Илана С. Мьер

Последняя песнь до темноты

(Лира и кольцо — 1)

Перевод: Kuromiya Ren

Якову

Моей лестницы больше нет,

И я должен лежать там, где начинаются лестницы,

И сердце заперто в мешке костей.

— В. Б. Йетс

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

Музыка доносилась до окна с запахом жасмина, лира играла очень старую песню о летних ночах, которую Дан знал с детства. Торговец улыбался себе, вырезая последние фигуры на колонне, над этим он работал весь вечер. Потому он любил работать в комнате с видом на улицу. Особенно летом, когда на Ярмарке Середины лета в Тамриллине собирались все певцы и артисты. Особенно певцы, обученные Академией поэты, чье искусство было гордостью Эйвара даже сейчас, веками после потери чар. Жена Дана жаловалась на шум, но в этом были все женщины.

Она жаловалась на многое, несмотря на значительное состояние Дана Бейлинта, за все те годы, которые они были в браке. Это было утомительно. Хуже того, это усиливало тревогу Дана, а жизнь его, как она должна была знать, была напряженной.

Корабли приплывали и уплывали, никто не знал, потонут ли с одним из них все богатства. У него была страховка, но агенты все время пытались обмануть. Всего месяц назад Дан потерял корабль в морях на дальнем востоке, весь груз жаккарда и специй навеки ушел к Майе. Он был одним из немногих торговцев Тамриллина, достаточно смелых и богатых, чтобы отправлять корабли в дальние моря, которые, как говорили, были красными от крови.

Дан в это не верил. Он подозревал, что капитанам кораблей нравилось сочинять истории, чтобы повысить цены. Что говорить об агентах страховки. Не было сомнений, что это рискованно, и его — Дана Бейлинта — знали из-за того, куда он осмеливался посылать корабли, как он рисковал. Дан был смелым, при дворе были его информанты, он украшал жену шелками и жемчугами, его сыновья могли унаследовать империю. И его дочь, если выйдет удачно замуж, в чем он не сомневался.

Его работа на день была закончена, Дан видел, что в лампах кабинета масла осталось еще на час. Он не позвал слугу, чтобы тот зажег лампы в коридоре, а замер у черной сатиновой накидки с золотой вышивкой на кресле. Она прибыла сегодня, к его радости. Он мысленно просчитал примерную стоимость: две дорогие привезенные ткани, сшитые вместе, изящная вышивка. Золотая застежка, которую он заказал в порыве, которая будет блестеть на его горле под лампами. Да, было дорого, но он собирался пойти на Маскарад Середины лета, в дом Придворного поэта, так что траты его не волновали.

Ценнее всего была маска, которую Дан поднял со стола и прижал к лицу, глядя на себя в зеркало в серебряной раме, которое само стоило целое состояние. Его глаза смотрели на него в обрамлении черного с золотыми узорами листа. Даже вечерний свет ламп мерцал на этой позолоте. Меч в узорах, рукоять и ножны идеально подходили друг к другу, и они дополняли образ. Он заказал маску и меч у мастера из Майдары, работы отличались от традиционного стиля Эйвара, и он был уверен, что будет выделяться. Дану нравилась эта мысль. Он намеренно не приглашал жену на маскарад с ним.

Думать о таком не стоило в то время ночи, когда ему нужно было спать. При дворе его привлекало еще кое-что: дамы, уставшие от браков до договоренности, живо интересовались человеком, который испытал моря, красные от крови.

Словно прочитав мысли Дана, певец снаружи закончил песнь о лете и принялся за неприличную балладу, ее бодрый ритм звучал странно в тишине ночи. Дан не мог разобрать слова, было что-то про обольщение. Об этом были многие такие песни.

Его информанты при дворе помогали в таких делах, сообщила Дану об интересах, возможностях. Например, удобно было знать о часто отсутствующих мужьях. Но это был не лучший способ использовать связи, Дан предпочитал получать от них информацию полезнее. Когда король был на грани помолвки с южной королевой, годы назад, Дан заранее уловил это, и он добыл такой красивый и большой изумруд, что его по сей день обсуждали при дворе. Подарок короля для невесты окружили золотом, сделали кулоном. И годы подобных действий укрепили власть Дана, расширили сферу его влияния, даже при дворе, ярко сияющем, как и вся столица.

