– Скорее, скорее, в дом! – его голос исказили хелицеры.

Песок на берегу был ещё горячий и зыбкий, в нём разъезжались пятки. К дому на холме – круто вверх – вела дряхлая лестница, под которой тёк ручей. Когда вода сорвалась и умчалась в небо, ручей раскрошил ветхие ступени. Отец поспешил в обход и карабкался на восьми ногах прямо по холму, а я штурмовала ошмётки лестницы. Сил превратиться не осталось. Позади нас озеро встало на дыбы. В небе темнело, как при затмении. Папа нёс Чиджи на спине. Брат не подавал признаков жизни.

Из дома выбежала экономка с бумагами и каким-то тряпьём в тентаклях.

– Госпожа Эмбер, мама вас обыскалась! Уитмас! Насекомые! Запасайтесь водой и бидонами из руженита, бегите в пустыню! – обычно с нами она говорила на шчерском октавиаре, с таким смешным акцентом, но бегло. Теперь я понимала через слово её возбужденный, захлёбывающийся карминский.

Отец превратился и помогал Чиджи откашлять воду. Брата вырвало, он заплакал. Я застыла на веранде, с трудом соображая, что вот же он, все-таки жив… пока мама не подбежала и не затолкала меня в дом.

– Эмбер, цела?!

– Да. Там какой-то… ужас… Кто такие «зеры»?

– Найди наши рюкзаки, потом лезь в подвал, собери аптечку.

– А чего собирать-то?

– Да всего подряд понемногу, только не стой, Эмбер, скорее!

Она через три ступеньки понеслась с веранды к папе и брату.

– Зефир! – прокричал папа. – Не забудь зефир!

Какой ещё зефир, они что, с ума сошли? В передней взлетел графин, в гостиной вокруг люстры налипли бутылки, вино перепачкало потолок. А я метнулась в подвал. Там у нас был целый лабиринт обитых рыжей сталью коридоров, где вдоль стен тянулись бесконечные стеллажи. Папа запрещал совать туда нос, и все, что я знала об этой части дома, это где найти выключатель. Щелчок – но свет не зажёгся.

Ладно. Тогда рюкзаки.

Они сушились на мансарде. Вверх… вверх… На обратном пути с третьего этажа я запуталась в сырых юбках, шнурках и лямках рюкзаков и шлепнулась с чердачной лестницы.

– Мам! Мам! В подвале нет света!

На крик приковылял старый садовник-карминец и вывалил мне в руки горсть блесклявок. Они были скользкие и противные. Раньше я ими брезговала.

– Света больше не будет, – сказал он. – Плотину электростанции порушило.

– Ага.

– Руженит ищи, красный металл такой, он не даст воде улететь.

– Ага.

Я подобрала юбки, рюкзаки – и вернулась в подвал. Блесклявка шлёпнулась на стену. Стеллажи осветило тусклым голубым. Мы просто жили здесь – ели, пили, гуляли. О войне не говорили и не готовились: я так думала… Полки в подвале оказались забиты банками с маринованными сверчками, блистерами сушёной саранчи и каракатиц, коробками мучных червей и катушками питательных хитиновых волокон. Внизу стояли обмотанные рыжей проволокой баллоны и бутылки с водой. Проволока была из руженита, догадалась я, иначе бутылки уже взлетели бы вверх. Под низким потолком лежали хрустящие пакеты, замотанные в паутину. Подумав, я стащила их вниз. Там были «фильтры одноразовые «Зефир-42»». Так вот оно что… Я переоделась в спортивный костюм и побросала в рюкзаки каждой упаковки с каждой секции ровно по четыре штуки – на каждого из Лау. Ещё утрамбовала руженитовые термосы с клапаном. Обвешав себя туго набитыми ранцами, за два подхода вылезла из подвала.

Снаружи мама носилась с аптечкой в одной руке и нашими документами в другой. Она бросала всё в дорожную сумку, пока Чиджи шмыгал, сопел и одевался в сухое. Лучшее, чем брат мог помочь в тот момент – это последить хотя бы за собой, и он неплохо справлялся.

Папа спорил с главой правительства Урьюи, шчерой Жанабель. За глаза её звали Жирная Жаба. Зелёная голограмма расплылась на полкомнаты и была чуть квадратной по бокам, потому что холо-объектив абонента не вмещал тушу Жанабель целиком. Для этого ей пришлось бы встать за километр от линкомма, не ближе.

