Горничная, точно испуганная лань, сбежала, нахмуренный Яков Платонович вышел из гостиницы. На улице оглянулся по сторонам, пробежал взглядом по окнам гостиницы, помстилось, в одном из окошек занавеска шевельнулась, затем махнул рукой, подзывая городового и приказал править в полицейское управление. Только на следующий день Штольман узнает, что нужно было хоть силком, да вытаскивать черноглазую горничную из богом проклятой гостиницы. Успокоенная отъездом странного, задающего страшные вопросы господина, а паче того тем, что господин Рижский ничего о беседе с сим господином не узнал, девушка приступила к выполнению своих обязанностей. Весь день пролетел в хлопотах, а вечером Илья Иванович выдал жалованье и любезно разрешил уйти со службы пораньше, дабы побольше с родными побыть. Обрадованная горничная вернулась домой, а через полчаса в крошечную избушку вломились грабители, проломившие хворой матери и старой бабке череп, зарезавшие маленьких мальчика и девочку и избивших, а после задушивших черноглазую горничную. Умирая, девушка думала о том, что не стоило ей таиться пред незнакомцем со стального отлива глазами, конец-то всё равно один, а так хоть чуточку бы погубителям отомстила.

  ***

  В полицейском управлении Якова Платоновича, как и в гостинице, приняли весьма радушно. Господин полицмейстер, Иванихин Прокопий Кондратьевич, пригласил в свой кабинет, велел чаю подать, закурить предложил, об отдыхе спросил да впечатлениях о городе. Штольман от чая с сигарами отказался, беседу лёгкую поддержал, да в ходе оной между делом и поинтересовался ходом расследования убийства господина Костолецкого.

  - Не могу не спросить, Яков Платонович, Вам-то до сего какой интерес? - добродушно, но с неприятным огоньком в глазах поинтересовался господин полицмейстер.

  Штольман лучезарно улыбнулся:

  - Знакомец мой, в столице встречались, вот и интересуюсь.

  Если бы Олег Дмитриевич сей разговор мог услышать, он бы сильно удивился сим словам, поскольку господина Штольмана знал исключительно по заметкам в: "Петербургских ведомостях", впрочем, Яков Платонович вообще не знал о существовании господина Костолецкого до своего приезда в Кисловодск. Но, согласитесь, не стоит обременять собеседника такими тонкостями, способными помешать приятной беседе.

  Прокопий Кондратьевич посмурнел, языком огорчённо зацокал, головой удручённо покачал:

  - Примите мои искренние соболезнования, Яков Платонович. Но скорбь Вашу могу утешить: преступник изобличён и арестован.

  - Аркадий Максимович в убийстве не признаётся, - продолжая выдерживать тон светской болтовни (благодарность князю Разумовскому да Нине Аркадьевне, в разговорах с ними оттачивалось умение мысли таить) заметил Штольман.

  Полицмейстер потянулся, разминая могучие плечи:

  - Так любой злодей запирается, да со временем всё одно сознаётся.

  Яков Платонович посмотрел на крепкие кулачищи Прокопия Кондратьевича, коим больше бы подошли рукавицы разнорабочего, а не лайковые белые перчатки, вспомнил Николая Васильевича во время допроса задержанного поляка и сухо уточнил:

  - Особые методы дознания?

  - А что с ними, нянькаться, что ли? - волком оскалился полицмейстер. - У нас не Петербург, перчаточки порой и запачкать приходится.

  - А Если господин Разумихин действительно невиновен?

  Прокопий Кондратьевич медленно, упираясь ладонями в стол, поднялся, давая приезжему столичному следователю возможность по достоинству оценить всю силу и мощь правосудия в Кисловодске:

  - Яков Платонович, Вы же в отпуске? Вот и отдыхайте, наслаждайтесь видами, пейте воды, а в наши дела не лезьте, мы и сами справимся. Отдыхайте, господин Штольман, семейству своему привет да поклон передавайте, у Вас ведь, кажется, двое детишек малых? Пригляд за ними потребен, детки шустрые, мало ли, что с ними приключиться может.

  Серые глаза Якова Платоновича сверкнули выхваченным из ножен клинком, в голосе звякнула сталь:

  - Не беспокойтесь, пригляжу. И за детьми тоже.

  Штольман вышел, с трудом подавив мальчишеское желание грохнуть дверью, а вот Прокопий Кондратьевич скромничать не стал, запустил стаканом в стену и рявкнул, прибежавшему на шум городовому:

  - Водки неси! И за господином Рижским человека пошли, живо!

  Иван Ильич ждать себя не заставил прибыл скоро и сразу же заперся с Прокопием Кондратьевичем. О чём они беседовали никто не знал, только поутру соседи нашли убитыми всё семейство черноглазой горничной, да начисто выгорел номер, в котором зарезали Олега Дмитриевича. По официальной версии, из-за оставленного на ночь непогашенного светильника, от которого загорелись шторы, а потом и всё остальное.

  ***

  Михаил Платонович Штольман слыл в своей семье самым добродушным и мягким по характеру, но сейчас ему страшно хотелось метать громы и молнии, которые более пристали вспыльчивому меньшому братцу Платону. Вот уж правду говорят, бойтесь своих желаний, они могут и исполниться! Выманил брата-следователя к себе в гости, думал, отдохнёт по-человечески, на бодрящем горном воздухе да полезных минеральных источниках, а что вышло? Что получилось, спрашивается? А вышло то, что Яков Платонович вляпался в очередное расследование, да ещё какое, масштабное, люди в нём столь серьёзные задействованы, что даже и не знаешь, откуда помощи ждать! И влип братец любимый не один, а всем своим семейством, включая даже его, Михаила, с супругой и детьми. А как всё задумано-то было! Михаил Платонович алчно покосился на стену, но бодать её головой не стал, всё-таки в комнате дамы, не поймут.

  - Мне сказали, что в Кисловодске телеграф сломан, - Яков строго посмотрел на брата.

  - Для тебя сломан, - фыркнул Михаил, - чтобы ты с Петербургом не связался и помощь не позвал. Господи, Бяшка, ты хоть понимаешь, во что вляпался?!

  Яков Платонович посмотрел на брата так, что тот моментально ощутил всю скоротечность бытия и тяжесть любящей родственной длани, которая в любой момент могла опуститься на шею или затылок. Когда отпрыски семейства Штольман летом выезжали в деревню, у ворот дачного домика, снимаемого их семьёй на лето, приезжих неизменно встречал драчливый удивительно упрямый баран, не улепётывающий даже от голодного волка. Звали барана Бяшка, был он кудряв и чёрен и единственный, кто мог подойти к нему, не рискуя получить круто завитыми рогами в бок, был Яша. Их так и звали, Яша с Бяшей, а после одной крупной ссоры Лизхен в сердцах назвала брата Бяшкой. Прозвище сохранилось, но в отличие от Сухарика упоминалось редко, только когда сходство с круторогим бараном становилось излишне очевидным. Вот как сейчас.