Малочисленные постояльцы разбежались и попрятались кто куда, и только я, удачно расположившаяся в самом дальнем углу, торопливо доедала жаркое. Шарусси тревожно зудела, но есть я хотела так, что начни рушиться здание мне на голову, не сдвинулась бы, пока не опустошила тарелку с этим великолепным, ни с чем не сравнимым обедом из двух картошин, пяти кусков мяса и кучи моркови. К тому же я за него заплатила, а денег у меня не столько, чтобы размазывать их по полу ради классической потасовки. Драки в шинках случались с регулярной частотой и не считались чем-то из ряда вон выходящим. Ни один Правитель не издал указа о запрете продажи хмельной продукции дуракам, так что приходилось мириться с их наличием и с учиненными ими беспорядками. Владельцы шинков, кстати, в накладе не оставались: за всю поврежденную утварь драчуны выплачивали полную стоимость без амортизации. А вот за мой ужин в случае его утери никто не заплатит. Так что, пусть носятся в свое удовольствие, пока меня не трог…
Я не успела закончить мысль и проглотить последнюю ложку – Шарусси, до сих пор нудно требовавшая удалиться из зоны боевых действий, в один момент привела в готовность рефлексы тела. Неприятное предчувствие кольнуло под сердцем, и я интуитивно отклонила голову в сторону. Охотничий широкий нож вошел в доску, как в масло, а не отклонись я – по рукоять бы прошиб череп, аккуратно меж моих красивых голубых глаз.
А вот это уже что-то новенькое, за поножовщину можно и смертельный приговор от стражи получить.
Судорожно сглотнув и чудом не подавившись, я посмотрела на дерущихся. Те так же упоенно гоняли по кругу свою жертву, словно никто из них не предпринял попытки в пылу сражения по-тихому прикончить одинокую и очень храбрую путницу. Только вот Шарусси знала, что сталь была выпущена с определенным намерением.
Я осторожно коснулась широкой металлической рукояти, и вспыхнувшая мутная картинка открутила время назад. Последнее «воспоминание» ножа длилось не более нескольких секунд, и они не давали ответа о том, чья рука из кучи-малы послала подарок. Мужские тела, как будто специально, сплелись в шатающийся комок, единственной целью которого было не развалиться на составные. Пока я присматривалась к деталям, драка прекратилась, и все зачинщики высыпали из на улицу, продолжив мордобой снаружи. Голоса постепенно удалялись и скоро вовсе смолкли, а в шинок вернулись постояльцы. Я выпила компот, накинула на плечо легкую дорожную курточку и покинула приветливое заведение, так и оставив торчащий из стены нож нетронутым. Может, кому-то сгодится плащ повесить.
Оплаченная комната на постоялом дворе обещала усладу моему сну, но я повременила с отдыхом и отправилась на прогулку, чтобы размять ноги после седла и показать себя этому миру и конкретным лицам, в частности. Я бы на их месте жаждала минуты уединения не под крышей шинка, а в куда более непринужденной для ножа обстановке. Гуку я сразу отвела в конюшню, располагавшуюся недалеко от снятых мною апартаментов, искренне заверив животное, что вернусь ее почистить и помыть после своего моциона. В сервис местной конюшни входили только денник два на три и скудный паек сена, повергший меня в состояние, близкое к злобе. Я разыскала не особо скрывающегося конюха, приплатила за добавку к сену и заверила, что через пару часов лично проверю, не голодает ли моя девочка. Конюх заученно покивал и шмыгнул под тент с запасами, убедив меня в естественности происходящего для экономного постоя.
Я активно готовилась встретить неприятеля в любой момент. Всматривалась в лица, запоминала расположение улиц и торговых лавок, отмечала подозрительное поведение горожан, и к исходу прогулки окончательно убедила себя, что паранойя не самое страшное отклонение. Если бы я не преуспела в убеждении, пришлось бы искать среди выданных Аброром склянок заветную, с этикеткой «Успокоительное, сильнодействующее».
