Настоящая книга, поддерживая этот вывод, вместе с тем представляет собой попытку пересмотреть подход и к самому голоду, и к этому периоду истории СССР в целом. Попытку понять, в какой именно форме ожидалось включение казахов в советскую жизнь, причем особое внимание уделяется советскому национальному строительству и советской модернизации51. Здесь отслеживаются трения между этими двумя проектами, нередко происходившие по мере того, как Москва пыталась превратить казахов в советскую нацию и направить республику в советский модерн, и изучаются результаты этих двух проектов – бескрайние людские страдания и тотальный экономический коллапс республики, но вместе с тем и создание казахской национальной идентичности. Помимо этого, бедствие рассматривается в контексте более длительной истории сельскохозяйственной трансформации Степи, с затрагиванием вопросов экологической истории, никогда прежде не удостаивавшихся внимания историков казахского голода. В то время как прежние работы западных историков по данной теме опирались только на русскоязычные источники, в настоящем исследовании используются источники как на русском, так и на казахском языке, что способствует более глубокому пониманию тяжелых последствий голода для казахского общества.

Тема казахского голода, так долго не привлекавшая внимания, на самом деле представляет собой идеальный оптический прибор, показывающий преобразования сталинской эпохи. Настоящая работа, обращаясь к незападному региону СССР, проливает новый свет на вопросы советской модернизации52.

В Казахстане советский модернизационный проект разительно отличался от такового в западных регионах СССР уже самим своим размахом: ставилась цель превратить в рабочих не просто крестьян, но кочевников, что означало куда более масштабный скачок по марксистско-ленинской исторической шкале. Первая мировая война сыграла решающую роль в преобразовании Европейской России, сделав вопросы политики актуальными для миллионов русских крестьян, служивших в армии, и заложив основу для наступления эпохи массовой политики. Однако в Казахской степи воздействие этого конфликта оказалось совершенно иным: подобно другим жителям Средней Азии, находившимся под властью Российской империи, казахи на протяжении большей части войны не призывались на боевую службу, а сама Степь лежала далеко от фронтовых линий53. Задачи Москвы усложняло и то, что казахская культура была в первую очередь устной, а не письменной. Уровень неграмотности в казахских аулах или кочевых лагерях превышал 90%54. Республика была огромной, но малонаселенной, а ее инфраструктура исчерпывалась небольшим количеством грунтовых дорог и телеграфных линий55. Газеты и другие материалы из Москвы достигали республиканской столицы, Алма-Аты, через 30–40 дней после того, как выходили в печать, а почтальонам порой требовалось проехать 300–400 километров по степи на верблюде, чтобы доставить письмо или посылку56.

Сроки и темпы московского проекта модернизации в Казахстане тоже были особыми. В 1928 году, то есть через одиннадцать лет после Октябрьской революции 1917 года, Голощёкин заявил, что казахскому аулу Октябрьская революция еще только предстоит. Он провозгласил начало «Малого Октября» (революции сверху в стиле Октябрьской), который, по его мнению, должен был наконец принести в Степь масштабные социальные изменения. Члены партии аргументированно заявили, что для того, чтобы казахи догнали в своем развитии оседлое население, потребуется исключительная скорость, и с началом первой пятилетки ЦК Компартии Казахстана предложил одновременно посадить казахов на землю и провести среди них коллективизацию57.

Однако программа государственной модернизации, исходившая из Москвы, имела целью преобразовать не только казахское общество, но и саму Казахскую степь. Климат Степи, как и в других пустынных и полупустынных зонах, отличался крайней нестабильностью. Распределение осадков сильно варьировалось от года к году. Нестабильным было и соотношение хороших и плохих почв: во многих местах земля постепенно засаливалась. Сухие ветры (суховеи), дувшие по всей Степи, периодически приводили к изменению формы и размеров степных водоемов. Мало того что подобный климат был незнаком советским экспертам, не укладываясь в их систему координат, основанную на представлениях о Европейской России, – его экологическая нестабильность бросала вызов марксистско-ленинским идеям экономического развития, основанным на представлении о стабильных и непрерывно растущих урожаях. Непредсказуемый степной климат означал, что сразу за обильным урожаем может последовать катастрофически малый.

Эта нестабильность была настоящим проклятием для тех, кто стремился превратить Степь в земледельческий регион. Первые волны русских и украинских крестьян, осмелившихся переселиться туда в годы Российской империи, пережили столь ужасные лишения из-за плохих урожаев, что Степное генерал-губернаторство временно закрыло Казахскую степь для дальнейшей колонизации. В начальные годы советской власти специалисты, ссылаясь на эту историю, предупреждали, что превращение казахов в оседлое население и дальнейшая аграрная колонизация Степи чреваты опасными последствиями. Но Центральный комитет решил, что возможность собрать великолепный урожай зерна в одном году перевешивает риск катастрофического урожая в году следующем. Летом 1931 года, когда опустошительная засуха еще усугубила голод, начавшийся зимой 1930/1931 года из-за коллективизации, ЦК потерпел поражение в этой игре, ставкой в которой были человеческие жизни. В своих планах заготовки зерна Москва так и не учла фактор экологической нестабильности, и казахам пришлось компенсировать недостачу из своих средств, что сделало голод еще более страшным.

В наши дни Казахстан занимает лидирующие позиции в мире по экспорту пшеницы – главного сельскохозяйственного товара в стране58. После падения Советского Союза некоторые деревенские домохозяйства в Южном Казахстане вернулись к пастушескому скотоводству, но животноводство играет куда менее важную роль в экономике страны, чем производство пшеницы59. Это крутое изменение системы землепользования, от кочевого скотоводства к оседлому земледелию, началось еще при Российской империи и резко ускорилось в годы сталинской коллективизации. Однако, несмотря на многочисленные заявления советских специалистов, что за годы первой пятилетки советская власть «покорит» природу, подчинив ее социалистическим целям, СССР подобно другим государствам, пытавшимся преобразовать засушливые земли, не преуспел в переделывании Казахской степи по своей мерке60. Голод прекратился, но земледелие в регионе оставалось непростым предприятием. Программу Никиты Хрущева по освоению целины (1954–1960), имевшую задачей увеличить количество возделываемых земель в Северном Казахстане и других регионах, пришлось прекратить в силу ряда факторов, одним из которых стали проблемы с урожайностью61. В 1960–1970-е годы земледелие в Казахстане страдало от регулярных засух, песчаных бурь и неурожаев62. Развитие Казахстана, как и других периферийных регионов СССР, оказалось в зависимости от природных факторов63.

Пример кочевников-казахов показывает, какую огромную важность Москва придавала своему проекту национального строительства и какой разрушительный потенциал таился в этом проекте. Исходя из смеси практических и идеологических соображений, большевики замыслили разрешить национальный вопрос, или проблему этнического разнообразия бывшей Российской империи, отчасти поддержав это разнообразие. Москва даровала некоторым группам различные национальные формы, с национальными территориями, языками и культурами, стремясь превратить эти группы в сплоченные советские национальности64. Со временем этот масштабный проект начал включать в себя такие действия, как создание национальных учреждений образования, обучение и продвижение национальных кадров, стандартизация национальных языков, проведение национальных границ и написание национальных историй.