Уверенно, но негромко постучал в эту дверь и услышал голос Караи:

– Заходи. Никто не спит.

Дверь открылась, и Пато шагнул внутрь. Как с обрыва в незнакомый омут – дыхание перехватило, и одна мысль пульсировала в голове: что дальше?

Вошел. Осмотрелся.

Карая, как радушная хозяйка, встречала его у дверей. Это она ему открыла и, приглашая войти, отступила вглубь дома.

Печь, скамейки вокруг стола, горшки и плошки на полках. Мягкие циновки с веселыми красочными узорами на полу. На стенах такие же циновки, но с более сложным рисунком. Почти картины. Мягкий свет от двух ламп не слепил, наоборот – ласкал взор. Было уютно в этом доме. Как к себе зашел.

На столе стоял пузатый кувшин. В таких сосудах хозяйки обычно подавали пиво.

В углу за печью зашуршало. Кошка, наглая, как росомаха, недовольная тем, что ее разбудили, вышла из своего укрытия и отправилась прямиком к хозяйке. Нервно мяукнув, она с природной грацией своей взлетела на руки Караи, где была благосклонно принята и обласкана.

– Заходи, – вновь предложила женщина. – Тао сейчас выйдет к нам.

Карая подошла к столу и опустила кошку на скамью. Взяв в руки кувшин и наполнив из него три кружки пивом, отерев горлышко о передник, опустила на место. Села.

Дважды в этом доме к столу не приглашали. Пато, зная об этом, поспешил занять место, показанное ему два года тому назад. С тех пор он так и занимал его, бывая в гостях у Гана.

– Здравствуй, Пато.

Тао Ган вошел неслышно, как всегда. Легко быть неслышным в своем доме, где тебе знакома каждая доска пола, и ты можешь не наступать на те, что скрипом могут выдать тебя. Пато и сам неоднократно ухитрялся у себя дома подойти к обнаглевшей мышке так, что она не слышала его, и застав врасплох, схватить грызуна. Если говорить о мастере Тао, то таким «своим домом» для него являлся весь окружающий мир.

Присев рядом с женой, Тао поднял кружку:

– За встречу. За прожитый день и за день грядущий.

Выпили.

– Мы тут поспорили с Караей, – улыбнувшись, сказал он. – Она говорит, что ты достоин награды.

Сердце Пато перестало биться и бесполезным камнем упало, оказавшись где-то в пятках.

Эти двое, муж и жена, с любопытством ребенка смотрели на Пато, ожидая его реакции. Тао продолжил, и Пато знал, что он сейчас скажет:

– Еще один день, Пато. Расскажи, что ты сегодня узнал и чему научился.

– Ничего нового, мастер Тао, – и решил пояснить: – Ничего нового не узнал. Научился понимать то, что уже давно знал. Это, оказывается разные вещи: знание и понимание этих знаний.

– Расскажешь? – с неподдельным интересом спросил его Тао Ган.

– Что ты пристал к нему? – вскинулась вдруг Карая. – Может, он целоваться учился? Его теперь каждая девчонка мечтает чему-нибудь научить.

– Карая, милая, что ты говоришь? Или чувствуешь, что проиграла спор?

Тао чуть не смеялся.

– И ничего не проиграла, – притворно надула щеки та. – Так что? – обратилась она уже к Пато.

– Сегодня, – продолжил он как ни в чем не бывало, – после того, как мы с тобой попрощались, Тао, все, с кем бы я ни заговорил, чему-то меня научили. Кто – по-доброму, кто – нет. И я всем благодарен. Искренне. Сегодня меня осенило, и я осознал, наконец, где мое место. Вернее, какое оно.

Пато заметил, как мастер Тао посмотрел на жену и приподнял брови в немом вопросе: «Ну, что я говорил?»

Та отмахнулась от мужа и продолжала внимательно слушать, что говорит Пато.

– Я не скажу ни вам, ни кому-то еще, какое оно, это место. Но сделаю все, что от меня может зависеть, чтобы там оказаться.

– Хорошая цель, – мастер Тао уже сам наполнил кружки новой порцией пива. – Только ты ошибаешься, если думаешь, что мы хотим знать про то, какое оно. Это место под солнцем только твое и волновать может только тебя.

Он взял кружку в руку и протянул над столом, призывая тем самым последовать его примеру.

Выпили.

