Я тащилась всё дальше и дальше от родителей, и в конце концов скинула паучью личину. От жирной пыли слипались ресницы. Не в силах даже стоять, я привалилась к запачканному кислотой холму.

– Мам… – прохрипела в туман. – Мам!

Это было невозможно, но Амайя услышала и вернулась. Чудо, которым папа восхищался уже девятнадцать лет: в нашем огромном доме мама всегда первой слышала, когда была нужна детям.

– Бункер уже рядом. Эмбер, ну, давай!

– Никак…

– Еще минуту!

– Ни… секунды…

Папа заметил нас и тоже вернулся. Видимость сокращалась. Рыжая тьма и газы сжимали горло.

– Оставайтесь тут, – отец сразу понял, что подгонять мой полудохлый трупик бессмысленно. – Я поднимусь на холм, там этой дряни поменьше. Может… Может, оттуда видно лучше.

Они с Чиджи уже были наверху, когда куча, под которой я сидела, зашевелилась. Затряслась под нами земля. Посыпались гладкие камешки, и папа скатился с холма. В испуге мы отбежали подальше и увидели, как целая гора гальки заворочалась в маслянистом тумане.

– Глобоворот! – догадался папа и сверкнул глазами. – Это и есть бункер! Эмбер, ты его нашла, моя умница!

Галечный бархан скрывал шар размером с целую площадь. На три четверти он был погружён в землю, а макушка возвышалась над лощиной, как выпуклая крышка от кастрюли. На Урьюи в глобоворотах держали склады. Они непрерывно вращались, попеременно подставляя внешние бока под солнышко. Обычно глобоворот зарывали только наполовину. Вся поверхность покрывалась солнечными батареями. Они копили энергию по очереди, а после расходовали на обогрев той части здания, что опускалась под землю. Но этот бункер выглядывал едва ли метров на пять, чтобы не выделяться среди других дюн.

Здание ворочалось и ворочалось. Сыпались мириады камней. Воздух, казалось, не примет больше взвеси из пыли и пепла. Я задержала дыхание. Это уже был не воздух, а грязная жижа! И вот наконец вынырнул узкий зев: скрипучий клинкет приоткрылся на треть, и рука в военном рукаве махнула ружьём, поторапливая.

В коридоре с непривычки мотало. Нас вели – куда-то, кто-то.

– Заблудились? – голос впереди был резок и хрипловат. Проводник шагал энергично и шаркал о стены ружьём, выбивая искры.

– Чуть не промахнулись, – признался папа.

– Вы из посольства? Как вас?..

– Уитмас Лау.

– Маг, да?

– Бумеранг.

Проводник хмыкнул. Он был не слишком рад бумерангу.

– Лучше бы суид или хоть аквадроу, а то у нас совсем нет магов, – донеслось спереди, – Вы целы, я смотрю. Повезло: за шчеров объявили награду, в городах облавы. Тараканы требуют нас живьём, а за мёртвых не дают воды.

– Нас едва не отловили какие-то бродяги.

– Оказалось, эзерам наша кровь слаще карминской. Мы для них деликатес.

Щель коридора вывела в комнату пошире. Там было светлее: вдоль грубо окрашенных стен протянулись щупальца блесклявок. Проводник повернулся лицом и оказался женщиной. Грубовато сложенной и сильной, как мастер спорта, со смуглой пористой кожей и вороной косой ниже пояса.

– Н-да, – был вердикт нашему виду. – Поселю вас на внутреннем слое, где потеплей. Окон там нет, ну, так и солнца вторые сутки не видать.

– Был взрыв на атомной станции.

– На трёх, – она говорила резко, будто каркала. – Близится ядерная зима. Батареи в темноте не зарядишь, а топлива для генераторов мало. Оно уйдёт на очистку воздуха в бункере и аварийное освещение. Еще месяц, и энергии на обогрев совсем не хватит.

– Месяц? – испугалась мама. – Но Жанабель сказала, насекомые не задерживаются дольше, чем на несколько дней!

– Эзеры улетят, – кивнула женщина. – А катастрофы-то останутся. А ты чего? – это уже мне. – Маг?

– Нет, я просто.

Женщина выдохнула и выругалась.

– Ладно, пошли. Я майор Хлой, начальник бун-штаба.

