Но эмоциональными дискуссиями об украинском голоде оказались заслонены другие аспекты истории. Донские казаки и поволжские немцы тоже понесли несоразмерные с их численностью потери от голода26. Высокой была смертность от голода в таких средоточиях русского населения, как район Саратова. В Казахстане смертность от голода коррелировала с этнической принадлежностью: в то время как до его начала казахи составляли чуть меньше 60% населения республики, их доля среди умерших от голода достигала 90%27. Более миллиона казахов, или около 40% всех казахов республики, умерли от этого бедствия28. В конечном счете казахи потеряли от голода даже бóльшую долю своего населения, чем украинцы29. В самóм Советском Союзе история казахского голода замалчивалась, подобно другим преступлениям сталинизма. Немедленно после бедствия московские власти обвинили первого секретаря ЦК Компартии Казахстана, Филиппа Голощёкина, снятого с должности в начале 1933 года, в самый разгар голода, за «ошибки» и «перегибы» на посту руководителя республики. Голощёкин был яркой фигурой. К моменту занятия руководящей должности в Казахстане этот «старый большевик» (один из немногих, кто состоял в большевистской партии еще до Октябрьской революции 1917 года), стоматолог по образованию, успел накопить впечатляющий опыт революционной деятельности. Ходили слухи, что он принадлежал к тому узкому кругу партийных деятелей, которые организовали выполнение приказа Владимира Ленина казнить царя и его семью30. Голощёкин был известен своей твердостью и горячей преданностью делу большевизма – говорили, что когда один из членов партии обратился к нему с просьбой освободить отца из тюрьмы, то получил такой ответ: «У коммунистов не бывает отцов»31. В 1941 году, через несколько лет после снятия с поста, Голощёкин был расстрелян, как и многие другие старые большевики, тоже погибшие во время сталинских репрессий32. В последующие десятилетия деятельность Голощёкина на посту руководителя по-прежнему подвергалась критике, хотя сам голод официально не признавался33. В ходе подготовки к переписи 1937 года, первой после голода, чиновники обратили внимание на существенное сокращение казахского населения республики. Но скрыли голод, заявив, что в 1930–1933 годах значительное число казахов просто уехало на работу в соседние республики и изменение их численности объясняется исключительно этим. Таким образом, пропавшие казахи просто «переехали» – именно это объяснение демографических изменений в республике и стало господствующим34. Преемник Сталина, Никита Хрущев, в своем «секретном» докладе 1956 года осудил Сталина за множество преступлений, но обошел вниманием связанный с коллективизацией голод. Нурзия Кажибаева (Нұрзия Қажыбаева), пережившая казахстанский голод маленькой девочкой, вспоминала эти десятилетия: «Говорить о голоде в открытую было небезопасно: партия и власти осуждали подобные разговоры. Газеты, книги, школы и институты никогда не затрагивали эти вопросы»35. В последующие годы разговоры о перенесенных испытаниях велись частным порядком, а писатели вплетали тему голода в повести и рассказы на казахском языке36. На общественном уровне голод в Казахстане стал обсуждаться в конце 1980-х – начале 1990-х годов, когда ученые «обнаружили» ужасающие людские потери республики37. В десятилетие после обретения в 1991 году независимости тема голода господствовала как в деятельности ученых, так и в средствах массовой информации. В 1992 году Нурсултан Назарбаев (Нұрсұлтан Назарбаев), президент Казахстана, сам наследник советских времен, дал добро на расследование, и комиссия сочла голод в Казахстане геноцидом38. На этой волне интереса в 1990-е годы вышел ряд важных исследований. Вместе с тем многие тогдашние публикации повторяли советское объяснение голода, вводя лишь косметические изменения: Голощёкина обвиняли в том, что он воспроизводил бесчеловечные методы Сталина, добавляя им интенсивности с целью покарать казахов как этническую группу39. Голод начали называть «голощёкинским геноцидом». Эта фиксация на образе Голощёкина отчасти подпитывалась антисемитизмом: Голощёкин был евреем из бедной семьи, проживавшей в Витебской губернии, на западных окраинах России40. Некоторые казахстанские авторы, описывая поведение Голощёкина в ходе голода, использовали антисемитские