В траве мелькнула тёмная лента и вдруг с шипением вылетела перед ним. Он застыл, не веря глазам. В воздухе покачивалась приподнятая голова большой черно-бурой змеи. Светлое брюхо, раздувшийся капюшон — кобра? Откуда в Сибири кобра? Мирген поморгал, надеясь, что это глюк и видение исчезнет, но это не помогло. Змея ждала и наблюдала за ним.

Он замер и постарался даже не моргать, затаил дыхание: читал о том, что если не шевелиться, кобра может раздумать нападать. Наконец змея опустилась из стойки на землю и скользнула в траву.

Выдохнув, он отёр пот со лба, подумал: «Если не глюк, значит, какой-то сумасшедший биолог выпустил кобру на волю. Но скорее, это глюк. Совсем с башкой плохо». Непроизвольно оглянулся на погост. Если он сойдет с ума, то долго не проживет и ляжет там, рядом с роднёй.

На этом кладбище нет могилы его спившейся и рано умершей матери, которую Мирген помнил плохо. Отец был жив, но поскольку он о сыне не вспоминал, Мирген тоже вычеркнул его из списка родственников. Родни у него было много, он с детства жил то у одной, то у другой тётки, пока не поступил в институт и не переехал в общагу.

Сейчас, на каникулах, его приютила овдовевшая тётка Агафья. Её дети были гораздо старше Миргена и жили далеко, в разных городах России. Они с тёткой не так уж любили друг друга, но деваться Миргену этим летом просто было некуда. Душный, пыльный город сейчас был невыносим, а с этим селом его связывали детские воспоминания. Хотя в город вскоре придется вернуться и поискать временную работу.

В те полчаса, пока Мирген шёл до села и по улицам, рассеянно здороваясь с встречными, он додумался до того, что глюк в виде кобры — данный свыше знак. Входя в калитку ограды тёткиного подворья, решил, что вечером придётся попробовать последнее известное ему средство для лечения.

Сложенный из толстых лиственничных бревен дом стоял в глубине двора, вместе с другими постройками образуя как бы букву «П»: слева от калитки выстроены баня и летняя кухня с палисадником под окошками, справа — конюшня, сараи-стайки, навес для телеги. При жизни покойного дяди Толи на подворье было больше скота: лошадь, овцы, свиньи, несколько коров, гуси. Теперь остались только одна корова, куры и поросенок. Во дворике перед домом дядя Толя впервые посадил шестилетнего Миргена на смирную кобылу, учил ездить верхом.

Спущенный с цепи лохматый пес Найк радостно завилял хвостом, подбежал, тыкаясь в ноги, выпрашивая ласку и Мирген потрепал его по голове. Псу было уже пять лет и это Мирген придумал ему кличку, когда дядя принес домой толстого черного щенка. Вылезла серая кошка, замяукала, вслед за ним забежала в летнюю кухню и он дал ей сметаны: всё-таки кормящая мать с котятами. Сам выпил холодного кисловатого айрана.

Потом он починил калитку, ведущую в большой огород за домом, поболтал с позвонившим приятелем-однокурсником. Пересиливая тянущую боль в спине и ногах, прополол грядки с огурцами и помидорами, а когда жара вечером спала, торопливо полил огород. С живностью тётя управлялась сама. От ужина Мирген отказался, аппетита не было. Теперь можно было уйти. Хорошо, что тётя его никогда не удерживала: если дела сделаны, гуляй себе сколько влезет, дело молодое. Он вышел из аала, пересёк по мосту речку и направился в долину между невысоких гор и холмов, к Белому камню Ах Тас.

К этому камню ходили за исцелением уже не одну тысячу лет. По преданиям, он находился на тропе горных духов — таг ээзи. На ночь у камня люди не задерживались: заночевавшие там вскоре умирали или вообще исчезали. Говорили, что таких неосторожных забирают к себе горные духи. Летние вечера долгие и Мирген рассчитывал, что успеет вернуться до наступления темноты.

Трава в долине оставалась зеленой: лето выдалось не засушливым, да и речка близко. Здесь было много «пикулек» — диких сибирских ирисов с тонкими заострёнными листьями. В мае и июне лиловые с белым ирисы обильно цвели. Когда Мирген учился в школе, то пытался сочинять стихи, и, описывая ирисы в долине, назвал их «лиловое пламя в кольце мечей». Теперь он стихов не писал, всё равно таланта нет.

