На выходе меня со всех сторон осмотрели и ощупали. Для начала проверили пульс, затем перешли к снаряжению, уделив особое внимание батарее. Мой пеленгатор настроили на ледник Старрзелиус, сто раз предупредив о том, что нельзя отклоняться от маршрута.

Холода не чувствовалось совсем – по крайней мере, в костюме. На секунду я высунул лицо из капюшона… упс! – и тут же снова спрятался под маску. По словам сотрудников, здесь сорок градусов ниже нуля: для меня эта цифра ровно ничего не значила, пока на мгновение я не ощутил ее кончиком собственного носа.

Вблизи огромного пластикового «чума» Маленькой Америки снегоступы не требовались: здесь я шел по обледенелой тропе, для которой вполне подходили ботинки с шипованной подошвой. Я сориентировался по гирокомпасу и зашагал по тропе прочь от здания, в необъятную белизну. Время от времени нажимал на кнопку пеленгатора, вмонтированную в левый рукав, и слышал в капюшоне бодрое: «Бип-бип! Бип-бип!»

Я миновал группу туристов, резвящихся в снегу – то ли индусов, то ли китайцев, и помахал им рукой. Представляю, какое это для них приключение! Вон, жмутся к стене Маленькой Америки, словно неопытные пловцы к берегу. Чуть подальше еще одна группа играла в неизвестную мне игру: очертили прямоугольное поле, поставили по двум его сторонам шесты, а на шестах – корзины без дна и старались забросить в какую-нибудь из этих корзин большой силиконовый мяч. А еще дальше инструкторы в красных костюмах учили группу туристов кататься на лыжах.

Мне казалось, я прошел всего несколько минут, но когда оглянулся, красных костюмов позади уже не было. Да и сама Маленькая Америка превратилась в едва заметную белесую тень. «Бип-бип!» – позвал вперед мой пеленгатор, и я продолжил путь. Скоро, скоро я доберусь до Ранстеда!

Одиночество, пустота, бескрайний простор вокруг – все это было очень непривычно, но, пожалуй… пожалуй, не неприятно. Маленькая Америка окончательно растаяла позади. Быть может, так же чувствовал себя Джек О’Ши на Венере? Поэтому, рассказывая о своем полете, он с трудом подбирал слова и всегда оставался недоволен тем, что говорил?

Ноги начали тонуть в снегу; я распаковал и надел снегоступы. Поначалу в них спотыкался, потом приноровился и перешел на легкий скользящий шаг. Что за удовольствие! Не то чтобы паришь над землей – но нет в этом и ничего от обычной ходьбы, от размеренных ударов подошвами по полу или мостовой. За тридцать с лишним лет жизни мне еще не приходилось ходить иначе, чем по твердой земле.

Я шел по компасу, выбирая себе все новые ориентиры: причудливо торчащий ледяной торос, голубую тень во впадине на белой равнине. Пеленгатор подтверждал, что курс выбран верно, и я не на шутку возгордился своим умением ориентироваться в дикой природе.

Часа через два вдруг страшно захотелось есть. Чтобы перекусить, надо было опуститься на корточки, поставить силиконовую палатку и в нее забраться. Время от времени я осторожно высовывал нос и через пять минут убедился, что температура в палатке стала вполне терпимой. Я жадно съел саморазогревающееся жаркое, выпил чаю, а затем попытался выкурить сигарету. Однако на второй затяжке маленькая палатка наполнилась дымом, и у меня защипало в глазах. С сожалением я загасил сигарету о подошву, натянул маску, сложил палатку, с наслаждением потянулся – и продолжил путь.

Наверное, все не так уж страшно, говорил я себе. Наверное, дело просто в разнице темпераментов. Ранстед – малый приземленный, ему не под силу разглядеть те грандиозные перспективы, что вижу я. Ничего плохого он, конечно, не хочет. Просто искренне считает, что это безумная идея. Ему не понять, что есть люди, готовые вести новую жизнь на Венере, надо лишь найти их и убедить… Увы, эти прекраснодушные размышления разлетелись в прах под ударом одной простой мысли. Ранстед тоже здесь, на леднике. И в грандиозных перспективах, несомненно, знает толк – иначе с чего бы из всех мест на земле ему выбрать ледник Старрзелиус?

«Бип-бип!» – звал вперед пеленгатор. Скоро, скоро все решится!

