— Драгоценный друг, конечно же, я подарю вам такую панораму с видами Эоры. Вы сами сможете выбрать те из них, которые больше подойдут для вашей спальни.

Рамбун медленно набрал в свою необъятную грудь воздуха и с шумом его выпустил так, что колечки в бороде вновь зазвенели. Затем он сказал, подняв руки ладонями вверх и возведя очи горе:

— Эора, безусловно, прекрасна, словно Элизиум, с которым она успешно соперничает во всём, но я желал бы созерцать на той панораме пейзажи девственной Геи, те, что полюбились мне ещё с юности, и в особенности северного её материка, где в разгар светлого сезона сверкали под лучезарным Гелиосом исполненные строгой суровости ледники и утопающие в снегах горные вершины, а также тёплых зелёных долин Асии, покрытых туманными лесами — первозданные виды, что оставались ещё недавно в иных заповедных местах… Почти всё это ушло теперь безвозвратно, к моему глубокому разочарованию. Даже небо — кто бы мог подумать? — само небо теперь лишено прозрачной глубины и ясной синевы, ныне оно лишь безвидный серый предел. Вы посещали Гею в прошлые времена, посему тешу себя робкой надеждой: а не сохранились ли у вашей всечудесной техники картины тех ландшафтов?.. Если же нет, то мне подойдут, конечно, и красивейшие виды Эоры, что услаждают мой взор здесь…

— Хорошо, хорошо, пусть это будут первозданные пейзажи вашей родной планеты, я найду для вас такие пейзажи, драгоценный Рамбун, и вы сами отберёте себе лучшие, — пообещал Бор Хиги магистру.

— В отличие от моих скромных потенций, что скупо отмерены мне судьбой, ваши, многомудрейший профессор, представляются мне доподлинно безграничными. И хотя мне ни в малейшей степени не ведомо, каким именно образом вы сможете добыть вожделеемые мною виды Геи, если для вас это достижимо без чрезмерных затрат, я буду тем глубоко счастлив и бесконечно признателен вам…

Совсем близко, как казалось, над самыми головами профессора и магистра, из звёздной глубины вынырнул гигантский светящийся перламутровым светом призрак, полупрозрачный, немного похожий на шляпу с полями или на медузу. Красная в крапинку змея, обернувшаяся вокруг шеи карапа, тут же проснулась и подняла голову. «Спи, спи, Васуки, — успокоил её Рамбун, погладив змею по голове толстым указательным пальцем. — Здесь нет для тебя работы.»

— Это штурмовики Проникновения, — поморщился профессор, — Вернулись, наконец… — По тому, как это было сказано, нетрудно было догадаться, что профессору Хиги совсем не симпатичны штурмовики.

После небольшой паузы и нескольких глотков вина, карап продолжил, глядя теперь на маячивший над головой звездолёт:

— Достойнейший Бор Хиги! Всем, кто познал прелести этого мира, доподлинно известно, как техника ваша несказанно затейлива и многосложна, но при том известно также, хотя и меньшему кругу, что та же техника, попав в чужой для неё космос, обретает в нём хрупкость и тлен, хотя и в самой малой мере… По причине того, что и я вхожу в означенный меньший круг, вынужден осведомиться, не доставит ли мне содержание обсуждаемой панорамы какого-либо рода хлопот, а её пользование по назначению не будет ли составлять секрета или иного существенного затруднения, если та панорама расположится вовсе не здесь, а в Агарти? То есть останется ли иждивение и заклинание её столь же простым, как это имеет место в гостеприимно предоставленных мне здесь покоях?

— Коллега, я не понимаю вашей озабоченности, — удивился профессор Хиги. — Почему это должно вдруг стать затруднительным именно в Агарти?.. Не хотелось бы думать, что вы опять попались на характерном заблуждении. Это технические культуры начальных ступеней хранят цеховые секреты о своей примитивной технике и поэтому навязывают всем её пожизненное сопровождение. Наши изделия действительно приобретают в других мирах такое свойство, как надёжность, но при этом их параметры стабильны во времени, а сами изделия не требуют специального обслуживания. Они остаются такими же дружелюбными и так же деликатно подстраиваются под пользователя, в чём вы сами могли не раз убедиться.

