Лин посмотрела на их соединенные руки на столе, и она поняла, что он был не таким и старым, вполне симпатичным. Еще и Пророком.

— Мы благодарим вас, — сказала она и убрала руку, сжимая кусочек пергамента, который мог стать ключом к их будущему.

— Да, — повторил потрясенный Леандр. — Благодарим.

— Мы отблагодарите меня лучшей музыкой, — сказал Пророк.

Лин отогнала эти мысли, пытаясь сосредоточиться на молитве.

«Киара, — думала она. — Хранительница секретов. Помоги нам справиться».

Она открыла глаза. Старушка ушла, как и Марлен. Полированный пол под ее коленями стал теплым. Лин поднялась на ноги, ощущая боль в коленях и голенях от того, как долго они прижимались к камню.

* * *

Марлен Хамбрелэй подумывал вернуться в храм Киары и помолиться, но решил, что ему все равно. Пусть темная богиня поступает, как хочет. На улицах его не замечали, очередной поэт среди сотен, прибывших в Тамриллин на Ярмарку. Раз в двенадцать лет они собирались здесь для самого престижного состязания, где можно было выиграть Серебряную ветвь.

Он прошел лоток, где продавали маски, половинки лиц с пустыми глазами. Таких было много по всему городу в эти дни, ведь ярмарка начиналась с маскарада. Марлена забавляла такая традиция, ведь, если посмотреть, лицо каждого уже было маской.

Марлен всегда был хорош в вынюхивании секретов. Еще со времен, когда он стряхивал братьев с яблочных деревьев в семейном саду, куда они залезали до того, как разрешалось собирать урожай. Озарять светом самые гадкие мысли людей его… развлекало.

Это отразилось и в его работе: критики хвалили Марена и Дариена за их мастерское раскрытие глубин человеческой души. Половина в этом была заслугой Марлена, который ощущал, как силы его желания поднимаются в свете свечи, превращаются в тени других, воображаемых фигур. Они с Дариеном прославлялись за то, что свергали героев минувших дней. Делали их похожими на людей, а порой и хуже.

Некоторые критики их песен выбирали другой путь, злились, что такие юные поэты популярны, ведь их тексты были исполнены цинизма. Порой они даже предлагали запретить такие песни, но юмор поэтов-сатиров развлекал двор. Так говорили Марлену. Пока не насмехаешься над придворными, писать сатиру о героях старины позволялось.

Много юмора исходило от Дариена. Марлен был тенью, что танцевала по краю, критики ощущали ее, но не могли точно описать, к их раздражению. Это тоже можно было считать секретом. Темным сердцем их музыки.

Но была разница между раскрытием секрета, который можно было обратить в песню, и важного секрета. Например, такого, из-за которого могли убить.

Марлен до этого не раскрывал такие секреты, а теперь не знал, что делать.

Виноват был Дариен, конечно, за то, что совал нос — и не только — не в свое дело. Дочь одного из выдающихся людей Тамриллина. Марлен знал, что отговорить друга не сможет: Дариен сделает так, как ему захочется. Мир давно научил его, что он может.

Марлен усвоил другой урок.

И он не успевал обдумать это, близился бал у Гелвана. Играть перед королем и самим Придворным поэтом… Он должен был сейчас репетировать с Дариеном. Но спонтанность всегда отличала их отношения, было поздно менять старые привычки. Даже сейчас, в критический момент их жизней.

Бал Гелвана. В доме, куда Марлен пробирался рассмотреть все, где они с Дариеном будут выступать. Где он не сдержался и немного осмотрелся, раскрыв при этом секрет торговца, который мог стоить ему жизни.

То, что семья Гелвана была из галицийцев, со стороны мастера Гелвана — точно, все знали. Как и то, что галицийцы очень любили деньги, так что не было сомнений в том, как отец Рианны от уборщика улиц поднялся до одного из самых влиятельных людей Тамриллина.

Но Марлен теперь мог доказать, что мастер Гелван, верный союзник короля, все еще поклонялся Безымянному богу галицийцев, а за такое карали смертью. Его беспечный обход кабинета мужчины раскрыл бронзовый маленький храм за гобеленом, а еще стопку книг на галицийском языке, который в Эйваре был запрещен веками. Галицийская религия не принимала существование других богов, был лишь один, по их словам. Что означало, что они не верят в Трех, хоть их имена благословенны.

