***

К чему бы это? Наверное, думал я, это связано с чем-то более глубоким и импрессивным, что живет в тебе давным-давно, затаившись в самом дальнем углу спинного мозга, и выходит наружу в тот момент, когда его совсем не ждёшь. И только потом, изводя себя мучительным вопросом, полагаясь на интуицию, заглядывая в сонник и не находя ответа, приходишь к спасительной мысли, что нам не дано предугадать, как поведет себя взволнованная чем-то память, с кем из героев твоих романов она устроит очередную нежданную встречу.

А может, и не так всё призрачно в этом мире бушующем, может, все гораздо проще, это я сам зажигаю себя обгоревшего, а все пошло от Юрика с его звонками и приветами. Известное дело, воспоминания о прошлом, а тем более о будущем, способны растеребить любую душу. Но когда дело касается Его промысла, не до шуток, и фетовские строки в моей душе звучат тоскливо:

Знать, долго скитаться наскуча

Над ширью земель и морей,

На родину тянется туча,

Чтоб только поплакать над ней.

Помню, Коля Вендеревский говорил, что неплохо было бы описать историю нашего села и церкви, поскольку она этого якобы заслуживает. Никто, дескать, еще толком этого не сделал, кроме, разве что, господина Загоскина, да и то как-то вскользь, мимоходом. Там лишь сказано, что ехавший в Москву князь Юрий остановился в селении, окруженном «почти со всех сторон болотами и частым березовым лесом», посреди которого стояла небольшая деревянная церковь. Вот и всё.

Других описаний нашей духовной обители в исторической и художественной литературе нет. Разве что какие-то события и факты, изложенные в стиле монастырского писаря или уездного стряпчего в писцовых книгах, хранящихся в архивах Московского патриархата. Появившиеся в последние годы скороспелые отклики и путевые заметки туристов в социальных сетях, на вроде «меня манит туда хранитель ангел мой, и Богородица покров дарует свой» не в счёт. По ним, конечно, можно судить-рядить. Но, думаю, не стоит, если хотите иметь неискаженное свободой нравов и иными мемуарами представление об этом памятнике народной жизни как части земного пути наших предков.

Оно, конечно, жанр горестных замет с больничного одра не вяжется с необходимостью тщательной литературной обработки милых твоему сердцу исторических дат и событий, какими бы важными и значительными они не казались. Как ни старайся и не заставляй себя начать описание с канонического факта – «Согласно записи в писцовой книге 1537 г., рядом с Покровским погостом находилась деревня Новая Анкудиново, которая затем стала вотчиной думного дьяка Федора Лихачева, тщанием которого на этом месте и была сооружена деревянная церковь Покрова, которая потом стала называться храмом Пресвятой Богородицы», ничего не получается. Одеревенелая рука не слушается и упрямо отказывается выводить на бумаге прописные истины.

Хотя Колька на этом месте бы не застрял и наверняка продолжал бы в том же духе: «Эта вотчина вместе с деревней и большими лесными и земельными угодьями была пожалована по именному государеву Указу в период царствования Бориса Годунова думному дьяку Разрядного (военного) приказа Фёдору Лихачеву, который был хранителем государственной печати при царе Михаиле Романове и главным картографом России». На его долю выпала обязанность восстановить первую общую карту русской земли, составленную при Иване Грозном и носившую название «Большой чертёж».

Размер его был внушительный – 3 х 3 аршина, масштаб 1: 1 850 000, то есть 75 верст в одном вершке. Хранился он в Разрядном приказе, но за долгие годы пользования «избился весь и розвалился», так что «впредь по нем урочищ смотреть не мочно». Поэтому в 1627 г. решено было «сыскать старый чертеж… что уцелел от пожару», и думным дьякам Фёдору Лихачеву и Михайлу Данилову «велели, примерясь к тому старому чертежу, в тое ж меру сделать новый чертеж всему Московскому государству по все окрестные государства». Именно тогда были внесены на карту государства Российского уже известные к этому времени все восточные земли, включая Сибирь. Тогда же было решено написать «Книгу Большого чертежа», то есть сделать его описание.

