При этом, вопреки заверениям в противном со стороны некоторых позднейших комментаторов, Москва тогда вовсе не была заброшена67. В ней разворачивались многочисленные строительные проекты, в том числе возводились официальные здания, дворцы, церкви, во многом напоминавшие те, что заказывались в Петербурге68. Кроме того, Москва продолжала играть важную церемониальную роль для русского двора, так как служила местом, где проводились крупные ритуалы, и прежде всего, венчание на царство69. Такой частично совпадающий статус обоих городов отразился в терминах, применявшихся для их обозначения в этот период. Возьмем хотя бы один пример – в названиях географических карт Москвы и Петербурга, составленных как русскими, так и иностранными картографами, используются одинаковые слова для обозначения их роли как местопребывания двора и столиц. Санкт-Петербург именуется la Capitale (Николя де Фер, 1717 г.), Haupt-residenz (Иоганн Хоманн, 1720 г.), Residenz Stadt и Столичный город (Жозеф де Лиль, 1737 г., и Джон Траскотт, 1753 г.) – последнее выражение применялось также к Москве (Иван Мичурин, 1739 г.), наряду с его вариантом Царствующий град (1763 г.). Затем эти карты воспроизводились в той или иной форме в европейских странах70. Их заголовки важны, ведь в них Санкт-Петербург признавался равным другим столицам Европы, потому что именовался теми же терминами, а кроме того, в них подтверждался действующий статус Москвы, «старой» столицы.

Первая глава содержит обзор создания Санкт-Петербурга и составляющих его пространств. Планировка и облик города отражают один из аспектов связи между Россией и остальной Европой в рассматриваемый период. Но все эти планы – от расположения городских районов до проектов его главных зданий – должны были учитывать природные и практические ограничения, налагаемые местными особенностями. В Петербурге возникло нескольких новых искусственных пространств, служивших форумом для соответствующих преобразований. В главе рассматривается создание и развитие в городе общественных, интеллектуальных и церемониальных пространств, чтобы создать контекст для более детального их обсуждения в последующих главах. В главе второй исследуется еще один аспект соотношения между Россией и остальной Европой путем обсуждения полицейского законодательства, введенного в ряде европейских стран ради установления «доброго порядка» («благочиния») среди их жителей. В главе рассмотрено учреждение первого в России полицейского органа в Петербурге в 1718 г. Главная полицмейстерская канцелярия была создана Петром I для надзора над несколькими ключевыми сферами жизни нового города, ради физического, экономического и нравственного благополучия его населения. На примере изучения нескольких конкретных проблем – пьянства, азартных игр и непристойного поведения – делается вывод, что Россия подходила к решению этих проблем теми же методами, что и другие европейские страны, хотя и с весьма неоднозначными результатами.

Третья глава посвящена русскому двору и его ежегодным праздникам. Русский двор XVIII в. был как институт родственным своему московскому предшественнику, но отличался от него новыми чинами и должностями, которые имели европейские названия и функции. Так было и с придворным календарем – новые праздники прибавились к существовавшим религиозным датам московского двора. Последним придавали новую форму, чтобы возвеличить роль государства и правящей династии, как при Петре, так и, в особенности, при его преемниках. В главе рассматривается несколько примеров крупномасштабных публичных торжеств в Санкт-Петербурге, посвященных конкретным важным событиям – царским въездам, свадьбам, похоронам, – в ходе которых устанавливалась крепкая связь между династией и городом. Планирование, организация и символическая образная система, относящаяся к этим событиям, выражали стремление русского двора занять прочное положение на придворной карте Европы. Четвертая глава переходит к вопросу о влиянии двора на светскую жизнь петербургского общества. Анализ направлен на взаимосвязанные светские мероприятия, участие в которых активно поощрялось правителями в этот период, причем такая практика продолжалась и в дальнейшем – при Екатерине II и после нее. Наконец, в Петербурге проходили многие традиционные народные виды развлечений – ледяные горы и иные сезонные увеселения. В главе идет речь об их постоянном присутствии, чтобы подчеркнуть тему преемственности, наряду с нововведениями в различных сферах социальной и культурной жизни Петербурга.

Наконец, в пятой главе фокус внимания перемещается с пространств города на людей – предполагаемых участников происходящих там событий. «Европеизированные» события жизни петербургского общества, например ассамблеи, были новшеством, а потому их предполагаемые участники не были изначально подготовлены к такому испытанию. В главе рассматриваются некоторые аспекты их адаптации. Решающим способом овладеть умениями, которые считались необходимыми, чтобы правильно вести себя в обществе, было их изучение. Новые образовательные учреждения для элиты, например Кадетский корпус, наряду с все более широким привлечением иностранных домашних наставников ведущими знатными фамилиями, облегчали этот процесс. Советы по уместному поведению можно было получить также из иностранной литературы по этикету, встречавшейся уже в русском переводе. Танцы сделались важной частью образования в этот период, так как они учили двигаться, держаться и вести себя в свете. Глава заканчивается рассмотрением перемен в платье и уходе за внешностью как наиболее зримого символа преобразований в российском обществе того времени. Европейские моды становятся обязательными среди элиты и избранных групп горожан, причем доступ на некоторые мероприятия и площадки в Петербурге нередко регулировался требованиями к виду платья, и тем самым отсекались низшие социальные группы. Эти реформы помогали свести к минимуму физические и, до некоторой степени, культурные различия между русскими и их современниками в других странах Европы.

Возвращаясь к описанию города, оставленному Альгаротти, отметим, что он выделил ряд особенностей постройки Петербурга: «Тут господствует какой-то смешанный архитектурный стиль, средний между итальянским, французским и голландским…» и «…кто-то даже сказал: в других местах руины образуются сами по себе, а здесь их строят»71. Эти наблюдения, типичные для литературного стиля Альгаротти, затрагивают, Тем не менее две важные темы, влиявшие на мнение о Петербурге всю его историю. Первая касается природы взаимоотношений России с Европой, характеризуя их как неразборчивое подражание разным стилям, а вторая подчеркивает характер фундаментальных основ города, которые предстают плохо продуманными и неустойчивыми. В нижеследующих главах изучаются вопросы, вытекающие из этих двух положений, и оспариваются их выводы.

Как основатель Санкт-Петербурга Петр I сознательно, а возможно, и подсознательно стремился управлять пространством города и его населением с определенными целями. Эти цели отчасти имели отношение к общему замыслу его реформ – превратить Россию в более могущественное государство на внутреннем и на международном уровне, – но также говорили о желании использовать город как испытательный полигон для некоторых конкретных начинаний. Если Петербург начинал свое существование как укрепленный порт на балтийском берегу, то Петр I и его преемники совершили немало усилий, чтобы сделать его облик, институты и функции гораздо более подходящими для царской резиденции или столицы. Города, которые Петр посетил во время Великого посольства 1697–1698 гг., естественным образом натолкнули его на ряд вдохновляющих идей для нового проекта. Список этих городов включает в себя как столицы, так и не столь крупные, но все же значительные города Центральной Европы: Рига, Митава, Кенигсберг, Амстердам (и особенно Заандам), Лондон, Лейпциг, Дрезден, Прага, Вена, Рава-Русская. Эти города стали источником богатейших впечатлений и примеров, которые в той или иной степени оказались важными для планов Петра. Международные порты, центры коммерции, средоточия наук или очаги придворной культуры – эти города позволили молодому царю ощутить явственный аромат возможностей, доступных ему.