Дан опустил маску, ощутил теплый летний воздух на лице. Сова тихо ухнула у окна. Песня подходила к концу, и Дан надеялся, ради своей жены, что поэт заканчивает. И ради себя тоже. Он собирался идти в кровать, быстро уснуть. Но сначала он встал у окна и смотрел на серп луны, обдумывая многое. Переваривая.

Несколько дней назад информанты сообщили ему кое о чем интересном… очень интересном. Мог снова представиться шанс. Дан отправил послание во дворец, используя свое преимущество. Хитрыми стратегиями, изобретательными ходами он обеспечивал жене богатый вид, она не ценила этого. Ее дети тоже были неблагодарными, это было ожидаемо. К счастью, Дану нравилась его работа и награды. Особенно награды.

За окном воцарилась тишина. Дан понял, что песню оборвали на середине куплета. Может, кто-то из сонных злых жителей ударил поэта. Дан любил музыку, даже поэтов, хоть они были нахальными.

Он снова посмотрел на луну, вдохнул запах летнего жасмина. Дан подумал не впервые, что, если бы не семья, он мог бы стать поэтом. Бродить от очага к очагу, сочинять песни, от которых даже самые жадные аристократы трепетали, полные восхищения или похоти. Ему говорили, что его певучий голос впечатлял, если он старался. Но у поэтов не было семей. Даже величайший поэт века, Валанир Окун, бродил без дома, как он слышал. А Дан всегда ставил нужды остальных выше своих.

Пока он обдумывал это, меланхолично и удовлетворенно, Дан услышал новую музыку, разбившую тишину. Но не эту музыку он слышал до этого. В ней не было гармонии, она терзала ночь. Его душу. А потом перед глазами потемнело.

Когда Дан проснулся, он с болью склонялся спиной над твердой поверхностью. В комнате горели свечи, чуть не ослепляя. Дан закричал.

Он увидел у мужчины перед собой вытянутый нож. Его лицо было красной маской. Через миг Дан понял, кто это был, и что маска была кровью.

— Дан Бейлинт, — сказал мужчина и провел ножом по горлу Дана. Это было быстро, главная артерия тут же оказалась перерезана. Вокруг онемевшего лица Дана возникла лужица крови, собравшаяся на столе. Аккуратная работа.

* * *

Лин с воплем проснулась. Она потянула одеяло с Леандра и прижалась к нему, хотя в комнате было жарко. Она дрожала.

— Ради богов, Лин, — пробормотал Леандр и потянулся за одеялом. — Отдай.

Ее пальцы ослабли, она позволила ему забрать грубую ткань. С кровати ей было видно луну, белую улыбку в небе. Лин покачала головой, метафора не помогала. Но ужас, пронзавший ее, не отступал.

— Что такое? — сказал Леандр. Наверное, ощутил ее дрожь.

Лин свесила ноги с кровати и подошла к окну. Снаружи она видела темный переулок, толком ничего. Запах оттуда заставлял закрывать окно даже летом.

— Я слышала крик.

— Это был сон, — сказал Леандр. — Или… ты знаешь, что бывает в таких местах. Ничего жуткого.

Она была рада, что он не видел ее, что его лицо все еще утыкалось в его плоскую подушку. Кошмары были не новым для Лин. Она не знала, почему именно этот так сильно ранил. Картинки уже угасали: длинный нож, свечи. Но крик был новым. Худшим кошмаром.

— Леандр, я могу сыграть нам песню? Одну? — Лин старалась звучать спокойнее, чем ощущала себя. Лира была его, ему не нравилось, когда она прикасалась к ней. И он спал.

Но, может, она недооценила его доброту. Он мог быть щедрым. Она знала.

— Ты с ума сошла, — сказал он. Она увидела, как он в тусклом свете потянулся. — Ты придумала кошмар, чтобы добраться до моей лиры. Одна песня.