Этот король, дважды отправившийся сражаться с сарацинами, тем не менее сохранил по себе добрую память у них, как Саладин у христиан. И сегодня еще место, где стоял его гроб перед г. Тунисом – Сиби-бу-Саид, то есть "гробница святого" – является почитаемым африканским населением. И подобно тому как о Саладине сложилась легенда, что он перешел в христианскую веру, так и об этом месте говорят, что здесь покоятся останки великого франкского короля, который принял мусульманскую веру. Это почтение к тому и другому свидетельствует о той славе, которую они приобрели у противника, славе героя и славе святого.

Последние времена франкской Сирии составляют как бы прелюдию к тем событиям, что позднее развернутся на Западе Там были уже все признаки разложения общества и едва ли не самого королевства, которые проявились во Франции в XIV-XV вв. это, прежде всего, внешняя война, но особенно внутренние раздоры и та глубокая болезнь, что подтачивала французское рыцарство, то есть любовь к роскоши, бесполезной браваде, иначе говоря безмерная суетность, убивавшая сам дух рыцарства Робер д'Артуа в Мансурахе первым дал пример подобных отступлений от идеала, которые мало-помалу становились смертельными для средневекового общества, какими они сначала были для крестового похода Святого Людовика

В Сирии благодаря этому королю было восстановлено единство и особенно духовная солидарность христиан. Но, чтобы поддержать это состояние, требовалось не менее чем присутствие святого, и через два года после его отъезда разразилась уличная война между генуэзскими и венецианскими купцами, названная войной Святой Субботы, поскольку поводом к ней стал спор из-за владения церковью под этим именем, располагавшейся между их кварталами. Соперничество торговцев, жаждавших обеспечить себе монополию торговли, разделило на два клана сирийских баронов и рыцарей, и венецианцы склонили на свою сторону ибелинов и тамплиеров, а генуэзцы – сеньора Тира Филиппа де Монфора и госпитальеров. В течение двух лет Акра была ареной настоящей гражданской войны, которая была первой войной за экономические интересы и первым предвестником той войны, которая более чем на столетие разделила христианский Запад. Позднее торговые войны в сирийских водах вспыхнут между пизанцами и генуэзцами, вовлекшими в них сеньоров Триполи и Джубейла генуэзского происхождения. Во всех этих событиях странным образом проявлялись вкус к роскоши и страсть к удовольствиям, ставшие свойственными и стареющему западному рыцарству. Проявлением высшей роскоши "по-восточному" стали празднества и пиры по случаю коронации королем Кипра Генриха II (15 августа 1286 г.). Она стала поводом и для ослепительных турниров: "Праздник продолжался пятнадцать дней в Акре, в том районе, который называется Гостиницей госпиталя Св. Иоанна, где был большой дворец, как рассказывает хронист Жерар де Монреаль. И это был самый прекрасный за сто лет праздник, протекавший в удовольствиях и турнирах. Там изображали рыцарей Круглого стола и королеву Женщин, то есть рыцари сражались одетые как дамы, а затем вели бой, переодевшись в монахинь и монахов; они изображали также Ланцелота, Тристана и Паламеда, и было много других приятных и развлекательных игр". Но молодой человек, которого короновали среди этих экстравагантных ристалищ, был эпилептиком.

Со стороны мусульман война также принимала иной характер, и турки-мамлюки блестяще проявляли ту доблесть, которая еще в начале крестоносной эпопеи заслужила восхищение франкских хронистов. Правда, им очень помогали политические ошибки их противников, некоторые из них без колебаний вступали в союз с египетскими мамлюками против монголов, которые в это время совершили неожиданное нападение. Благодаря этому султан Бейбарс отбросил в Персию монгольскую армию Китбоки, вступившую в Алеппо, и реализовал не удававшееся раньше объединение Египта с мусульманской Сирией.

Этот султан Бейбарс свои первые шаги на военном поприще сделал в битве при Мансурахе против Людовика Святого; сильной личностью был этот турок из России (он уроженец Крыма), в венах которого, по словам Рене Груссе, "было немного и той крови, что дала Ивана Грозного и Петра Великого". Он кое-что позаимствовал из монгольских нравов, включая сюда любовь к кумысу из кобыльего молока, которого он пил тем больше, что как строгий мусульманин воздерживался от вина и запретил его продажу в своих владениях. Серия убийств помогла ему взойти на египетский трон, и с этого времени под ударом мамлюков, командуемых этим удивительным воином, франкские крепости стали сдаваться одна за другой: Кесария, Арсуф, Сафед и Бофор были вынуждены капитулировать за три года (1265-1268), а тем временем он осадил Антиохию, и этот неприступный город и самая сильная крепость северной Сирии, стоившая первым крестоносцам столько крови и сил, попала в его руки.

