«Пора».

Аккуратно прокравшись под колючей проволокой, Степан резко вскочил и в два прыжка влетел в окно полуразрушенного здания.

«Кажется, получилось. Отлично, вот здесь мы и сократим».

Затаившийся на втором этаже немецкий снайпер, напряжённо вглядываясь в темноту, не заметил, как в паре метров от него, не дыша, прокралась юркая тень.

«Есть».

Ещё один бесшумный прыжок вниз и…

Злобное рычание, казалось, заставило вздрогнуть даже колючий ветер.

Степан повернул голову. Овчарка. Она его почуяла, и залилась торжествующи хриплым лаем.

Через минуту раздались команды, лязг оружия, вспыхнули лучи прожекторов, с шипением взлетели осветительные ракеты.

Степа слился с землёй и застыл.

«Если начнут прочесывать с собаками, мне хана».

Натасканные псы, натянув поводки, обнюхивали каждый метр земли.

Луч прожектора ударил по глазам.

Лай приближался.

«Всё, кранты».

***

Старшина напряжённо вслушивался, всё было тихо.

«Может, проскочил».

Неожиданно раздалась хлесткая очередь, со стороны немцев вспыхнули прожектора, взлетели осветительные ракеты.

«Неужели заметили?».

Бойцы проснулись и, высунувшись из воронки, смотрели вперёд.

– Старшина, не волнуйтесь, Степка же фартовый, он проскочит, – молодой красноармеец пытался успокоить командира, – его немчура ни в жизнь не поймает, правда, мужики?

Солдаты согласно загудели.

– Тихо! – Семёныч поднял руку, – слышите?

Все замолчали, стараясь расслышать сквозь свист ветра… Расслышать что? Выстрелы, глухие разрывы, команды?

Издалека еле доносился… лай. Собаки.

– Всё, пропал наш Степка, – прошептал красноармеец.

Бойцы, стараясь не смотреть на старшину, склонили головы.

Семёныч снял шапку и заплакал.

***

От лая звенело в ушах.

Та самая, в этом Степан был абсолютно уверен, овчарка тащила хозяина к затаившемуся посыльному, который, уже мысленно попрощавшись с Семёнычем, готовился подороже продать свою молодую жизнь.

Но зрение человека не такое зоркое, как у собаки, а обоняние – тем более, поэтому немецкий солдат, не видя ничего впереди, что-то громко крикнул и потянул упирающегося пса в другую сторону. Тот, бешено рыча, пытался сорваться с поводка и броситься на Степу. Но прозвучала ещё одна резкая команда и лай стал удаляться.

«Пронесло».

Посыльный осторожно поднял голову и осмотрелся: поднятая по тревоге группа немцев была уже метрах в двадцати правее.

«Вперёд».

Степан пополз. До позиций наших было около километра. Огибая заледеневшие трупы, куски колючей проволоки и горы гильз, посыльный внимательно прислушивался – но было тихо. Значит, повезло. Пока повезло.

Иногда казалось, что спину буравит собачий взгляд. Словно учуявший его пёс не мог простить того, что добыча ускользнула так легко.

Эти ненавидящие глаза подстегивали ползти ещё быстрее.

Степан понимал – вторая встреча с псом станет для него последней.

От пронзительного взгляда заболел затылок.

Посыльный замер и прислушался. Тихо. Только свистит ветер и где-то вдалеке глухо зарычал танк.

Зарычал?

Пес явно убежал, чтобы рассчитаться со своей ускользнувшей жертвой.

«Вперёд!»

Он вскочил и, не скрываясь, огромными прыжками, как заяц, рванул к позициям батальона.

Пес бросился вдогонку.

***

– Что там такое? – Командир батальона вышел из блиндажа. – Часовой!

– Я, товарищ майор, – вытянулся красноармеец.

– Откуда шум?

– Непонятно. Вроде, собака лает, гонится за кем-то!

– Ракету!

– Есть!

Раздался хлопок, и через несколько секунд командир батальона и вышедшие офицеры увидели, как в паре сотне метров, заливаясь яростным лаем, прямо на них несётся огромная овчарка. Она явно кого-то преследовала, но кого – видно не было.

– Что за… – пробормотал замполит и потянулся к кобуре, – немецкая, бешеная что ли? Может, пристрелить её, а, комбат?

