В госпитале я узнал, что воздушную атаку на Фаор, которая последовала вслед за тектоническими ударами и электромагнитной вспышкой, мы успешно отбили, хотя в нашем районе не обошлось без серьёзных разрушений — в основном из-за подземных толчков. Мои родители и братья ежедневно навещали меня и молились за моё исцеление, и моё зрение в конце концов вернулось. Меня выписали через шесть недель, и почти сразу, лишь забежав домой переодеться и обнять родных, я отправился к тому дому. Но его не было. Почти весь тот квартал сгорел в пожаре и на месте строений остался только обугленный мусор. Как обычно в таких случаях, что-то о судьбе жителей можно было узнать на местной доске надежды, где оставляют записки те, кто уцелел сам или кто ищет уцелевших. К моей досаде дом, где жила семья Виланки, как и большинство домов в том районе, не имел номера, а только родовое название, которое я в первую очередь и пытался узнать. Я спрашивал у всех, кого заставал у той доски. Я прочитал все клочки бумаги, что были на большом щите из досок, и даже перечитал те бумажки, что валялись рядом на дороге. Я приходил к доске надежды ещё несколько раз и снова спрашивал и читал… Мне не повезло. Никто не мог вспомнить семью, в которой была бы девушка с таким именем, и имя её не упоминалось ни на одном из клочков бумаги. Получается, что Виланка жила в Фаоре совсем рядом со мной, я почти ежедневно по два раза проходил мимо её дома, но никогда её не встречал. Если бы я увидел её хоть раз, то наверняка бы запомнил — такую девушку невозможно не заметить и сразу же не влюбиться. Вероятно, Виланку никто не знал и не помнил потому, что она появилась в городе недавно, прибыла с беженцами, которых в Фаоре в последнее время всё больше. Единственным утешением стало мне то, что, как мне сказали, никто в этом пожаре не погиб… Ещё я взял в библиотеке и начал штудировать книги о карапах и об их пристанище — Арктиде, но тоже мало в этом преуспел. Наверное, если бы у меня было побольше свободного времени, я даже в том хаосе смог бы узнать что-то важное и полезное для моих поисков, но тогда заботы обрушились на меня, словно горный сель. Близился выпуск и мне пришлось срочно догонять своих сокурсников по академии по всем пройденным в моё отсутствие темам, при этом ещё регулярно посещать лечебные процедуры. И хотя я никогда не забывал карапа, Виланку и тот сгоревший дом, сразу после выпуска моя судьба ещё быстрее закрутилась. Совершенно неожиданно меня назначили офицером связи и разведки во флот, в результате чего я и попал на «Киклоп-4».
Честно говоря, учась на разведчика, я рассчитывал на службу на каком-нибудь стратосферном посту наблюдения, а в качестве подарка от Богов — хотя бы самой рутинной должности в космическом флоте. Нет, не на боевом межпланетном корабле конечно, а на одной из огромных орбитальных станций, что сияли раньше в ночном небе яркими белыми звёздами, или на станции в точке либрации у Селены, или даже на самой Селене. Не то чтобы меня привлекало житьё в крутящемся в вакууме «орбитальном колесе», или уж тем более в металлической бочке, зарытой в реголит, а просто космос был мечтой моего детства, и именно там, как мне казалось уже во время учёбы в академии, находился самый передовой, а значит самый интересный, край всех этих событий. Да и месяц службы в космосе идёт за полгода в сухопутных войсках. Но к моему выпуску мы уже потеряли и космос, и даже стратосферу, и неожиданно для себя я получил предписание во флот, потому что на тот момент не хватало флотских офицеров с моей специальностью. Огорчён ли я? Нет! Напротив, это тоже славное место, вполне подходящее, чтобы получить Честное имя. Да и морскую качку я нормально переношу… да и другие плюсы имеются… но о них позже.
Представлюсь. Меня зовут Адиша-Ус, я уже почти год как в третьем возрасте, скоро мне исполнится 15 лет, и я младший офицер 2 ранга. Моя семья ведёт свой род от того самого Снайпера с Собачьими Глазами, что был военным советником при последнем архонте Фаора, и хотя я не принадлежу официально к династическим военным Тилвара, у меня имеется родовая татуировка на спине в виде светлоокой собаки. Мои родители, так же, как и их родители, традиционно — учителя и наставники, а мой прадед был наставником в школе военных разведчиков. Из троих моих братьев двое — заводские техники, и лишь один, Какада-Ус, уже пошёл по стопам наших предков и стал наставником. Немногим больше четырёх месяцев назад я был выпущен из Академии войсковой разведки — наследнице той самой школы. Я успешно прошёл все три года — полный курс — и я очень горжусь этим! И мои родители и старшие братья не могут нарадоваться, что я теперь воин, а не гражданский служащий. Радуюсь с ними и я, потому что каждому воину дана великая свобода: свобода выбирать между трусостью и храбростью, позором и честью, забвением и славой. Так учит Хардуг Праведный.