клише, стремясь показать зло более выпукло41. До недавнего времени число научных работ на Западе, посвященных казахскому голоду, было незначительным; даже основные этапы бедствия и его причины оставались неизвестными42. Этому молчанию есть немало причин. В 1920–1930-е годы лишь немногие иностранные путешественники посетили Казахстан. Если кошмарный украинский голод стал известен на Западе благодаря валлийскому журналисту Гарету Джонсу, то в Казахстане подобного очевидца не нашлось43. Спустя примерно пятьдесят лет, в 1986 году, благодаря публикации эпохального труда Роберта Конквеста «Жатва скорби» украинский голод вновь вернулся под софиты. На фоне обострения холодной войны Конгресс США создал комиссию по расследованию украинского голода44. С тех пор благодаря активности украинской диаспоры, выделяющей гранты институтам и центрам украиноведения в Северной Америке, история украинского голода остается на переднем плане. А среди куда менее заметной казахской диаспоры подобного движения так и не возникло. Как следствие, казахский голод, в отличие от многих других преступлений сталинизма, так и не стал частью антисоветского нарратива холодной войны. Последняя глава настоящей книги подробно расскажет, как нынешнее руководство Казахстана – после огромного интереса к голоду, пробудившегося в 1990-е годы, – по большей части прекратило публичное обсуждение этой истории, дополнительно снизив вероятность, что ее подхватят на Западе. Некоторое замалчивание голода в Казахстане может объясняться также другими факторами – например, остаточным влиянием эволюционной теории, подразумевающей, что исчезновение кочевых народов, превращение их в оседлые общества – неизбежное следствие современности. В научной литературе казахский голод часто оказывается «неправильным расчетом», «культурным непониманием» или списывается на «постыдное пренебрежение Москвы» к последствиям ее политики: подобная интерпретация, как представляется, затеняет насильственную природу этого бедствия45. Возможно, одна из причин того, что западные ученые так долго пренебрегали голодом в Казахстане, кроется в живучем, но ошибочном представлении, что коллективизация казахов была ненасильственной – или по крайней мере не такой насильственной, как сталинские преступления против оседлых обществ. Если голод среди казахов был отчасти вызван «естественными» причинами, то специалисты по советской истории должны прежде всего докопаться до тех преступлений, которые являются полностью рукотворными. Сравнительно недавно свои труды о казахстанском голоде опубликовала международная группа исследователей – француженка Изабель Оайон, итальянец Никколо Пьянчола и немец Роберт Киндлер46. Опираясь на обширный круг архивных источников и используя разные подходы, в частности социальный, политический и экономический, они внесли важный вклад в понимание и главных этапов голода, и факторов, вызвавших его, и последствий голода для казахского общества. Труд Оайон включает в себя то, что она называет «социальной историей» перехода казахов к оседлой жизни при советской власти: особое внимание уделяется здесь не централизованному принятию решений, а катастрофическим последствиям насильственного перехода к оседлости для казахского общества47. Книга Пьянчолы, напротив, зиждется на экономической истории, и именно этот подход он использует, изучая трансформацию двух кочевых пастушеских обществ, казахского и киргизского, при советской власти48. Наконец, Киндлер в своем труде изучает роль насилия в казахстанском голоде, досконально разбирая, по словам самого Киндлера, как разные акторы использовали насилие для установления «порядка»49. Хотя эти ученые придерживаются разных точек зрения на то, в какой мере Москва осознавала размах кризиса, все они утверждают, что она стремилась использовать голод для полноценного включения казахов в государство, находящееся под властью партии50. вернутьсяМы по-прежнему очень мало знаем об обоих этих случаях. Важным исключением является следующая статья: Penner D’Ann R. Stalin and the Ital’ianka of 1932–1933 in the Don Region // Cahiers du monde russe. 