Глянув сквозь визир компаса, я заметил прямо по курсу неподвижный темный предмет. Что это такое – сказать было мудрено. Во всяком случае, предмет не двигался. Я попытался бежать, но скоро начал задыхаться и принужден был замедлить шаг.

Это был человек. Когда я оказался от него метрах в двадцати, он нетерпеливо взглянул на часы, и я снова перешел на неуклюжий бег.

– Мэтт! – крикнул я. – Мэтт Ранстед!

– Верно, Митч, – ответил он с вечной своей наглой ухмылкой. – Ты сегодня на редкость проницателен.

Я молча смотрел на него, лихорадочно соображая, с чего начать. Он стоял передо мной: сложенные снегоступы его, воткнутые в снег, торчали рядом.

– Какого… какого… – начал я, но он меня перебил:

– Знаешь, я потратил на тебя уже слишком много времени. Прощай, Митч!

Я стоял перед ним, не понимая, что происходит, – а он схватил снегоступы, поднял в воздух и с размаху треснул меня по макушке. Я повалился навзничь: голова словно взорвалась от боли, потрясения и гнева. Я чувствовал, как Мэтт наклоняется надо мной, шарит у меня на груди… Дальше все померкло.

Проснулся я с мыслью, что во сне сбросил одеяло и что для начала осени сейчас как-то холодновато. Открыл глаза – их обожгла ледяная голубизна антарктического неба, а под собой я ощутил хрустящий снежный наст. Так это не сон! Голова болела страшно, а еще было холодно. Чертовски холодно. Пошарив в поисках батареи, я ее не нашел. Вместе с нею исчез подогрев комбинезона, ботинок и перчаток. Заглох лишенный питания пеленгатор. Даже подать сигнал бедствия я теперь не мог.

Пошатываясь, я поднялся на ноги. Холод сжал меня словно клещами. На снегу виднелись следы, ведущие – куда? Да это же мои собственные! С трудом передвигая одеревеневшие ноги, я двинулся по своим следам назад. Шаг, и еще, и еще…

Еда! Можно засунуть брикеты горячего питания под комбинезон, открыть – и их тепло хоть ненадолго меня согреет. Мучительно преодолевая шаг за шагом, я размышлял, как лучше поступить: присесть и отдохнуть, впитывая драгоценное тепло, или продолжать идти? Нет, нужно передохнуть, сказал я себе. Произошло что-то немыслимое, к тому же голова раскалывается. Присяду на минуту, открою брикет или два, согреюсь, мне станет получше, и пойду дальше.

Но садиться я не стал. Понимал, чем это кончится. На ходу – шаг за шагом, сквозь холод и боль – задубелыми, уже почти не повинующимися пальцами я извлек из кармана банку «коместа» и неуклюже сунул ее за ворот комбинезона. Однако нажать на кнопку и вскрыть банку никак не удавалось. Все-таки придется присесть, сказал я себе. Всего на минутку, чтобы набраться сил. Главное – не ложиться, хоть и очень хочется…

Наконец мне удалось нажать на кнопку, и банка открылась, обдав меня почти обжигающим жаром.

Все поплыло перед глазами и в мозгу. Помню, как я открывал банку за банкой. Помню, как пытался достать консервы из кармана и не смог. По крайней мере, один раз сел. Потом встал. И снова сел, чувствуя стыд за свою слабость. Всего секунду, говорил я себе. Всего секунду, а потом поднимусь и пойду дальше – ради Кэти. Через две секунды. Ради Кэти. Через три. Ради…

Я так и не поднялся.

Уснул я на ледяной горе, а проснулся в гудящем и пылающем аду, с алым пламенем и свирепого вида чертями-надсмотрщиками. Именно так я представлял себе посмертную участь служащих «Таунтон ассошиэйтед» – и был немало удивлен, оказавшись в пекле сам.

Смятение длилось недолго. Один из бесов-надсмотрщиков грубо толкнул меня в плечо и проговорил:

– Эй, соня, хватит храпака давить! Подсоби-ка, надо убрать койку.

В голове прояснилось; я понял, что передо мной не дьявол, а всего лишь потребитель из низших классов. Больничный санитар?

– Где я? Это Маленькая Америка?

– Хрен знает что ты несешь, – проворчал он. – Так чего, подсобишь?

– Еще чего! – воскликнул я. – Думай, с кем говоришь! Я – сотрудник рекламного агентства звездного класса!