Рогир усмехнулся. Лассена вдруг словно обдало жаром, он покраснел от смущения.

— Рогир, — сказал ардан.

— Диар?

— Зовите меня по имени.

Лассен в шоке уставился на него:

— Но я не могу! — воскликнул он. — Непозволительно обращаться к вам так фамильярно.

— Почему бы и нет, если скоро вы познакомитесь со мной ближе, чем любой другой во всем Иландре, — заметил Рогир.

Щеки Лассена пылали огнем.

— Если вы так желаете, ваше в… — он запнулся, увидев предупреждающий блеск в глазах ардана. — Рогир, — тут же поправился Лассен, опустив взгляд.

Рогир мягко взял его за подбородок:

— Вот и умница. — Судорожно втянув воздух, Лассен заставил себя посмотреть ему в лицо. И даже сумел выдавить улыбку. Тот покачал головой: — Знаете ли вы, какая сила заключена в вашей улыбке? — Когда Лассен в замешательстве нахмурил брови, король вздохнул: — Я так и думал, что нет.

Рогир полез в карман и, вытащив оттуда маленькую, обитую шелком коробочку, вложил ему в ладонь, побуждая открыть. Лассен вздрогнул, несмотря на разгар лета, и поднял крышку.

У него перехватило дыхание — внутри лежала золотая сережка в виде эллипса с искусно выгравированной посередине веточкой королевского падуба. На конце каждого острого листика сверкал самоцвет — крошечный, идеальный по форме ромб, похожий на бриллиант, — а в основании мерцало огненное сердце глубокого красного цвета. Лассен взволнованно сглотнул, пораженный значимостью подарка.

Огненное сердце считалось символом страсти. Серьга-гвоздик с огненным сердцем означала, что владелец находится в поиске партнера, так сказать. Если же камень был один и в драгоценной оправе, то окружающие сразу понимали, что перед ними либо обрученный, либо человек, связанный постоянными отношениями. Огненное сердце в сочетании с каким-либо другим драгоценным камнем, имеющим отношение к одному из благородных семейств, указывало на то, что это наложник аристократа.

Теплое дыхание Рогира около самого уха вызвало у Лассена легкий озноб. На него повеяло запахом Рогира, свежим и чистым, с пряной ноткой сандарака[1], драгоценного масла из южных земель — манящий и очень подходящий ардану аромат.

— Какие мягкие… — прошептал Рогир, нежно погладив Лассена по волосам. — Не стригите их. — Лассен кивнул, и король опять занял его внимание украшением. — Юилан сказал мне, что Симон Бараш — самый известный в вашем городе ювелир.

Лассен снова кивнул.

— Когда вы ее заказали? — севшим голосом спросил он.

— На следующее утро после того, как ваш родитель дал свое согласие вверить вас мне. Это должен был быть алмаз, — произнес он, прикасаясь к самоцвету кончиком пальца. Но здесь таких не достать.

— Большинству народа они недоступны, — хрипло выговорил Лассен.

— Я не принадлежу к большинству, — ответил Рогир, — вы отныне тоже. Ладно, в Рикаре заменим. — Лассен открыл рот, чтобы возразить, но король приложил палец к его губам, заставляя замолчать.

Взяв серьгу, властно сказал:

— Она ваша. Я хочу, чтобы вы ее носили.

Лассен молча повиновался. Трясущимися руками он вынул из левого уха гвоздик с солнечным кристаллом[1] медового оттенка и, едва заметно дрожа, закрыл глаза. Рогир вдел новую сережку; Лассен всем своим существом ощутил ее груз. Она олицетворяла собой тяжкое бремя обязательств, которые ложились на него как на фаворита короля.

— Тебе идет, Лас-мин, — шепнул Рогир.

Лассен чуть не задохнулся, ошеломленный таким открытым проявлением интимности. Обычно уменьшительным именем обращались к совсем юному дейру или к младшему по рангу, да и то если позволяла степень близости — например, между родителями и детьми, наставником и протеже. Или любовниками. Сократив его имя, Рогир словно упреждал характер их будущей связи. Лассен нерешительно взглянул на ардана.

