишь под утро и вряд ли успела отдохнуть. Сынок, побудь пару дней со своими родителями. Мы ведь видимся урывками, – разобрала я мелодичный голос Вероники Олеговны, матери Матвея.

– Я дал ей время на отдых, остальное доспит в машине, – хмыкнул Матвей. – Ни дня лишнего не позволю Насте оставаться в городе, слишком долго ждал, пока она закончит институт. Для меня эти месяцы тянулись, будто резиновые, надоело видеть её только по выходным и праздникам – сегодня же забираю домой.

Я зевнула, пригладила волосы ладонями. Хорошо, что вчера в ресторане выпила лишь три бокала шампанского, иначе бы не перенесла извилистую дорогу в Вереево. Честно сказать, я рада так быстро покинуть квартиру родителей Матвея. Последние полгода проживания с ними мне дались нелегко. Год и два месяца я блаженствовала в этой квартире одна, с нетерпением ожидая приезда Матвея. Мои дни разделились на две неровные половины: большая это учёба, занятия танцами, выступления, меньшая, но самая счастливая пора, когда мы были вместе. Обычно он появлялся рано утром. Если весной, то пахнущий ветром, клейкой листвой и горьким запахом первоцветов. Летом горячим солнцем и сочным разнотравьем. Осенью туманами и дымом костра, а зимой свежим горным снегом. Сбрасывал одежду прямо у порога, грел руки под тёплой водой и торопился в спальню. Зная, что он приедет, я ухитрялась услышать щелчок дверного замка даже сквозь самый крепкий сон, просыпалась и ждала его в постели. Сердце сначала замирало от радостного предчувствия встречи, потом начинало бешено колотиться в груди, гоняя горячую кровь по венам. Я сжимала подрагивающие пальцы рук в кулаки, пыталась дышать размеренно, чтобы не так явно выдавать своё нетерпение и желание. Пока Матвей сбрасывал остальную одежду на стул, я смотрела на него сквозь ресницы. И каждый раз, будто впервые меня поражала красота его лица и тела. Он приподнимал одеяло, ложился ко мне в постель и крепко обнимал.

– Я так по тебе соскучился, – шептал он куда-то в шею. – М-м-м мой любимый сонный запах, самый вкусный и сладкий.

А я вдыхала его запах, смешанный с ароматами леса и гор, которым он пропитался насквозь, и прижималась к нему теснее. Потом мы долго целовались и никак не могли остановиться. За неделю разлуки мы успевали истосковаться друг за другом.

– Хочу видеть тебя каждую минуту, каждую секунду. И чтобы ты всегда была в пределах моей досягаемости. Я стал ненавидеть календари, на которых зачёркиваю дни до нашей встречи, – шептал Матвей.

Кожа на моём теле, словно светлячки ночью, вспыхивала и горела от его прикосновений, жар в крови разгорался всё ярче и ярче. От поцелуев кружилась голова. Мои пальцы, касающиеся гладкой кожи Матвея, как будто получали сверхосязание: точно знали, как доставить ему наиболее острое удовольствие. Каждый его стон звучал для меня песней и добавлял возбуждение. До встречи с Матвеем я не знала о своей страстности, подозреваю, именно он её разбудил, ни у кого бы другого не получилось. Наша любовь изначально не была платонической, слишком много в ней имелось физической страсти. Мы подходили друг другу будто два пазла, две половинки целого.

Когда Матвей засыпал, я, подремав ещё немного, вставала, принимала душ и отправлялась готовить завтрак. За два выходных, что мы проводили вместе, выбирались из квартиры лишь в магазин за продуктами. Как-то в один из его приездов я потащила Матвея на выставку современной живописи, после часа просмотров, я заметила: он смотрит лишь на меня и совсем не обращает внимания на картины. Его взгляд тревожил и волновал так, что вскоре вместо картин я видела только его лицо. К выходу из выставки мы почти бежали, а потом неслись домой, взявшись за руки. После этого случая решили оставить культурные мероприятия на потом, когда будем жить вместе и вдоволь насытимся друг другом. Тогда мы не подозревали, что самыми трудными будут для нас шесть месяцев до окончания моей учёбы.

Квартиру родители Матвея обставили в авангардном урбанистическом стиле хай-тек модном в девяностых годах: белые и чёрные краски стен и пола, металл, стекло, минимум мебели. В совмещённой с кухней гостиной стоял вычурный стол на блестящей железной ножке из трёх переплетённых между собой змей, столешницей служило толстое прозрачное стекло, на котором при касании пальцев к нему оставались мутные отпечатки. Кухонные шкафы, электрическая печь и приборы отливали серебристым цветом. Такого же цвета вдоль стены располагались консоль под телевизор и шкаф-прямоугольник с открытыми полками. Жёсткий светло-серый диван и два кресла пытались слиться со стеной, что вполне успешно им удавалось. На металлических стульях с высокими спинками было неудобно сидеть. Мне не нравилась обстановка в квартире, я чувствовала себя неуютно. Приготовив поесть, старалась не задерживаться в гостиной, сразу отправлялась в комнату Матвея. С двух лет он жил в лесном посёлке с бабушкой, напитывался яркими красками природы, его, видимо, тоже угнетал чёрно-бело-металлический окрас квартиры, поэтому свою комнату он обставил по-своему, абсолютно в диссонансе с общей стилистикой. Кровать, шифоньер, стол и книжный шкаф, сделанные из дуба, радовали глаз мягким солнечным оттенком, на полу лежал небольшой светло-кремовый ковёр, окно украшала белоснежная тюлевая занавеска. Мой любимый жил в этой комнате, пока учился в институте, по его окончании он сразу вернулся в Вереево. Эти пять лет единственные прожитые им вместе с родителями. Будучи инженерами, они, оставив маленького сына на бабушку, трудились в разных странах на строительстве атомных электростанций. Когда я поселилась в их квартире, они как раз работали в Иране. Я надеялась, что успею доучиться до их возвращения, но мои надежды не сбылись. Я была на пятом курсе, когда получила от Матвея сообщение: в начале января его родители возвращаются на родину. Сказать, что я разволновалась, значит, ничего не сказать. Я запаниковала: находиться в одной квартире с по сути незнакомыми мне людьми, пусть даже родными моего парня, было страшновато.