– Нет, Лау! Нет, мы не можем прислать за вами тартариду. У меня на ходу только два звездолёта, и один уже эвакуирует женщин и детей. Вы слишком далеко от базы, а эзеры пустили шпионские воланеры по городам! Справляйтесь как-нибудь.

– Но у меня исключительный статус, – спорил отец. – Если нас схватят, всем крышка!

– Бросьте паниковать, Уитмас. Нападением командует ть-маршал Хокс, эзеры под её началом скорее сравняют здесь всё с землей, чем отыщут живьём одного шчера. За рекой есть наш исследовательский бункер. Там военные заправляют, они спрячут. И поспешите, через пару часов все шоссе и траки будут забиты!

– Сама ть-маршал явилась? Зачем шпионы? Чего они ищут?

– Что обычно! Как только ублюдки набьют трюмы, сразу уберутся восвояси. Ледяная сфера растает. И преспокойно себе вернётесь на Урьюи.

Она ещё что-то говорила, а за окном заходил в петлю карминский штурмовик – сквилла. Эдакая сигара с усами. В небе над поместьем клубились грозовые тучи, которые ещё утром были озером. Штурмовик пикировал из одного сизого облака в другое, будто спасаясь от кого-то невидимого, когда в небе сверкнуло. Взрыв! – окно задребезжало и треснуло, а вместо сквиллы вниз полетел огненный комочек. Он был похож на метеор, какие ждут, чтобы загадать желание. Комочек погас и пропал из виду, но через секунду в дно озера мощно ударило. Куски мрамора и гранита вперемешку с донным крошевом и водорослями взмыли вверх, и мы как по команде ухнули на пол.

Когда я поднялась и расхрабрилась выглянуть в окно, то вместо шикарного самоцветного озера зияла большая воронка, и чёрная пыль оседала вокруг.

– Это был снаряд? – прошептала я. – Там… Который упал в озеро.

– Нет, это… сквилла, – ответил папа. – Эзеры коллапсируют всё, что взлетает.

– Коллапсируют? Сжимают?

– Да, гравитационной коронадой. Поэтому Жанабель и отказала нам в эвакуации.

Как только всё затихло, папа убежал в гаражи, грузить вещи в пескар. Наши сборы принимали истерический оборот. Чиджи рвался в детскую за приставкой, мама оттащила его за ухо и нахлестала по щекам. Под шумок я не стала накидывать палантин на бёдра поверх спортивных леггинсов. Девушкам-шчерам запрещалось показываться на людях в такой вольности. Но ведь война же? Мы же бежим?

– А золото нам куда? – воскликнула мама, увидев шкатулку в рюкзаке. – Хотя бери, только запихай куда-нибудь подальше, а то не ограбили бы.

Брату удалось отвоевать приставку, и спустя несколько минут он умолк и озирался по соседству со мной в пескаре. Папа проверил, чего я набрала, похвалил, но добавил ещё «Зефиров». Багажный отсек пришлось обмотать упаковочной паутиной в три слоя, потому что он трещал от обилия вещей. Хорошо, что теперь мой гардероб умещался в футляре размером не больше очечника. Это были сменные чипы-вестулы для позвонков. Взрослые шчеры, которые уже могли превращаться в пауков, цепляли вестулы к остистым отросткам, и в нужный момент они сворачивали и разворачивали одежду из специальной ткани – нанольбуминного шёлка. Чтобы не остаться голым после обращения в человека.

Мы выезжали с пустого двора, где кухарка в этот час обычно чистила тараканьих нимф к ужину. Все слуги сбежали, конечно. Ветер снаружи достиг небывалой силы: рвал фиолетовые, черные, синие тучи. Это вода из всех открытых источников собиралась и клубилась над долиной. Сверкали молнии, катился гром, но дождя не было. Только редкие столбы рек и прудов стремились вверх. Изо рвов, из канав. На зов неприятеля. В серой парной дымке, сочившейся в пескар, стало трудно дышать. Мы взмокли от духоты и напряжения.

На ветреном Кармине почти не водилось ровных дорог. Там кочевали барханы из скользкой разноцветной гальки, и мостить трассы было просто невыгодно: сегодня это путь, а завтра вал гравия или пруд. Вместо этого карминцы прокладывали траки при помощи дюндозеров. Временно, зато быстро. На нашем траке, как назло, собралось много борозд, пескар брыкался. Быстро покинуть пригород не удалось. Мы встряли в пробку из таких же, как у нас, мобилей на гусеницах, усиленных тонкой воздушной подушкой. Темнело: жадное небо собрало целое море.