1998. Vol. 39. No. 1–2. Р. 27–67. вернутьсяСогласно советской переписи 1926 года, последней перед наступлением голода, казахи составляли незначительное демографическое большинство в республике (57,1%), в то время как русские (19,6%) и украинские (13,2%) поселенцы составляли крупные этнические меньшинства. См.: Всесоюзная перепись населения 17 декабря 1926 г.: краткие сводки. Народность и родной язык населения СССР. М., 1927. С. 82. вернутьсяРудницкий и его соавторы не делят тех, кто умер в Казахстане, по этнической принадлежности. Уиткрофт и Дэвис заключают: «Число казахов, умерших от голода 1931–1933 годов, вероятно, превышало один миллион, а общее число жертв, вместе с русскими и другими жившими в Казахстане национальностями, вероятно, составляло от 1,3 до 1,5 миллиона» (Wheatcroft S.G., Davies R.W. The Years of Hunger. P. 412). По оценке Марты Брилл Олкотт, голод унес жизни 1,5 миллиона этнических казахов (Olcott M.B. The Collectivization Drive in Kazakhstan // Russian Review. 1981. Vol. 40. No. 2. P. 122–142). Некоторые казахские исследователи считают, что общее число жертв было куда более значительным. В 1992 году Нурсултан Назарбаев, президент Казахстана, разрешил провести расследование голода, и специальная комиссия определила, что от голода погибло 2,2 миллиона этнических казахов. О результатах расследования, осуществленного этой президентской комиссией, см.: Насильственная коллективизация и голод в Казахстане в 1931–1933 гг.: Сборник документов и материалов / Под ред. М.К. Козыбаева; сост. К.С. Алдажуманов и др. Алматы, 1998. С. 15. Макаш Татимов и Ж. Алиев считают, что жертвами голода стали 2,5 миллиона этнических казахов (Татимов М., Алиев Ж. Дербестимиз – демографияда. Алматы, 1999. С. 216). вернутьсяUS Commission on the Ukrainian Famine. Investigation of the Ukrainian Famine, 1932–1933: Report to Congress. Washington, DC, 1998. P. 136; Conquest R. The Harvest of Sorrow. P. 198. вернутьсяSlezkine Y. The Jewish Century. Princeton, 2006. P. 178–180 (см. рус. пер.: Слёзкин Ю. Эра Меркурия: евреи в современном мире / Авторизир. пер. с англ. С.Б. Ильина. М.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 234, 237). вернутьсяЭту историю рассказал в своей автобиографии Максут Джелисбаев. См.: Красный террор: из истории политических репрессий в Казахстане. (Сборник документальных материалов 20–50-х годов ХХ века) / Сост. М. Койгельдиев, В.И. Полулях, Ш.Б. Тлеубаев. Алматы, 2008. С. 113. вернутьсяКто есть кто в Казахстане: Биографическая энциклопедия / Сост. Д.Р. Ашимбаев. Алматы, 2010. С. 287. вернутьсяСоветские историки не упоминали о голоде, хотя и признавали «ошибки» и «перегибы» в ходе коллективизации, в каковых в первую очередь винили неправильное руководство, которое осуществлял Голощёкин. См.: Турсунбаев А.Б. Казахский аул в трех революциях. Алма-Ата, 1967; Он же. Коллективизация сельского хозяйства Казахстана, 1926–1941 гг. Алма-Ата, 1967; Он же. Победа колхозного строя в Казахстане. Алма-Ата, 1957; Дахшлейгер Г.Ф., Нурпеисов К. История крестьянства Советского Казахстана. Алма-Ата, 1985. вернутьсяО дискуссиях по поводу переписи 1937 года см.: Hirsch F. Empire of Nations: Ethnographic Knowledge and the Making of the Soviet Union. Ithaca, 2005. P. 282. вернутьсяNurtazina N., ed. Great Famine of 1931–1933 in Kazakhstan: A Contemporary’s Reminiscences // Acta Slavica Iaponica. 2012. Vol. 32. P. 127. вернутьсяСм., например: Елубаев С. Ақ боз үй. Алма-Ата, 1989; Мекебаев А. Құпия қойма. Алма-Ата, 1979; Қыдырбекұлы Б. Алатау. Алма-Ата, 1986. вернутьсяСм., например: Абдирайымов С., ред. Голод в казахской степи: письма тревоги и боли. Алматы, 1991; Абылхожин Ж.Б., Козыбаев М., Татимов М.Б. Казахстанская трагедия // Вопросы истории. 1989. Вып. 7. С. 53–71; Абылхожин Ж.Б. Традиционная структура Казахстана: Социально-экономические аспекты функционирования и трансформации. Алматы, 1991; Омарбеков Т. Зобалаң: күштеп ұжымдастыруға қарсылық 1929–31 жылдары болған халық наразылығы. Алматы, 1994; Idem. 20–30 жылдардағы Қазақстан қасіреті. Алматы, 1997. вернутьсяКомиссия заключила: «Размах трагедии был столь чудовищным, что мы можем с полным моральным правом назвать ее проявлением политики геноцида». См.: Насильственная коллективизация и голод в Казахстане. С. 6. вернутьсяСм., например: Абдирайымов С., ред. Голод в казахской степи; Абылхожин Ж.Б., Козыбаев М., Татимов М.