Тот на удивление бережно прикоснулся к его устам губами. Поцелуй был быстрым и настолько невесомым, что Лассен подумал: уж не показалось ли? Он страшно разволновался. Его первый поцелуй, подаренный самим королем… Теперь все, что он будет делать впервые в своей жизни, он разделит с Рогиром Эссендри. Обреченность в который раз больно ударила по сознанию. Лассен закрыл глаза и прикусил губу, чтобы помешать ей предательски дрогнуть.

Он снова осмелился поднять глаза на Рогира. Тот смотрел на него с сочувствием. Кое-как успокоившись, Лассен сказал приглушенным голосом:

— Надеюсь, я смогу порадовать вас, Рогир-диар.

Проведя костяшками пальцев по его розовой щеке, Рогир ответил:

— Ты уже радуешь.

Глава 4. Переход

Опечаленный Даэль понурившись стоял среди старейшин во дворе ратуши, ожидая супруга и сыновей.

Его мальчик не просто покидал Таль Ирек, он прощался со своей прежней жизнью. Скорее всего, у Лассена не будет возможности приезжать к ним достаточно часто, чтобы по-прежнему чувствовать себя здесь своим. Ведь он больше не принадлежал ни к миру, ни к семье, где родился. Теперь его семья — дом Эссендри, а не Идана.

Подошел Рогир, и Даэль выпрямился. Король повернул голову к плечу, на котором сидела черно-серебристая азитра. Этот небольшой ястреб летал, наверное, быстрее всех птиц в Эйсене и при необходимости использовался как курьер.

Некоторые чистокровные обладали настолько мощным даром, что могли передавать мысли на очень далекое расстояние. Но для длительного поддержания канала связи требовалось огромное количество психической энергии и, как правило, участие по меньшей мере двух равных по силе менталов. Старейшина сомневался, что Рогир не справится самостоятельно, однако спрашивать, зачем тому понадобился сокол, не стал. Поэтому Даэль немного опешил, когда ардан, пересадив азитру на запястье, протянул ему:

— Она послушна и прекрасно обучена, — сказал он. Даэль осторожно принял птицу, цепко ухватившуюся за его руку. — И легко найдет дорогу в Рикар. Вы сможете послать Лассену весточку, когда захотите. Это, конечно, не компенсирует вам отсутствие сына, но горе хоть как-то облегчит.

Даэль с удивлением посмотрел на азитру и нерешительно погладил. Та, захлопав крыльями, успокоилась. Даэль улыбнулся, его глаза заблестели:

— Мы перед вами в долгу, диар.

Рогир фыркнул:

— Едва ли. Я ведь забираю самое дорогое, что у вас есть.

Появился Лассен в сопровождении отца и братьев. Он бросал вокруг себя такие взгляды, словно стремился запомнить двор ратуши навсегда. Приблизился Кеоск и отдал Митру какой-то сверток.

— Его величество желает, чтобы ваш сын чувствовал себя комфортно. Вот в этом ему будет гораздо удобнее, чем в его накидке.

В свертке оказался коричневый с черной отделкой плащ из превосходной шерсти, плотной и одновременно легкой. Митр сдержанно поблагодарил энира и повесил подарок на руку, мельком подумав, что на дворе лето и для телепортации вряд ли нужна такая теплая одежда.

А между тем Лассен наблюдал, как его багаж грузят на колесницу вместе с остальными вещами и кучей различных тюков. Большинство из них составляли подарки от соседей Таль Ирека, которые те преподнесли Рогиру в надежде задобрить, чтобы он подписал прошения. Там же лежали и покупки. Несколько искусно сплетенных корзин из мастерской Митра, оконные и настенные гобелены яркой седиранской расцветки и два больших садовых вазона, сделанных из темной красной глины, встречающейся только в этой части Иландра.

Даэль молча обнял подошедшего Лассена, зарывшись лицом в светлые волосы. Когда теперь снова придется держать младшего сына в объятиях, вдыхать его запах, слышать его смех?

Лассен с неохотой освободился из рук родителя и повернулся к Митру, который, снял с Лассена накидку и отдал Юилану, накинув ему на плечи шерстяную мантию. Лассен с любопытством оглядывал богатое одеяние, пока Митр завязывал под его подбородком узелок.

— Это от ардана. — пояснил отец. — Роскошный подарок, не правда ли?

Сглотнув, Лассен кивнул: