Ленсман и саам Миккель Сирма сидели за столом и пили чай из листьев чёрной смородины, присланных жене священника с юга.

– Ты сегодня далеко от дома побывал. – Говоря это, ленсман и не надеялся, что ребёнок ответит. Хорошо видел, насколько тот напуган. – В Сванвике, верно? Мальчонка кивнул. – Ходил в церковь вместе с папой? – Новый кивок. Ленсман кашлянул и задумался. Придумать следующий вопрос он не успел.

– Папа сказал, я должен пойти к Миккелю на становище, а потом спешить домой, потому что я нужен маме. Папа так сказал. – Говорил он негромко, а потом уткнулся лицом в мамину вязаную кофту.

– И ты сделал, как папа велел? Ты всё правильно сделал. А по дороге ты кого-нибудь встретил? Видел каких-нибудь людей?

Мальчик покачал головой и заелозил у матери на коленях. Потом моргнул, привстал и прижался к её лбу щекой. Странно взрослый, оберегающий жест. Было что-то, о чём он не хотел говорить.

Ленсману не верилось, что мальчик видел убийство. Миккель Сирма сказал, что к ним на становище мальчик не прибежал, а пришёл спокойным шагом, волоча за собой шерстяной плед. Во время долгой автобусной поездки он не плакал и ничего особенного не говорил. Ещё бы ему не чувствовать, что случилось неладное, – отец ведь домой не вернулся.

Но что-то мальчишка всё-таки видел. Ленсман вздохнул. Процедуру надо соблюдать. С ребёнком он поговорил – дело сделано. Ну а что будет, если станет известно, что мальчик может опознать убийц? Нет, лучше придерживаться его собственного объяснения и дальше не расспрашивать. Он позволил матери уложить сына обратно в кровать.

Ребёнок не спал. Он прислушивался к разговору на кухне. Он упрямо повторял чужим людям, что ничего не видел и не помнит, но это была неправда. Мальчишка задумался о том, враньё это или нет, если чего-то не рассказываешь, когда тебя спрашивают. На самом-то деле он видел. И хорошо запомнил двух мужчин.

Пока мальчик бежал из церкви к становищу Миккеля Сирмы, он успел забыть, зачем отец его туда отправил. Плед пригодился, чтобы укрыть маленького белого оленёнка: его мать умерла, и в стаде с ним не церемонились. Оленёнок наверняка замёрз, мальчик по себе знал, как холодно бывает малышам. Даже зайдя внутрь жилища, он продолжал дрожать от холода, и ему налили мясного супа. Миккель спросил, почему он один, и мальчик рассказал, что отец отправил его в становище, а сам остался в церкви. Он гордился тем, что смог в одиночку отыскать дорогу.

Миккель сказал, что им надо пойти в церковь и поискать отца.

– Священник – он что, заболел? С кем он там? – спросил кто-то из сидящих за столом. Мальчик не ответил. Только ещё глубже уткнулся носом в чашку с супом.

Потом Миккель и мальчик пошли к церкви. Им сразу бросилось в глаза, что машина священника пропала. И что входная дверь не закрыта. Огонь в печке погас, и внутри было темно. И холодно. Миккель велел ему подождать в сторонке. Но мальчик упорно шёл за ним и видел кровь на стенах. И тёмную кучу на полу в углу тоже видел.

– Подожди снаружи, слышишь? Стой здесь, у стены, – повторил Миккель. А сам вошёл внутрь и довольно долго не возвращался. Когда он наконец вышел, то сказал, что они должны вернуться в становище, а оттуда спуститься на дорогу. Твоего отца тут нет – объяснил саам. Так что пора ехать к маме. Надо поторопиться на автобус.

Но прежде следовало заглянуть к ленсману в Сванвик. Пока они ходили по делам, автобус уже ушёл, и пришлось ждать следующего. До дома священника они добрались затемно, на небе уже показались звёзды. Мама сидела у окна на кухне. Когда она к ним повернулась, лицо у неё было совсем белое – она ждала своих мужчин уже много часов. И сразу поняла, что с мужем что-то случилось.

– Его арестовали?

Известное дело, священник многих раздражал. Женщина схватилась за горло, как будто ей стало нечем дышать. Миккель Сирма покачал головой, но по его взгляду она всё поняла и покачнулась. Он кивнул на мальчика. Мать опустилась на корточки и крепко обняла сынишку.