Б. Казахстанская трагедия. вернутьсяВполне вероятно, что его первоначально звали не Филипп Исаевич. По ряду сообщений, настоящие имя и отчество Голощёкина были «Шая Ицович-Исакович». См.: Центральный комитет КПСС, ВКП(б), РКП(б), РСДРП(б): Историко-биографический справочник / Сост. Ю.В. Горячев. М., 2005; Кто есть кто в Казахстане. С. 287. Подобно другим революционерам, представителям этнических меньшинств, Голощёкин, возможно, решил выбрать имя, которое звучало бы по-русски. Неясно, была ли его фамилия настоящей. вернутьсяСм.: Михайлов В. Хроника великого джута. Алматы, 1990, репринтное издание 1996; Қуандықов Е. Сұрең салған сұрқия саясат: ғылыми мақалалар мен зерттеулер. Алматы, 1999. Михайлов, журналист, потомок спецпереселенцев, опубликовал свой текст о голоде на русском языке в 1990 году. Затем этот текст был переведен на казахский язык, несколько раз переиздавался на русском и стал одним из самых широко известных повествований о казахском голоде. В настоящий момент книга переведена на английский. Из нее были вычеркнуты несколько самых яростных антисемитских высказываний, но некоторые были сохранены (Голощёкина Михайлов называет «большевиком-цареубийцей» и сравнивает с «вампиром», жаждущим «крови»). Издатели, прославляя эту книгу как новаторскую, не обращают внимания на ее очевидные антисемитские нотки. См.: Mikhailov V. The Great Disaster: Genocide of the Kazakhs / Transl. by K. Judelson. London, 2014. P. 100, 113–114. Антисемитизм сыграл роль и в памяти об украинском голоде. См.: Himka J.-P. Encumbered Memory. вернутьсяВажное исключение из правила – следующая статья: Olcott M.B. The Collectivization Drive in Kazakhstan. Олкотт, не имевшая доступа к казахстанским или российским архивам, считает, что катастрофа в большой степени стала результатом ошибок Сталина и других московских руководителей, которые, по ее мнению, плохо понимали сложность экономики кочевого скотоводства. В небольшом разделе, посвященном казахскому голоду, Роберт Конквест в значительной степени опирается на работу Олкотт и приходит к аналогичным выводам (Conquest R. The Harvest of Sorrow. P. 189–198). вернутьсяCherfas Т. Reporting Stalin’s Famine: Jones and Muggeridge. A Case Study in Forgetting and Rediscovery // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2013. Vol. 14. No. 4. Р. 775–804. вернутьсяВ 1988 году эта комиссия в числе прочего вынесла решение, что «Иосиф Сталин и его окружение осуществили геноцид украинцев в 1932–1933 годах». См.: US Commission on the Ukrainian Famine. Investigation of the Ukrainian Famine. P. vii. вернутьсяВ кратком очерке о казахском голоде Норман М. Наймарк пишет: «В данном случае важнейшей причиной голода были не намеренные кровожадные действия со стороны властей, но постыдное невнимание Москвы к последствиям разрушения кочевой экономики в результате ее [Москвы] принудительной политики „седентаризации“» (Naimark N.M. Stalin’s Genocides. Princeton, 2010. P. 76). Роберт Конквест утверждает, что казахское бедствие было вызвано экономическими и политическими ошибками, а на более глубоком уровне – «непониманием культур в широчайшем смысле этого слова» (Conquest R. The Harvest of Sorrow. P. 194). вернутьсяАмериканский ученый Мэтью Пэйн тоже работает над монографией, посвященной голоду. вернутьсяOhayon I. La sédentarisation des Kazakhs dans l’URSS de Staline: Collectivisation et changement social (1928–1945). Paris, 2006. вернутьсяPianciola N. Stalinismo di frontiera: Colonizzazione agricola, sterminio dei nomadi e costruzione statale in Asia centrale, 1905–1936. Rome, 2009. вернутьсяKindler R. Stalins Nomaden: Herrschaft und Hunger in Kasachstan. Hamburg, 2014. P. 16. Английский перевод книги Киндлера должен скоро выйти в издательстве Питтсбургского университета. Рус. пер.: Киндлер Р. Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане / Пер. с нем. Л.Ю. Пантиной. М.: РОССПЭН, 2017. вернутьсяПьянчола называет этот процесс «этатизацией», которую определяет как «включение казахов в государство, управляемое из Москвы» (Pianciola N. Famine in the Steppe: The Collectivization of Agriculture and the Kazak Herdsmen, 1928–1934 // Cahiers du monde russe. 2004. Vol. 45. No. 1–2. Р. 147). Киндлер называет этот процесс «советизацией при помощи голода», определяя его как «большевистскую программу по принуждению людей к вступлению в подданство при помощи провоцирования кризиса» (Kindler R. Stalins Nomaden. Задняя сторона обложки). |