Подобный человек не мог понимать войну иначе как тотальной. Его письмо к графу Триполи Боэмунду VI, передаваемое несколькими арабскими хронистами, не оставляет никаких сомнений насчет его представлений о способе ведения военных действий: "Ты должен вспомнить о нашем последнем походе на Триполи, о том, как сметены с лица земли были церкви, как колеса прошлись по тем местам, где стояли дома, как на морском берегу поднялись горы трупов, подобные полуостровам, как убивали людей и брали в рабство свободных и детей, как были вырублены деревья и остались лишь те, что нужны были на строительство наших машин, как разграблены были богатства твои и твоих подданных и уведены женщины, дети и вьючные животные, как наши солдаты, не имевшие семей, сразу получили жен и детей, как бедные стали богатыми, слуги – хозяевами, а пешие – конными". И далее он рассказывает о недавней осаде Антиохии: "О, если бы ты видел рыцарей, попираемых ногами коней, Антиохию, преданную насилию и грабежу, где была добыча для каждого, драгоценности распределялись по сотням фунтов, а женщины продавались по золотой монете за четверых! Если бы ты видел снесенные церкви и поваленные кресты, разбросанные страницы священных Евангелий и попранные ногами гробницы патриархов! Если бы ты видел своего врага мусульманина, как он ходил по дарохранительницам и алтарям и приносил в жертву монаха, дьякона, простого священника и патриарха! Если б ты видел свои дворцы, преданные огню, горы мертвых, пожираемых огнем на этом свете прежде, чем оказаться в огне того света, свои уничтоженные замки и владения, разрушенную до основания церковь Св. Павла!.."

С трудом можно понять, почему перед лицом такого противника сирийские франки не покончили со своими раздорами и продолжали неистово сражаться на турнирах. Великий магистр ордена тамплиеров Гильом де Боже постоянно обращался с предостережениями, на что некоторые бароны ответили ему, "чтобы он прекратил сеять страх разговорами о войне". Но в то же время он сам ничего не делал, чтобы положить конец соперничеству тамплиеров и госпитальеров.

Лишь в самый последний момент, накануне катастрофы, все эти рассеянные франкские силы собрались вместе, чтобы в последний раз совершить героический подвиг, хотя и бесполезный. В четверг 5 апреля 1291 г. только что взошедший на египетский трон султан Аль-Ашраф начал осаду Акры в отместку за то, как известно, что недавно прибывшие итальянские крестоносцы совершили дикое избиение сирийских купцов, обычно приезжавших на городской базар. Акра была последним городом в руках франков после взятия Триполи султаном Калауном (26 апреля 1289 г.). Армия осаждавших насчитывала 60000 кавалеристов и 160000 пехотинцев, осажденные же имели 14000 пехотинцев и только 800 рыцарей, а всего в городе находилось 35000 жителей.

Перипетии осады передал один очевидец, которого называют тамплиером из Тира, и его рассказ, написанный около 1325 г. воспроизвел Жерар де Монреаль: "Султан велел расставить палатки и шатры рядом друг с другом от Торона до Самарии, так что вся долина была ими покрыта, а шатер султана стоял на холме близ красивой башни, сада и виноградников тамплиеров… Восемь дней они простояли под Акрой, ничего не предпринимая, а затем расставили свои машины, метавшие камни весом по квинтару"[48]. Султан располагал мощной "артиллерией" – восемью большими камнеметными машинами, расставленными напротив главных городских башен, и первый удар был нанесен по той из них, что называлась Проклятой башней. "Они расставили своих вооруженных конников со всех сторон от города, и каждый из них держал на конской шее бревно… Затем они подъехали ко рву и, прикрываясь щитами, сбросили в него бревна, кучи которых образовали как бы стену, с которой ничего не могли поделать наши машины". Осажденные несколько раз безуспешно пытались сделать вылазки, особенно после того, как рухнула Проклятая башня, и в мощной стене образовалась брешь.