Майор протиснула нас сквозь новый коридор, ещё уже прежнего. Под кашель Чиджи мы вышли в прохладную залу, совсем непохожую на жилое помещение. Скорее на вокзал или ангар: с крупными заклёпками на стенах, трубами вдоль и поперек и высоким сводчатым потолком. Для освещения летали два настоящих имперских сателлюкса.

– Здесь вообще-то бойлерная, – как будто извинялась Хлой. – Но какая уж теперь вода… Так что это всё ваше. Располагайтесь.

Её помощник, молоденький штабрейтор, притащил кипу одеял и ещё какого-то добра. Тряпки были затхлые, мятые. Но чистые. Глядя, как он пыхтит с матрасом в узком коридоре, Чиджи подёргал папу за куртку.

– Так надо, – шепнул он в ответ. – Коридоры такие, чтобы крылатые насекомые не могли там развернуться.

– Дак ведь и вам с мамой никак не превратиться.

– Лучше убегать на двух ногах от человека, чем даже на восьми от летящей осы. Или мухи.

Мама увела брата в медпункт, а папу вызвали в комендатуру бун-штаба. Меньше всего мне хотелось забираться в постель немытой. Облепленной ядовитыми хлопьями, водорослями, комьями глины. Казалось, платье фонит так, что аж светится. Конечно, взрослые пауки не боялись радиации. Достаточно было превратиться туда-сюда, чтобы её сбросить. Но обычная грязь никуда не девалась, и я хотела в душ сильнее, чем есть и пить. Штабрейтор притащил последний матрас и пялился на меня, как на пыльное чудище из-под кровати:

– Чего застыла? Контузило что ли снаружи?

– Мне надо помыться.

Он понимающе скривился:

– Да, но… Разве что в карминской бане.

– Если там можно избавиться от грязи, мне всё равно.

– Только холодная она с утра. Не нагрели зыбы.

Я постояла секунду. Мыться холодной водой?

– Ладно. Что уж.

Штабрейтор изловил один сателлюкс, и нас проглотили кишки тесных коридоров. Карминские бани я видела лишь издалека, когда из-за цветастых барханов за озером вился ароматный парок от горячих зыбов – ящиков для мытья. Быт карминцев я представляла смутно, ведь папин особняк принадлежал консульству и законсервировал для нас уголок Урьюи. Баня в бункере была маленькая, тёмная. На узких стеллажах хранились одинаковые чёрные банки и грубые полотенца. Я сняла одно с полки. Как наждак на ощупь.

– Разберёшься сама? – парню охота было спать, давно объявили отбой.

– Вы мне только покажите, как воду включить.

– Воду? Воду?!

У штабрейтора от смеха треснул голос. Он шагнул к прямоугольному зыбу и дёрнул цепочку, свисавшую с потолка. Откуда-то сверху в пустой ящик рухнула куча песка. Мелкий и чёрный, как пепел, он заполнил зыб до краёв. Паренёк закатал рукав и сунул в песок руку, поводил ею в глубине и пропустил пыль сквозь пальцы.

– Вообще-то повезло тебе. Ещё чуть тёплая.

И ушёл.

– Лицо только этим не вздумай тереть! – донеслось из-за двери. – Для лица и такого всякого – в чёрных банках, ну там, на полке.

Понятно. Понятно, отчего эту ванну называли зыбом: карминцы наполняли её песком, перенасыщенным паром. Наверное, влага, обволакивая песчинки, не притягивалась к небу. Я открыла одну банку и зачерпнула горсточку серой пыли. Такой мелкой, что с закрытыми глазами её можно было принять за воду. Стоя над зыбом, я обмазала этим лицо и волосы. На языке и зубах скрипнули песчинки. А как потом смывать-то? Своевременные вопросы – не моя сильная сторона.

Пока я погружалась в чёрный песок, избытки его сыпались с края зыба прямо на пол. С кончиков пальцев ног и до самой шеи обволокло теплом и усталостью, шевелиться в тягучей массе стало трудно, да и не хотелось. При малейшем движении песчинки щекотались. Под ворчание пустого желудка я опустила затылок на край зыба и задрема…

* * *

– …за руку тебя повсюду водить что ли, красавица?

– Ну, ладно, ладно. Она почти не ела два дня, а мы всё бежали, бежали.

Майор Хлой и мама держали полотенца, пока я очищала легкие, глотку и уши от песка. Из глаз и носа песок тёк вместе со слезами.

Я заснула в зыбе.

Или потеряла сознание от упадка сил. В один момент руки и затылок соскользнули с края, и меня утащило в песок целиком.