«Но как понять плохой человек или хороший. В каждом из нас много и дурного и доброго. И кто они, эти боги?», – спросила Агата.
«Тайна сия велика, есть», – тихо сказал доктор,– задумался, закурил папиросу, а затем сказал: «А, вы сударыня, молодец, здраво рассуждаете о природе человека. Эта книга попала к вам в руки необычным путём, так пусть она остаётся у вас. Берегите её. И вот что я скажу, сударыня. Действительно во всяком человеке есть и свет и тьма. Но в вас, я вижу больше света, чем тьмы. В вас заключена великая сила, и эту книгу должны хранить именно вы».
Агата, молча кивнула головой, взяла книгу, отнесла её в свою комнату и спрятала в тайник под половицей под своей кроватью, который обнаружила совсем недавно. Однажды она проснулась потому, что её любимый кот Уголёк энергично скрёбся под кроватью. Агата собиралась отругать кота, заглянула под кровать, и увидела, что Уголёк скребёт по доске, которая слегка выдаётся и немного отличается от остальных. Подцепив и приподняв эту доску, девушка увидела небольшой тайник. Он был пуст. Кто и зачем изготовил этот тайник, Агата не знала, но она чувствовала, что он ей ещё пригодится. И вот теперь, лучшего места, чтобы спрятать книгу Агата не могла и придумать. Положив книгу в тайник, Агата прикрыла сверху доски цветастым ковриком. По шуму и разговорам, доносящимся из горницы, девушка поняла, что её родители вернулись, и поспешила туда. Действительно, она увидела мать и отца, сидящих за столом вместе с доктором, и оживлённо беседующих.
Увидев дочь, Анна упрекнула её: «Что же ты, Агата, нашего гостя
20
одного бросила?». На что Иван Андреевич ответил за Агату: «Напрасно вы, любезная Анна Петровна ругаете дочь. Это я попросил Агату сходить закрыть окно в её спальне. Сквозняков опасаюсь»,– и, улыбнувшись одними уголками рта, весело посмотрел на девушку.
«Ну, в таком случае дочка, ты заслуживаешь ещё один кусок моего пирога с брусникой»,– сказала Анна, и все дружно рассмеялись.
«А хотите, друзья мои, я Вас развеселю ещё больше?», – спросил отец Агаты и лукаво улыбнулся. Все дружно подтвердили, что хотят и даже очень.
«Сегодня рано утром иду я в нашу школу, вдруг подбегает ко мне наш староста. Глаза выпучены, сам весь красный и бумажкой какой-то трясёт.
Беда у меня говорит, Михаил Иванович. Помоги! Успокоил я его, спрашиваю, в чём собственно дело. Оказалось, прислали ему бумагу из города описать местную Флору* 8 и Фауну*9. Ну а наш любезный Лука Аверьянович сроду ни про Флору, ни про Фауну не слышал. Вот он и отписал, что таких в окрестности не имеется. А начальство то не унимается, прислало грозную бумагу, чтобы староста сей же час, составил и отправил им описание. Вот и прибежал бедняга ко мне. Я его успокоил. Пообещал составить описание. Битый час объяснял, что такое Флора и Фауна. Не знаю уж, понял он или нет, но благодарил даже чересчур. Я, говорит, тебе кабанятины принесу. Недавно говорит, кабана подстрелил. Еле уговорил, что не надо нам кабанятины. В итоге сошлись на баночке мёда. Обещал сегодня занести». Все дружно прыснули от хохота.
Уже смеркалось, когда Иван Андреевич попрощался с радушными хозяевами. Уже выходя на крыльцо, он улучил момент и шепнул Агате: «Сударыня, я вскоре уезжаю в Монголию, надеюсь, моя экспедиция принесёт большую пользу науке. По возвращении, я обязательно разыщу вас», – и, откланявшись, сел в экипаж. Кучер, казалось, застывший в одной позе, оживился, с гиканьем ударил хлыстом лошадей, и те вихрем сорвались с места. Вскоре, возок пропал из вида, и только пыль клубилась на дороге. А Агата ещё долго стояла на крыльце и смотрела в даль. «Мы увидимся, мы обязательно увидимся», – наконец произнесла девушка и вернулась в избу.
А на следующее утро вся деревня была взбудоражена из ряда вон удивительным случаем. Началось всё с истошного крика тётки Аграфены: «Митька, помирает! Помогите, люди!».