А вот еще некоторые факты из биографии Фёдора Лихачева из тех же источников: в 1611-1612 годах он служил дьяком в Казенном приказе. Вместе с другими дьяками выдавал из царской казны польскому гарнизону вместо жалованья разные ценные вещи – золото, серебро, посохи, чарки, ковши, блюда, суда, церковные сосуды из храмов, оклады с чудотворных икон. В 1613 г. подписал грамоту Земского собора об избрании на царский престол М.Ф. Романова. служил в Разбойном приказе.

На первой свадьбе молодого царя Михаила Федоровича с княжной М.В. Долгоруковой и в 1626 г. и на второй свадьбе с Е.Л. Стрешневой нёс осыпало на золотой миске. «На три угла был положен хмель, да тридевять соболей, да тридевять платков золотых участковых, да тридевять белок, да восемнадцать пенязей золоченых чеканены, да девять золотых угорских». Миску с осыпалом держал он же, когда причесывали голову невесте. Закончил свои дни Федор Лихачев схимонахом Филаретом в Псково-Печерской лавре.

Данные изыскания Колька проделывал легко и, не будучи буквоедом, особо не углублялся в генеалогическую суть и научную методу, полагаясь больше на собственное звериное чутье, преданья старины и интуицию. Не знаю, с чего он взял, но на полном серьезе уверял, что наш современник – академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, светоч национальной культуры, эталон высокой нравственности и морали – никто иной, как пра-пра-пра-правнук того самого думного дьяка, который упоминается в означенных книгах как первый хозяин земель, что лежали на этом кудиновском перепутье дорог из Касимова и Владимира в Москву, а также как составитель первой географической карты государства Российского.

– А почему сам Дмитрий Сергеевич на эту тему ничего не говорил? – засомневался я. – Врешь ты всё.

– Ничего не вру, – ответил Колька. – В генетике есть так называемая прямая линия. Она определяет творческую судьбу целых династий и поколений. Как известно, у рода Лихачевых она всегда была связана с неодолимой тягой к служению государю и отечеству. Об этом наш Соловецкий академик говорил много раз. Какие могут быть сомнения. Потомок и есть.

И в доказательство своей теории насчет генетической линии и наследственной гармонии привёл еще один, не менее убедительный пример.

– Вот ты у Загоскина читал, что священником в нашей церкви в те дремучие времена был отец Еремей. Так?

– Так.

– А знаешь ли ты, что потомки того Еремея живут рядом с нами и сейчас. Один из них – Николай Михайлович Побединский, профессор Московской медицинской академии им. Сеченова, что на Большой Пироговке, напротив Новодевичьего монастыря.

– Нет, – признался я. – Ни сном, ни духом.

– Да, живет и работает зав. кафедрой, директором НИИ акушерства и гинекологии. Его отец, между прочим, тоже был из медиков, а дед – Николай Иванович Побединский, до революции приват-доцент и директор акушерской клиники Московского университета.

Более глубокие предки вплоть до шестого колена – сплошь представители духовного сословия, посвятившие свою жизнь православной церкви, включая основателя династии – отца Еремея, венчавшего, как мы уже отмечали, благородного князя Юрия Дмитриевича Милославского, внука и наследника знатного боярина Милославского, казненного по доносу Малюты Скуратова при дворе Ивана Грозного.

– Кстати, фамилию Побединский вместо доставшейся ему от родителей «Покровский» взял себе прадед Николая Михайловича – священник Иоанн, настоятель московской церкви мученика Власия, что и сейчас стоит на том же самом углу в Гагаринском переулке.

Что заставило его отречься от столь знатной фамилии, доподлинно неизвестно, но по некоторым данным, это была своего рода дань моде, когда выпускники семинарии, имевшие простые неблагозвучные фамилии, меняли их на «красивые», чтобы привлечь к себе большее внимание не только простодушной и доверчивой паствы, но и будущей попадьи.