Карая, раскрасневшись от выпитого пива и волнения, вдруг заговорила тихо и ласково:

– Пато. Ты мне как младший брат. Всегда был. Я очень рада за тебя, – и уже обычным голосом обратилась к мужу: – Мне кажется, ты был прав. Я проиграла спор.

Тот в свою очередь посуровел и не спешил что-либо сказать в ответ на слова жены. Повисла неловкая пауза.

– Ты проиграешь, если он заслужит не одну, а хотя бы две награды от меня.

Кошка, задремавшая на руках Караи, мурлыкала, разбавляя неуютную тишину.

Мать Тао, достопочтимая Танга, собравшись уже шагнуть из полумрака смежной половины дома, передумала, наткнувшись на замолчавшую компанию, видимо, без объяснений уразумев, что разговор перешел на другой, более серьезный лад.

– Не знаю кто лет тридцать тому назад придумал некий свод условий и правил для молодых людей, мечтающих в силу неких одним им известных мотивов встать на путь гана. Условия и правила, ха-ха. По-моему, это попахивает бредом. Человек хочет сразиться с абсолютным злом, ищет возможности обучения этому ремеслу, а его вгоняют в условия и правила. И вот этот кто-то, возомнивший себя равным чуть ли не богам, пишет на клочке бумаге несколько слов, которые должны подвести всех мастеров-ганов к чему-то единому, по его мнению. Он верит в то, что сама борьба со «зверем» недостаточно прочно связывает нас. Это был глупый человек. Я повторюсь – все это бред, и поэтому никогда не пытался узнать, как звали этого человека, и какое отношение он имел к нашему братству.

Но все ганы приняли это как закон. Никто не возразил. Это загадка для меня, ибо я знаю лично нескольких из тех, кто видел воочию, как этот закон принимался. Они и сами не могут объяснить то, что подвигло их дать согласие на это. Ну, да ладно.

– А разве нельзя было спросить у тех, знакомых тебе людей, как звали того чудака?

Ган остался невозмутим несмотря на то, что его прервали, и продолжил:

– Карая, я же сказал, мне нет и не было дела до этого сумасшедшего. И как его звали – меня никогда не заботило. Что даст мне это знание? Ровным счетом ничего. Не перебивай меня впредь.

Он снова наполнил кружки и, никого не ожидая и не призывая, выпил.

Карая, нисколько не обидевшись на такую отповедь, завозилась с кошкой, дразня и не давая той уснуть.

Пато, застыв как статуя, ждал продолжения. Никогда еще Тао не рассказывал ему ничего, что было бы связано с охотниками на «зверя». Он жаждал этих знаний и без зазрения совести задвигал свои сегодняшние «подвиги» на второй план.

– Так вот, – продолжал тем временем Тао, – если следовать тем условиям, то ученик пребывает в статусе обучаемого не более трех лет. За это время с равными интервалами во времени – примерно в один год он получает в награду от своего мастера три кольца. Каждое кольцо вручается ему по мере достижения им определенных дисциплин. Каждый ган сам выбирает, какими они будут. У всех по-разному, как они считают. К сожалению, они заблуждаются.

Ган перестал говорить, закрыл глаза и откинулся назад, опускаясь спиной на скамью.

– Позволено ли мне будет, мастер, задать несколько уточняющих вопросов?

Тао Ган открыл глаза.

– Да, Пато. Я именно этого и ожидаю. Но берегись! Будь аккуратен в выборе. То, какие вопросы ты задашь, определит, кто из нас, я или Карая, одержит верх в нашем шутейном споре.

Заметив, как напрягся его ученик, Тао поспешил добавить, успокаивая Пато:

– Твоя судьба не изменится от этого. Ты уже все для себя решил, и даже если ты огорчишь меня и будешь изгнан, то с пути не свернешь. Так чего опасаться?

– Я не боюсь быть изгнанным, – выдержав вдруг потяжелевший взгляд наставника, твердым голосом ответил Пато. – Тем боле, что я уже никогда не буду одинок, даже в изгнании. Со мной навсегда останется все то, что вы подарили мне: ваша вера в меня и мои силы, неподдельная радость Караи, ваше терпение. Я знаю, где мои корни, и знаю, к чему в итоге приведет меня мое стремление.

Тао вновь скользнул взглядом по жене и уже в который раз потянулся к кувшину. Вновь наполнив кружки, он перевернул сосуд вверх дном, давая понять, что не мешало бы его наполнить.