На далёкой северной военно-морской базе Синяя Скала, куда меня отправили со сборного пункта, я прошёл трёхмесячный курс подготовки к службе на океанском флоте. Почти всё это время мы ходили по заливу на торпедном катере и имитировали выполнение боевых задач. Учитывая, что торпедные катера устарели и вообще не применяются в этой войне, можно засчитать это время как адаптацию к неведомой доселе флотской жизни. А заодно и к холоду! Подозреваю, что базу так назвали не из-за цвета скалы (который на самом деле серо-коричневый), а из-за того, что там все синеют от холода. Сразу же по окончании курса, даже не дав пару суток отпуска, нам выдали предписания на боевые корабли, вот мне как раз на «Киклоп-4».
Распишу о судне и команде. После старого торпедного катера «Киклоп», который лишь немногим больше его по габаритам, показался мне кораблём из другого мира, если не из лучшего, то по крайней мере из гораздо более увлекательного и захватывающего мира будущего. Я воочию увидел, насколько далеко эта война продвинула прогресс военной техники. И я невероятно рад и горд служить на таком судне! «Киклоп» это малый ракетоносец — ныряющий экраноплан, вооружённый шестью пусковыми установками с многоцелевыми крылатыми ракетами «зазубренное жало». Боеголовки ракет термоядерные, предназначены для гарантированного поражения крупных защищённых целей. Каждый из офицеров готов занять кресло боевого поста и управлять такой ракетой по теленаведению — нас тщательно этому обучали, и это искусство все мы знаем в совершенстве. Сбить «жало» после запуска очень сложно: атакуем мы с предельно коротких дистанций, а электромагнитные помехи и специальный профиль полёта этой ракеты затрудняют работу корабельных ПВО противника, поэтому жалим мы смертельно. Наш экипаж, включая мою персону, состоит из восемнадцати человек: двух капитанов, штурмана, офицера по вооружениям, офицера связи и разведки (то есть меня), офицера-электромеханика, офицера-моториста с двумя помощниками, судового врача и восьми матросов.
Я вообще не понимаю, почему эту серию назвали в честь одноглазых гигантов: судно совсем небольшое и скорее походит на раскормленную черепаху с морской фермы — из-за четырёх расположенных по углам плоского широкого корпуса огромных гибридных турбовентиляторов. Единственное, это что ближе к носу возвышается рубка с основными постами, имеющая секционное остекление, которое с большой натяжкой можно посчитать за огромный глаз. Помимо пусковых контейнеров с крылатыми ракетами, из вооружения у «Киклопа» имеются две дистанционно управляемые пушечные турели — носовая и кормовая — при этом первая входит в противовоздушный комплекс, проще говоря, она оснащена радаром и системой наведения на воздушные цели. На Синей Скале, к которой приписан наш ракетоносец и с которой мы и вышли на это боевое задание, нам добавили ещё беспилотный аэроплан-разведчик (точнее даже два, второй в виде комплекта для сборки), так как воздушная разведка флота теперь нерегулярна, тем более, на большом удалении от наших воздушных баз. Этот аэроплан находится в моём ведении, так же, как и вся бодяга по разведке целей.
Я и без того благодарил Ардуга Ужасного, что попал на судно с ядерной силовой установкой — надёжное, чистое и обладающее избыточной энерговооружённостью, потому что оказаться на скоростном катере с пироксилиновым двигателем, а уж тем более на одной из смердящих метановых лоханок, мне вовсе не хотелось. Но к ещё большей моей радости, для офицеров на «Киклопе» предусмотрены отдельные двухместные каюты, как на каком-нибудь крейсере! Каюты совсем небольшие, но они укомплектованы по-царски, словно кто-то проектировал не военное судно, а прогулочную яхту. Так в моей, имеющей площадь в квадратный стадий, помимо неоткидной и довольно широкой двухъярусной койки, помещаются столик с креслом, кухонный узел, рукомойник (с пресной водой!) и даже встроенный в стену цветник с маленьким алтарём. Большой монитор на переборке рядом с дверью показывает картинку с наружных камер так, что я могу видеть почти круговой обзор с судна, не вставая с койки. Это, конечно, когда работают наружные камеры. Туда же выводятся сведения по текущей навигации и графики с радиолокационной станции и с четырёх акустических антенн. Экран у монитора не тот из тонких пластинок с зыбким изображением, что можно увидеть в наших домах, а кондовый флотский экран, ударопрочный и устойчивый к электромагнитным импульсам. И показывает он чёткую и контрастную картинку. Ещё по соседству с дверью прикреплена коробочка громкой связи — такие есть во всех жилых помещениях судна, и с капитанского поста в любой момент нам могут отдать по этой связи приказ. Иллюминаторов на судне вообще не предусмотрено: единственное неэлектронное окно имеется в рубке, да и то часто бывает закрыто броневыми щитами. Для экономии места пищу мы должны принимать в своих каютах, разогревая в маленьком духовом шкафу коробки с пайками. У врача со штурманом и у капитанов помещения побольше, впрочем, капитаны по очереди дежурят на своём посту, поэтому одна из коек почти всегда пустует, каюта же врача одновременно и медпункт. Для офицеров не предусмотрено своей кают-компании, но зато рубка нашего ракетоносца достаточно просторна: там расположены шесть основных постов и при желании можно разместить ещё пару человек, так что офицерские собрания, если в них возникает нужда, проходят там.