Городок оказался совсем небольшим, немногим больше обычных эрий, но с отличительной, как полагалось, чертой: конвентом, где собирались ответственные жители и решали возникающие проблемы. В нашей эрии тоже имелось место сбора, но доступ туда имели лишь главы родов, да и выглядело оно гораздо скромнее, а проблемы обсуждались только локального характера. Города брали ответственность за себя и за несколько ближайших эрий, а кэпиты главенствовали над всеми по своим границам. Так завели наши предки, так мы и продолжали жить, веря в разумность распределения. Мы, это жители континента Нануэк. В Цанте власть делилась иначе. У них там вообще все с ног на голову, не как у людей. Дома по сто этажей, ардеа вместо лошадей, корба…кораба…кор-по-ра-ции вместо сельского хозяйства и никаких эрий. Правители Цанте отринули заветы древних и смешали магию с наукой, сотворив новый мир из камня и стекла. Говорят, если со всего Цанте собрать деревья, то выйдет небольшой лес, каких в Нануэк бессчетное количество – так мало там зелени. Но не смотря на непривлекательную картину, все равно находились те, кто бросал жизнь на природе и отправлялся покорять вершины небоскребов. Причины, как водится, у каждого свои. Я осуждать не бралась. Не мое, да. А вот кому-то другому в самый раз и по душе.
Изучив малочисленные местные достопримечательности в виде конвента, памятного древнего колодца, установленного здесь испокон веков, и коротенькой аллеи на десяток лавок, я вернулась в конюшню. На улице уже стемнело, и парочка конюхов, мельтешивших здесь под вечер, скрылась из виду. Надо признать, я не рассчитывала на короткий рабочий день, иначе бы сразу занялась водными процедурами Гуки, не откладывая на потом. Тем не менее, основной свет был потушен, а на территории двора не находилось ни одного постороннего человека. Я не стала стучаться в подсобку к конюхам, здраво рассудив, что ради меня одной нет надобности прерывать законный отдых сотрудников, и спокойно протиснулась в прикрытые на ночь тяжелые двери. В помещении без окон царила темнота, маленькие ночники у пола почти не давали освещения, разве что облегчали жизнь крысам. Ну, и мне. Шарусси постепенно перестроила зрение, выбелив темные участки. Ночное зрение отличалось от дневного, в кромешной темноте цвета блуждали в сером спектре, но при небольшом освещении, вроде работающих ночников, картинка практически походила на привычную.
Гука не очень обрадовалась обещанному приходу, она уже устроилась спать. Почувствовав мое приближение, она торопливо поднялась на ноги, от неосторожности, чуть не выдав хлипкую боковую перегородку между денниками. Соседние лошади тоже заволновались, просыпаясь.
–Отдыхайте, я ненадолго, – успокоила я их, но любопытные морды и не думали возвращаться ко сну, продолжая наблюдать за происходящим. -Ну, что, моя хорошая, припозднилась я совсем? – зашептала я Гуке, обнимая лошадь за грязную шею. -Не будем уже сегодня мыться, я зашла, потому что обещала. Так, и что тут с сеном у тебя? – я пошаркала носком ботинка, прикидывая объем сухой травы и удовлетворенно выдохнула. -До утра хватит, если не будешь в нем спать и втаптывать в навоз. Ты же не будешь? Ты же не свинья у меня?
Гука с обидой всхрапнула: что за намеки, сено – это не только вкусная еда, но и полезная притирка, работающая вкупе с навозом.
–Да ладно, – я ободряюще почесала ее холку и замерла.
Уши моей кобылы и Шарусси напряглись одновременно. Дверь конюшни мягко скрипнула, пропуская полоску света с улицы на пол. Полоска расширилась и быстро стянулась. Я очень тихо опустилась вниз по стенке денника, доверяя предупреждению Шарусси, и закрыла глаза. Здесь есть десяток бодрствующих глаз, я могу видеть ими, не высовываясь из укрытия.
По узкому проходу, не скрываясь, шли двое мужчин с одним чадящим фонарем. Один рослый, широкоплечий, другой тощий, низкий, совершенные антиподы друг друга. Двигались они уверенно, по сторонам не смотрели, пока не дошли до моей лошади. Они определенно знали, куда и зачем шли и не теряли времени ни на разговоры, ни на лишние телодвижения. Рука рослого потянулась к задвижке, но та словно приросла к пазам. Мужчина приложил усилие, дверь содрогнулась, но не поддалась.