— Да, истинно мог и не единожды убеждался, простите мне моё невежественное сомнение, благороднейший профессор, — как-то слишком уж наигранно спохватился карап. — Ваши машины и иные устройства, при их непознаваемой застенчивым разумом сложности, не вызывая даже малой толики неприязни, всячески и с успехом стараются доставить мне лёгкость в манипулировании ими, даже будучи задействованы в глубинах Геи или ином удалённом от вас месте. — Высказав это, Рамбун опять не спеша набрал полную грудь воздуха, а затем выдал: — Однако, как мне видится, вы намеренно, хотя и абсолютно справедливо, не выдаёте некоторых своих секретов. Взять, к примеру, непраздный для меня вопрос об управлении вашими кораблями, что прозваны астропетами, сиречь звездолётами, и при том я имею в виду не общие принципы их кинетики, а самоё кораблевождение.

— Боюсь, эта тема окажется слишком сложной для вас, коллега, — осторожно заметил профессор Хиги. — Какая именно информация вам нужна?

Прежде, чем ответить, карап вновь взял паузу на медленный и глубокий вдох и выдох. Вслед за тем он заявил, указав рукой на перламутровый призрак над их головами:

— Кто может заклинать такой корабль, дабы верно править им, и может ли это быть не только персона вашего рода, но и другой возжелавший, или же существуют условия, допускающие чужеземную персону к таковому правлению? Если да, то каковы эти условия? А также, как именно править? И что если я, или же некий сходный со мною муж, овладеет вашим звездолётом… правда ли, что муж тот окажется вовсе бессилен в вождении данного сложнейшего аппарата?

Профессор ответил уклончиво:

— Будет гораздо проще, драгоценный друг, если вы всё же согласитесь перебраться в наш центр на постоянное жительство. В этом случае, как я вам уже неоднократно говорил, мы сможем наладить прямое перемещение между вашей резиденцией здесь и любым другим местом, включая ваш дом в Агарти, и никакой корабль вам тогда не понадобится.

— О, я неоднократно, при том всесторонне и с особым тщанием, обдумывал ваше необычайно щедрое и заманчивое предложение, а именно — остаться и поселиться навеки в вашем благодатном мире, обустроив здесь постоянный кров и лабораториум и посвятив себя в ещё большей степени высокому искусству познания истинной природы вещей! — всплеснув руками, заявил Рамбун. — Однако же, я до сей поры пребываю в колебательном раздумье. С одной стороны, горизонт моей жизни всё ближе, и стоящая на пороге старость отговаривает меня от перемен. Да и сама моя жизнь в Агарти слишком привычна сердцу, чтобы без печали с ней расстаться. К тому же, моё сердце уже пережило расставание с родиной, и даже по прошествии целого века те переживания не желают угомониться… — После этих слов глаза колдуна увлажнились и он вновь обратился к своему бокалу, жадно отхлебнув из него. — Вместе с тем, мой дух всё ещё молод и деятелен, он манит меня и устремляет сюда, дабы я обрёл здесь последнее счастливое пристанище…

— Так решайтесь же, коллега! — профессор, казалось, проигнорировал меланхолический настрой карапа, вызванный непомерным количеством выпитого вина. — У себя на родине вы сможете бывать, когда захотите, и ваша ностальгия не будет вас обременять. А я в свою очередь смогу предложить вам участие в интересных совместных программах.

— С другой стороны, всё та же совесть не отпускает меня, удерживая справедливыми замечаниями и горькими упрёками, — немного подумав, добавил Рамбун. — Вам ли не знать, глубокочтимый профессор, сколь многим достославным мудрецам тяжко приходится в их же ойкуменах, и не мне вам говорить, как бегство или исход таких мудрецов скажется на лишившихся их поддержки жителях тех ойкумен. По этому добросердечному основанию, а именно — желанию не оставлять своих людей без упования на действенную и утешительную опёку — мудрецы считают своим долгом оставаться под негостеприимным родным кровом, где терпеливо сносят все тяготы, что им выпадают. А наряду с этим, в других мирах, среди иных мудрецов, найдём мы немало таковых, кто вёл на родине беззаботную жизнь и не знал ни в чём отказа, но просит приюта здесь, у вас, лишь потому, что там, у себя, пресытился благами но, подобно праздным сибарийцам, жаждет благ ещё больших. Поскольку всем хорошо известно, что я не сталкиваюсь в Симбхале с какого-либо рода лишениями или притеснениями, более того, мой нынешний мир вовсе не располагает к бегству из него, но суть общепризнанное благое пристанище, мне бы нисколько не хотелось, чтобы молва причислила меня ко второму роду переселенцев.