Вице-председатель компании Booz Allen Hamilton и бывший директор по национальной разведке Национального Агентства Безопасности в администрации Дж. Буша Майк МакКоннэлл в 2012 г. сказал, что США уже осуществляют кибератаки на другие государства с помощью компьютерных сетей[57].
Власть над киберпространством
У любой войны есть театр военных действий. В вооруженных силах США пространством, где ведутся боевые действия, согласно документу от 2000 г. считаются суша, воздух, море, космос и информация[58]. В 2006 г. информационное пространство было заменено на киберпространство и признано более удачным термином[59].
Таким образом, киберпространство – пятое измерение, следующее после суши, моря, воздуха и космического пространства[60].
Специалисты ВВС США, в частности майор Бёрдуэлл и подполковник в отставке Роберт Миллз, на страницах издания Air Power акцентировали, что киберпространство хоть и является уникальным, но в качестве места силового присутствия и применения систем С2 (командование и управление) киберпространство аналогично другим зонам ведения боевых действий. «Следовательно, мы можем применить уроки воздушных и космических операций для киберпространства и рекомендуем Киберкомандованию адаптировать нашу доктрину для внедрения в кибервойсках», – указывали они[61].
Генри Киссинджер отмечал, что «киберпространство бросает вызов всему историческому опыту»[62]. Он предположил, что «рабочая схема для организации глобальной киберсреды будет являться императивом. Она не должна ограничиваться только одной технологией, но являться процессом самого определения, который будет помогать лидерам понимать опасности и последствия… Дилемма таких технологий состоит в том, что невозможно установить правила поведения без всеобщего понимания, как минимум, некоторых ключевых возможностей. Но очевидно, что эти возможности большинство из акторов будут раскрывать неохотно. США обвиняли Китай в краже секретов через киберпроникновения, аргументируя, что уровень активности беспрецедентен. Но готовы ли США раскрыть свои собственные успехи по киберразведке?»[63].
Поэтому, как указывает Киссинджер, асимметрия и близкие по духу вещи мирового беспорядка выстраиваются на отношении между кибермогуществом как в дипломатии, так и в стратегии. Внимание многих стратегических соперников сдвигается с физической сферы в информационную, где происходит сбор и анализ данных, проникновение в сети и психологические манипуляции. Отсутствие формулирования каких-либо правил международного поведения приводит к кризису, который появляется из внутренней динамики системы.
Поскольку киберпространство является одновременно средой для конфликта и его инструментом, возникает вопрос власти и принуждения в этом пространстве. Если классическая геополитика использует понятия Морского могущества (Sea Power) и Сухопутного могущества (Land Power), а позже появилось господство в воздухе и господство в космосе, с недавнего времени заговорили и о новом могуществе или господстве в киберпространстве (Cyber Power). США придают этому особое значение. Скотт Тимке считает, что для поддержания американского могущества Вашингтоном сейчас применяются цифровые технологии. Одним из стратегических инструментов и является цифровое принуждение[64].
Офицер ВВС США Роберт Ли указывает, что «кибермогущество будет таким же революционным для войны, как и военно-воздушные силы, но текущая векторизация этой области будет определять, какая нация достигнет кибергосподства и с какой целью. На раннем этапе появления киберпространства Соединенные Штаты, в первую очередь, рассматривали кибермогущество как средство налаживания широких возможностей командования и управления через боевые зоны. Киберпространство сосредоточено на связи, да и оперативный успех зависел от поддержания линий коммуникации. Так как эта область расширялась, она взяла на себя дополнительные роли по обеспечению поддержки сил традиционных военных операций, в то время как эксперты исследовали другие роли – это процесс, который произошел на самом высоком уровне секретности. Многие из первых лидеров киберпространства поняли, что киберактивы предлагают ряд вариантов для атаки, защиты и эксплуатации, которые никогда прежде не были возможны для военачальников. В довольно взаимосвязанном мире, где существенные достижения в области технологии были обычным делом, возможности и оружие в киберпространстве стали еще более впечатляющими»[65].
Предполагается, что кибермогущество может быть использовано для получения преимуществ внутри киберпространства, но киберинструменты также могут работать для создания преимущественных выгод в других сферах за пределами киберпространства. Джозеф Най-младший обосновывает этот аргумент динамикой американского могущества. По аналогии с морским могуществом, которое относится к применению ресурсов в морских пространствах, для того чтобы выигрывать морские сражения, контролировать важные морские пути типа проливов и демонстрировать присутствие в морском пространстве, оно также включает в себя возможности использовать океаны для того, чтобы влиять на сражения, торговлю и мнения на самой суше… Развитие воздушных сил при Франклине Рузвельте было жизненно важным во время Второй мировой войны. А после появления межконтинентальных ракет, а также спутников для связи и разведки в 1960-х гг., началось теоретизирование о специфическом пространстве господства в воздухе[66]. Следовательно, киберпространство также имеет потенциал для проекции через него власти той или иной державы.
Най определяет кибермогущество как «способность получать предпочтительные результаты за счет использования электронных взаимосвязанных информационных ресурсов киберсферы. Кибермогущество может использоваться для получения предпочтительных результатов в киберпространстве, или оно может использовать киберинструменты для получения предпочтительных результатов в других областях вне киберпространства»[67].
Подобное мнение высказывалось еще в 1995 г., когда была дана экспертная оценка, что «глобальное могущество способно выдерживать риск или поражать какие-либо цели в любом месте, вести проектировку быстро и точно, часто имея решающие последствия. Доставка глобального могущества в любую среду боевых действий требует командования и управления в киберпространстве, от которых зависят современные американские военные возможности»[68].
Как мы видим, киберпространство открывает дополнительные возможности для ведения войны, причем их комбинация может быть различна. «Кибероперации – это просто еще один набор инструментов из арсенала командира»[69].
Если открываются возможности для США, то они могут открыться и для других стран. Из-за этого «парадокс, с которым сталкивается Министерство обороны, заключается в том, что асимметричное преимущество, предоставляемое применением инструментов цифрового века, может легко стать асимметричным недостатком. То есть само преимущество, получаемое благодаря скорости, возможности соединения и нелинейным воздействиям, полученным за счет использования преимуществ киберпространства, может быть нарушено или отклонено с помощью встречных рычагов, доставляемых противниками через одну и ту же среду»[70]. Цифровой век изменил геометрию поля битвы. На самом деле изменения в войне за последние несколько десятилетий были настолько глубокими, что многие центральные принципы военной теории, сохраняющиеся в течение нескольких поколений или даже тысячелетий, более неприменимы – в некоторых случаях они действительно опасны. Возможно, лучшая иллюстрация этого момента – признание того, что поле битвы больше не связано физически или не описывается в узкой рамке традиционных кинетических эффектов. Скорость, связность и нелинейный характер среды, в которой должны работать бойцы, коренным образом меняет метод того, как нужно думать о целях и угрозах, с которыми мы сталкиваемся. Геометрия, которая использовалась на протяжении всей истории, может больше не применяться[71]. А «взаимозависимость кибердомена со всеми остальными доменами представляет значительные профили риска и предполагает необходимость продумать эту концепцию обеспечения миссии с другой точки зрения, чем нынешняя и историческая «трехмерная война»[72].
