- Куда это ты, Аннушка, собралась? - бабушка строго прищурилась, руки в бока уткнула.

  - Тебе, Анна, непременно надо выспаться, - Иван Афанасьевич залпом осушил рюмку коньяку, одобрительно крякнул, - на свежую-то голову и мысли умные приходят.

  - Ты-то почём знаешь? - фыркнула Катерина, чей острый язык и венчание не смягчило. - У тебя ни первого, ни второго от роду, да до сего году ни дня не бывало.

  Иван Афанасьевич вздохнул тягостно с видом великомученика, посмотрел на Алексея Михайловича, но тот заступаться за свежеиспечённого родственника, равно как и осаживать молодую жену не спешил, бабушку поддержал:

  - Почивать ложитесь, Анна Викторовна. Утро вечера мудренее.

  Анна хотела было сказать, что спать совершенно не хочет, да слова приготовленные зевок сладкий смазал. Аннушка уютно свернулась под боком супруга, и сама не заметила, как уснула крепко да сладко, убаюканная исходящим от Якова теплом и ровным стуком его, такого смелого и нежного, сердца.

  Анна и Яков в эту ночь крепко спали, набираясь сил, а вот Михаилу Платоновичу было не до сна, требовалось решить ряд срочных и спешных дел. В первую очередь позвал он к себе трёх молодых помощников самой невзрачной наружности и объяснил, что кровь из носу нужно всенепременно добраться до Петербурга или, в крайнем случае, телеграфа, да так, чтобы в Кисловодске о том никто, кроме них четверых, не знал. Помощники слаженно кивнули, не задавая лишних вопросов, проворно спрятали скатанные тонкой трубочкой бумажки, написанные тем непередаваемым образом, коий обыватели называю не иначе, как врачебной криптограммой. Конечно, Михаил Платонович мог писать и очень тонко и красиво, каллиграфия входила в обязательный пункт домашнего воспитания семейства Штольман, но, когда нужно было сведения скрыть, неизменно писал по врачебному неразборчиво, дабы только посвящённые прочитать могли. Вот и эти коротенькие записульки казались следами перепившего колченогого воробья, который сначала грохнулся в чернильницу, а потом пошёл бродить по бумаге. Ну да, как уже сообщалось, посвящённые без труда написанное разбирали, а иным текст сих посланий знать и не требовалось.

  Михаил Платонович с супругой благословили помощников, проводили их взглядом из окна и, собрав необходимое, отправились в самые тёмные и глухие закоулки Кисловодска. По официальной версии, на медицинский осмотр обитателей трущоб, а помимо этого ещё и для сбора сведений, могущих оказать неоценимую помощь в деле об убийстве господина Костолецкого. Помощники меж тем разделились, один направился на вокзал, другой решил покинуть город пешком, а третий направился к своему приятелю, черкесу, горячей голове, готовому для друга своего небо и землю перевернуть. Не зря, совсем не зря Михаил Платонович трёх человек с одним заданием отправил, прекрасно понимал, что дело опасное, не все могут вернуться (а коли совсем не повезёт, то и вовсе никто пределов города не покинет), ведь после убийства проверяющего гостиницу ввели строгие меры, дабы даже шепоток о том, что творится в Кисловодске, не достиг столицы. Тот помощник, что купил билет до Петербурга, был задушен на вокзале, где ждал поезда, пешехода зарезали случайные (случайные ли?) бродяги, и лишь тот, кто доверился другу, смог выбраться из Кисловодска и добраться до телеграфной станции, где спешно послал два сообщения в Петербург, одно лично господину Варфоломееву, а второе, и пусть это не покажется вам странным, Юлии Романовне. Михаил Платонович прекрасно знал подругу детства своей сестры и был свято убеждён, что пока медленно, с усилиями, раскачивается маятник закона, княгинюшка уже поднимет на уши не только весь многочисленный род Штольманов, но и всех своих знакомцев, чем существенно увеличит шансы на благополучный исход всего дела.

  Юлия Романовна ожиданий не обманула. Будучи разбужена среди ночи взволнованной горничной, передавшей ей короткую телеграмму, гласившую: "Штормовое предупреждение", княгиня покинула тёплую постель и развила бурную деятельность. И вот уже смял в кулаке спешную телеграмму, кусая губы, дабы удержаться от ругательств Карл Платонович, полыхнули адским огнём глаза Елизаветы Платоновны, с силой шарахнул кулаком по столу Вильгельм, обычно добродушно-сдержанный, протяжно присвистнул Платон Платонович, с досадой подумавший, что звание бедокура более пристало не ему, а такому суховатому и благоразумному Яшеньке, который каждый раз не просто вляпается в беду, а так, что брызги грязной истории по всей империи полетят. "Штормовое предупреждение" означало, что действовать надо незамедлительно, единым фронтом, а потому дела служебные, хлопоты суетные отлетели в сторону, осыпались, словно листья сухие, обнажив то единственное, ради чего стоило жить - единство семьи, крепость любящих сердец, гонящих по венам родную кровь.

  Едва дождавшись утра, Юлия Романовна направилась лично к полковнику Варфоломееву, дабы узнать подробности очередной передряги, в центре коей оказался Яков. Господин полковник и рад был бы отмолчаться, да супротив обаяния и напора Юленьки и полчища ордынские оказались бы бессильны. Выяснив все детали, княгиня любезно поблагодарила Матвея Васильевича, после чего направилась на телеграф и отправила ряд весьма обстоятельных телеграмм, затем направилась было домой, да передумала, опять вернулась на телеграф и велела послать ещё ряд спешных и срочных сообщений. Друзей и помощников много ведь не бывает, верно?

  Меж тем в Кисловодске события раскручивались подобно взбесившемуся маятнику. Едва серая хмарь, возвещавшая конец ночи, сменилась нежными красками блистающего свежестью утра, как полицмейстеру Иванихину принесли обнаруженные у убитых агентов записки. Прокопий Кондратьевич брезгливо повертел грязные замусоленные, местами запятнанные кровью бумажки, хмыкнул:

  - И что это?

  - Не могу знать! - лихо вытянулся полицейский, коего в городе уже давно прозвали заплечных дел мастером. - А токо нашли мы их у тех, кто город пытался покинуть, - мужчина выкатил и без того большие блёкло-голубые глаза, выдохнул сиплым шёпотом, - тайно.

  - Тайно, значит, - прошипел полицмейстер, стискивая бумажки в кулаке, - доктора сюда, живо! Пусть он это тайнопись разбирает.

  Почтенный старый доктор Иван Ильич успел повидать на свете немало и до глубоких седин дожил благодаря исключительному умению вовремя смолчать. Вот и сейчас, без труда определив почерк Михаила Платоновича, доктор пожевал впавшими губами и с лёгкой ноткой досады промолвил:

  - И чего ради меня призвали?

  - Что это?! - Прокопий Кондратьевич мало не под нос доктору сунул записки.

  - Рецептус это, - Иван Ильич попеременно ткнул пальцем в записки, - сие на почечный отвар, а это на порошки печёночные. Право слово, господин полицмейстер, с такой-то глупостью могли меня и не отвлекать от дел, у меня ведь приём скоро, пациенты ждут.