– Мама, не надо плакать, я вёл себя хорошо. Шёл совсем один и нашёл дорогу. А где папа? Он уже дома?

Стоило ему об этом спросить, как он тут же всё вспомнил и зарыдал. Мама дала ему тёплого молока, раздела и уложила в кровать. Ребёнок тут же заснул.

– Я предупредил сванвикского ленсмана, – сказал Миккель Сирма и уселся на кухне ждать, когда перед домом затормозит машина с полицейским.

Кнут Фьель сидел на кровати в гостиничном номере и перелистывал старые бумаги из папки историка. Дубликаты, сделанные по старинке, под копирку. Местами букв уже было не разобрать, скоро они совсем исчезнут. У него в руках оказались дела, которые расследовались задолго до его рождения. И всё-таки в этих пожелтевших листках что-то было. Ему даже казалось, что он узнаёт старый рапорт и человека, который его написал. Как будто какое-то смутное воспоминание или дежавю.

– Ну? Что ты об этом думаешь? – Хьеллю, советнику губернатора по культуре, надоело ждать, пока Кнут что-нибудь скажет. Он сидел в одном из двух гостиничных кресел, подбрасывал в воздух арахис из открытой коробочки и пытался ловить орешки ртом. Половина оказывалась на полу. Историка из Тромсё, который в этом номере жил, это, похоже, сильно раздражало.

Хьелль Лоде считал, что историк зря так серьёзно относится к невнятным утверждениям пожилой женщины, которой просто хочется верить, что её сын жив. У него не нашлось времени, чтобы как следует изучить содержимое папки прежде, чем звонить Кнуту Фьелю. Самолёт с Большой земли только что приземлился, и дел у него было по горло – ветеранов надо было встретить и заселить в отель «Северный полюс», а за порядок отвечал именно он. Лоде поднялся.

– Я пойду. Так ты готов завтра читать доклад прямо с утра? Это будет в Доме, а не здесь, не в отеле.

Повернулся к Кнуту.

– Может, поужинаешь с нами вечером? Глянешь на участников встречи. Не то чтобы я поверил в какой-то риск или во что-то подобное. Но на всякий случай?

– Риск? – повторил Кнут. – На всякий случай? Но одним вечером можно и пожертвовать. Других планов у него всё равно не было.

Когда советник губернатора ушёл, повисла неловкая пауза. Историк явно был не в своей тарелке. Они заговорили разом и смущённо улыбнулись.

– Ладно, ты первый, – сказал историк.

– Я вот думаю, ты правда веришь, что это дело для полиции? Почему ты, собственно, связался с Хьеллем? Мероприятие вполне могло пройти тихо и мирно – если бы ты никому ничего не сказал. Ты единственный считаешь, что один из участников не тот, за кого себя выдаёт. Думаешь, он опасен? Представляет угрозу для остальных?

Историк немного смутился.

– Не знаю, что и думать. Когда будет время, прочти старые рапорты пасвикского ленсмана. Увидишь – этот парень на мелочи не разменивался. Мы говорим об убийствах, и жестоких. Возможно, их было несколько, на это указывают рапорты. А потом – летом сорок первого – они внезапно прекратились. Я заинтересовался этим делом, потому что мои исследования показывают: гражданский сыск во время Второй мировой войны был делом нелёгким. Особенно в Финнмарке. Население Сёр-Варангера в то время едва ли достигало десяти тысяч. Но когда началась оккупация, в первые же несколько месяцев в Северную Норвегию было переброшено больше двухсот тысяч немецких солдат. Хуже всего дела обстояли в городах, в частности, в Киркенесе. А…

Историк оборвал себя на полуслове. Вздохнул.

– Прошу прощения, тема войны на севере очень меня интересует. Могу говорить об этом часами. А у тебя, конечно, совсем нет времени?

– Действительно нет, – улыбнулся Кнут. – А папку не одолжишь? Всего на один вечер? Верну обратно завтра прямо с утра.

– Конечно, бери. Хьелль Лоде прав: к встрече это дело никакого отношения не имеет. Так что бери. Только будь с документами осторожнее. Это ведь оригиналы – насколько мне известно, других копий нет. Я, конечно, всю стопку сфотографировал, только настоящих бумаг микрофильм не заменяет – у них есть свой запах, и ещё, знаешь, это особое ощущение от старой выцветшей бумаги, когда держишь её в руках.