Несчастливая судьба была у Аграфены. Сама она была не красавица, маленькая, востроносенькая, к тому же рано осталась сиротой. Тётка рано выдала её замуж за соседа Трофима Антипова, чтобы не кормить лишний рот. Антиповы были семьёй бедной, к тому же тётка Аграфены пожадничала и выделила племяннице весьма скудное приданное. Это являлось поводом для язвительных упрёков со стороны свекрови. Трофим за жену никогда не заступался, напротив, во всём поддерживал мать, а жену частенько поколачивал. Высокий, рыжеволосый, голубоглазый он нравился женщинам, сам любил погулять, покутить, частенько пропадая у какой-нибудь развесёлой вдовицы. Работать не любил, но если уж представлялся случай
21
заработать деньги, тотчас спускал всё до копейки.
Однажды он пришёл домой сильно навеселе. На ужин у Антиповых в этот вечер было три небольших отварных картошки, две луковицы и кувшин кваса. Но Трофима это мало интересовало. Он до отвала наелся наваристых щей в трактире, а уж водки выпил без меры, закусывая её жареной на сале картошечкой с селёдкой, хрустящей капусткою, солёными огурчиками и крепенькими груздями. Он слегка протрезвел, и теперь душу его переполняла чёрная злоба на этих двух женщин, которые житья ему сейчас не дадут, и будут требовать денег, которых у него нет.
Зайдя в избу, опёршись на косяк двери, и посмотрев на женщин тяжёлым мутным взглядом, Трофим прикрикнул на мать и жену: «Ну! Чего уставились!». Жена промолчала, а мать горестно подперев щёку, произнесла: «Ты, сын, не кричи, а скажи лучше, деньги принёс ли за извоз? Чай купец Емельянов тебе щедро заплатил. Припасов то у нас совсем мало осталось. Лавочнику вон кругом задолжали». Глаза у Трофим налились кровью, и он заорал на мать: «Деньги мои, куда хочу туда и трачу! Я в моём доме царь! Вона, портянки себе купил бархатные! Хотите, жрите!». И тяжело осев на лавку и заставив жену снять с ног сапоги, размотал бархатные портянки пурпурного цвета и бросил их матери в лицо, а сам завалился на койку и тут же захрапел. Мать Трофима, Любовь Панкратьевна тихонько утирала слёзы платочком.
Ночью Трофим проснулся оттого, что ему стало трудно дышать. Что-то мягкое и плотное навалилось на него, не давало сделать вздох. В висках стучало, перед глазами поплыли красные пятна, он судорожно пытался вздохнуть. Наконец кто-то убрал от его лица это мягкое и плотное, которое не давало ему дышать. Отдышавшись, и приглядевшись в темноте, Трофим увидел Аграфену, которая стояла возле его постели. В одной руке у неё был топор, в другой подушка. «Ты, чего, Груша?», – просипел Трофим.
Аграфена внимательно посмотрела на мужа, и, наклонившись к нему, тихо сказала: «Вот что, царь-Тришка я тебе скажу. Будешь ещё кровь пить у нас с матерью ей-богу либо подушкой придушу, либо топором зарублю. Так и знай. Мне ниш-то, чем так жить лучше на каторгу пойду. Понял ли?».
«Понял, Грушенька, понял, прости Христа ради»,– пробормотал Трофим, трясясь от страха.
С тех пор муж Аграфены присмирел. Погуливать не перестал. Но делал это осторожно, чтобы жена и мать не узнали. Деньги стал отдавать матери. Если приходил навеселе, старался молча пройти в горницу и завалиться спать. Анна Панкратьевна радовалась, наконец-то сын хоть чуть-чуть за ум взялся.
Аграфена очень хотела родить дитя. Но и тут судьба не сжалилась над ней. Больше десяти лет Аграфена была бесплодна. С завистью смотрела она на своих подруг, у которых было уже по нескольку детей. Свекровь вздыхала и говорила своим кумушкам: «Вот, мол, взяли бесплодную невестку. Видно не судьба мне внучат понянчить». Наконец, добрые люди
22
сказали Аграфене, что надо ехать в Новодевичий монастырь и молиться у
башни царевны Софьи.
Аграфена поехала. И случилось чудо. Ровно через девять месяцев после возвращения она родила здорового рыжего крепыша Митеньку. Счастью Аграфены не было предела. Митенька рос удивительно шустрым, любознательным мальчишкой. Мать и бабка едва с ним справлялись. То мальчик всю муку рассыплет, то, найдя отцов молоток, чуть себе по пальцу не попадёт, то кур хворостиной по двору гоняет. Характер у Митеньки проявился рано. Уж если что задумает, так непременно сделает. Отец только посмеивался: «Настоящий мужик растёт». Правда, если мальчик был неправ, то вину свою всегда признавал. Среди деревенских ребят он был первым заводилой в детских играх и проказах. Аграфена и Любовь Панкратьевна души в нём не чаяли и никогда не наказывали, в отличие от других ребятишек, которых родители частенько пороли.