В невысоких горах, окружавших долину с трех сторон, было предостаточно камня, в основном красновато-бурого и зеленовато-серого песчаника. Но Ах Тас представлял собой грубо обработанную двухметровую стелу из светлого, почти белого гранита. Такой камень привезли сюда издалека, чуть ли не за сотню километров. Ученые считали, что Белый Камень установили здесь около четырех тысяч лет назад.

В преданиях его народа говорилось, что здесь хозяйничают горные духи, а нынешние знатоки эзотерических наук болтали, что Ах Тас водрузили в месте Силы, что бы это ни значило, в своеобразном храме под открытым небом. Мирген не верил в то, что под долиной разлом земной коры, но место здесь точно особое — настолько красивым, гармоничным был пейзаж с мягкими, плавными очертаниями высоких синих гор вдали и желтовато-зеленых холмов вблизи, синей речкой в зелёных берегах и белыми березами на противоположном берегу речушки.

Создатели Ах Таса поставили здесь Камень не просто так, а с тонким расчётом. Белый камень и две приметные скалы, на северо-западе Иней Тас — Каменная Старуха и к юго-востоку Апчах Тас — Каменный Старик когда-то составляли три вершины равностороннего треугольника. Скалу Иней тас, которой поклонялся род матери Миргена, почитая её как свою прародительницу, взорвали в середине двадцатого века, при строительстве дороги. Старожилы считали, что скала не мешала, просто власти хотели уничтожить место древнего культа.

Старик-камень сидел на своём месте на вершине горы за речкой, отвернувшись от Старухи. Легенда гласила, что Старик и Старуха были предводителями людей, пришедших в эту долину с запада. Путь их был долог и, увидев это благодатное место, люди захотели здесь поселиться. Старик предлагал основать поселение по одну сторону горы, Старуха — по другую. Они поссорились. По одной версии легенды Старуха закинула Старика на вершину горы, по другой Старик сам ушел от Старухи, забрался на гору, присел на вершине и окаменел. Старуха тоже превратилась в скалу от горя. Члены рода матери Миргена считали себя прямыми потомками Старухи и Старика.

Только из долины Белого Камня Апчах Тас выглядел человеком, сидящим спиной к наблюдателям. С других точек обзора это было просто выветренная скала на вершине горы. В детстве Мирген в компании сверстников лазил на ту вершину и видел скалу вблизи — нагромождение каменных глыб. Но если смотреть отсюда, от Ах Таса, создавалось впечатление, что у сидящего Старика сгорблены плечи, на голове шапка и он опустил голову в раздумьях или печали.

Надо было выполнить то, за чем он сюда пришёл. Мирген сосредоточился, трижды обошёл камень по часовой стрелке. Вытащил из кармана несколько монеток и, нагнувшись словно в поклоне, положил к подножию статуи с восточной стороны. Нынче жертвы Ах Тасу приносили вот так. Ушли времена, когда у Белого Камня резали животных, а может и людей. Потом Мирген всем телом прижался к изваянию с южной стороны, мысленно прося духов избавить его от непонятной болезни. Постоял так с полминуты и отошёл. Поклонился Камню и побрёл к берегу речки.

Ах-Тас остался за спиной. Вода в реке манила к себе. Мирген стянул с себя одежду, забрёл в тёплую воду. Купание освежило, он вылез, обсох, натянул шорты и футболку, уселся на траву, глядя на воду, на лес за речкой, на Старика. Слышалась музыка, наверняка с турбазы к востоку отсюда. Там для туристов выстроили несколько деревянных восьмиугольных юрт, по образцу древних местных жилищ, но с современными удобствами. В такой же юрте разместили кафе. Летом турбаза не пустовала, приезжих экскурсоводы водили по окрестностям, показывая достопримечательности.

Подростком он частенько таскался за тёткиной знакомой–экскурсоводом и теперь знал довольно много об истории родных мест. Эта долина, близлежащие горы и прилегающий к ним кусок степи составляли историко-культурный заповедник, так как на этом относительно небольшом пространстве находилась уйма исторических памятников: курганы, стелы, менгиры, петроглифы, пещерные стоянки, древние рудники, остатки средневековой крепости.