– Кого же она гонит? – Майор пытался рассмотреть что-то впереди.

– Комбат!

– Стреляй, не спрашивай, только аккуратно, ракету!

Майор ещё раз посмотрел вперёд и, чертыхнувшись, вернулся в блиндаж.

***

Сердце вырывалось из груди, а в голове билась только одна мысль – «только бы успеть».

Он не видел, как вспыхнула ракета, он не видел выглядывающих из окопа офицеров, он чувствовал только полный животной ненависти взгляд, прожигающий затылок.

Ещё несколько метров, и резко вправо.

Степан скатился в воронку, не касаясь земли, оттолкнулся и выпрыгнул.       Пес, вскочивший вслед за ним, на секунду замешкался.

«Быстрее!»

Сухой звук выстрела и надрывный собачий вой.

Не оглядываясь, посыльный прыгнул в окоп и, едва не сбив часового, влетел в блиндаж.

– Степка? – Комбат поднял голову. – ты как здесь оказался?

– Так вот кого овчаркой гнали, комбат, – замполит внимательно посмотрел на посыльного, – а это что у нас?

Тяжело дыша, Степан молча смотрел на офицеров, изучающих записку из гильзы, сил не осталось даже на обычный кивок.

– Радист!

– Я, товарищ, майор.

– Срочно передать на батарею координаты, огонь по готовности.

– Есть!

***

– Товарищ старшина, товарищ старшина!

– Чего тебе, – командир посмотрел на красноармейца.

– Это наши, артиллерия, слышите?

Семёныч вскочил и выглянул из воронки: там, где разведка обнаружила скопление техники, полыхало зарево разрывов.

– Значит…

– Я же говорил, что нашего Степку не поймать! – солдат рассмеялся. – Даже собаками не поймать.

***

– Ну, герой, – офицеры присели перед посыльным, – за такой подвиг тебе и ордена не жаль, только не дадут нам тебя наградить, сам понимать должен – не положено.

Степан тяжело вздохнул.

– Я, товарищ майор, тут берёг на всякий случай, – замполит протянул жестяную банку со свастикой на крышке. – Это, конечно, не орден, но…

«Сливки?»

– Пить ты не пьёшь, – усмехнулся комбат, – поэтому тебе деликатес трофейный, ну а нам с замполитом спирта по такому случаю наливай.

Тихо звякнули кружки.

– За тебя, герой.

Ответом было громкое урчание.

Изредка вздрагивая ухом, из миски самозабвенно лакал сливки огромный, пушистый черный кот Степа.

Июль 41 года.

– Танки!

– Приготовиться!

В окопе раздались щелчки затворов, тихое звяканье бутылок с зажигательной смесью и сдержанный мат. Солдаты молча смотрели вперёд. Танки шли спокойно, словно сознавая свою неуязвимость перед парой десятков грязных, измученных непрекращающимися боями, бессонницей и голодом бойцов.

Три бронированных коробки, изредка лениво ворочая башнями, неспешно целились и стреляли, методично уничтожая всё, что считали помехой на своём пути. Затарахтел пулемёт, ему лихорадочно вторили сухие винтовочные выстрелы, раздавались приглушённые команды.

Александр прислушался и потряс головой.

«Наверное, почудилось», – подумал он.

Однако сквозь грохот разрывов вновь пробился тот же непонятный звук.

«Мины, что ли… Только странные они. Да нет, это просто в ушах звенит».

–..ф – прорвалось сквозь шум боя и лязг гусениц.

«Да что такое, с ума я схожу, что ли?»

–..аф.

«Твою…», – солдат выглянул и замер: метрах в сорока от позиций, возле неподвижного мохнатого холмика суетился маленький щенок.

– Тяф, – прорвалось сквозь разрывы.

«Наверное, мать его там убитая лежит. Эх, танком же раздавит».

Солдат пробовал свистнуть, но пересохшие губы не слушались. Щенок бегал вокруг убитой матери, периодически тыкаясь в неё носом, будто не веря, что остался совсем один на этом страшном поле.

«Пропадёт ведь», – с тоской глядя на приближающийся танк, подумал Александр.

На секунду бойцу показалось, что маленький бедняга обреченно и с тоской смотрит прямо в глаза, словно понимая, что скоро он навсегда исчезнет под ненасытными гусеницами.