За прошлые тысячу лет многие галицийцы попытались взять в руки меч, что означало, что многие были мертвы. Мастер Гелван был примером, как мужчина может отказаться от ненужного наследия и стать великим в глазах короля и двора.

И теперь, как оказалось, он был еретиком. А Марлен этой ночью будет пить его вино и улыбаться, петь в присутствии этого человека.

Марлен не мог перестать думать об этом, прокручивать это в голове, потому что он был сыном своего отца.

«Ты всегда будешь в тени?» — почти слышал Марлен его вопрос.

Он открыл дверь гостиницы, где остановились они с Дариеном, прошел к свету и теплу, где не было ни знака того, что его жизнь вот-вот изменится.

ГЛАВА 3

Свет набросился на нее в просторном зале, он исходил от ламп, висящих наверх на тонких ветвях, от факелов на стенах в декоративных кольцах из меди, от бокалов с вином, отражающих свет тысячами вспышек оскаленных зубов. Дом мастера Гелвана можно было по праву назвать дворцом, паркет был украшен кахишанскими коврами, на стенах висели картины, и Лин знала, что все они по-своему особенные. Музыканты играли бодрые мелодии, под которые некоторые уже танцевали.

Леандр поправил плащ, тревожно озираясь, а Лин делала свои подсчеты. В комнатах были лучшие люди города. А еще иностранные лорды и торговцы, которые прибыли в Тамриллин на неделю Ярмарки Середины лета. Лин нельзя было расслабляться. Она сомневалась, что Райен примет приглашение галициаца, хоть и такого влиятельного, как мастер Гелван, но уверена не была. У нее было преимущество: волосы были обрезаны, тело истончилось, и он вряд ли узнал бы ее сразу. И все же ночь была опасной.

Вспышка в сознании, и она оказалась в другом зале, похожем на пещеру, со шторами из лучшего бархата и гобеленами вековой давности. Она думала о лицах, смотревших с них. И Лина была посреди водоворота гостей, которые смотрели и шептались, точно обсуждали ее незамужнее состояние. Кружась в тенях с шипящим шепотом, гости напоминали ей духов. Она подняла бокал вина к глазам, чтобы оценить его цвет, букет, но ей просто нужно было на что-то смотреть… не на эти оценивающие глаза.

«Что-нибудь нравится? — Райен, теплое перышко дыхания у ее уха. — Хотя это не важно, любимая».

А потом она вернулась в дом торговца Тамриллина, снова была рядом с Леандром, они собирались выступать перед Придворным поэтом и королем.

— Лин, о чем ты думаешь? — сказал Леандр уголком рта. Он тянул синий плащ за манжеты, она знала, что он нервничает.

— Что все чешется, — она не врала, она давно не носила платье, и тело протестовало.

Они поприветствовали мастера Гелвана, стоявшего у входа, обрамленного резным мрамором. Он был худым мужчиной с уставшим лицом, его светлые волосы вот-вот поседеют. Его наряд был алым, с золотой вышивкой. Она представляла цену такого цвета. Рубиновый кулон лежал на груди торговца, простое золотое кольцо было на левой руке, хотя она знала, что его жена умерла много лет назад. Он кивнул Лин и Леандру, не удивившись поэтессе. Она была благодарна за это.

Теперь, разглядывая толпу, Лин сказала:

— О нет.

Леандр вздрогнул. Перед выступлением он всегда был на иголках.

— Что?

Она заметила двух в черном, безупречно подготовленных и красивых. У обоих на кожаном ремне на поясе были резные лиры.

— Они.

Леандр проследил за ее взглядом и тихо выругался. Лин вздохнула.

— Прости, — сказала она. — Я знала, что они будут здесь. Я встретила Марлена сегодня в храме, и он сказал мне. Любовался собой, конечно, хотя это, наверное, его нормальное состояние.

Они сразу бросались в глаза: высокий и задумчивый Марлен и тонкий и светловолосый Дариен с хитрыми голубыми глазами. Они прославились и в свой год в Академии, может, их будут обсуждать еще годы. Всего за год после Академии они стали известны, этому могли позавидовать даже некоторые Пророки.