Мишанька наш был на даче со своим детским садом, навещать отпрысков родителям разрешали по очереди, когда наступила наша, мы поинтересовались: что можно привезти? Нам объяснили и попросили привезти на всю группу тридцать одинаковых огурчиков. Пошли на рынок, ходили, выбирали, нашли самые лучшие, торговала женщина слегка под хмельком, мы попросили:

– Вы нам тридцать штук примерно одного размера не могли бы подобрать? Детишкам в детсад, чтобы не сорились. Едем сынулю навещать, ну и малышне к обеду по огурчику.

Женщина так умилилась просьбе, что бросила всю свою торговлю, перерыла весь свой товар и отобрала тридцать одинаковых ровненьких огурцов.

Летняя дача детского сада Минрыбхоза, в который мы затесались по блату, находилась в Подмосковье на берегу Москвы-реки. Добираться надо было минут двадцать на электричке, затем на автобусе с проездом через паром, после минут пятнадцать пешком. Но какое это имело значение, когда можно было увидеть наше солнышко? Михрютка наш слегка похудел, но выглядел свежо. Дача нашего детсада располагалась в деревянном доме, скорее всего, это была старинная русская усадьба, реквизированная в двадцатых годах.

Договорившись с нашей воспитательницей, забрали сына и пошли с ним на берег Москвы-реки, сидели, расспрашивали Мишуту о его житье-бытье, хотя ему было не до разговоров – трескал как автомат арбуз, обгрызая мякоть до белой корки. Нагляделись на него, надышались, натискались, накормили – пора было возвращать сынулю. Привели его в садик, Мишка помчался играть с друзьями, а мы поехали домой.

Своё обучение на курсах английского решил притормозить, что-то не увидел пользы от посещения оных – я расслабился, сказывалась усталость, накопленная за шесть лет вечернего обучения, и смысла тратить дальше время на них я не видел.

На работе, поиграв с утра в теннис в Сокольниках, сидел, разбирал результаты гибки заготовок, расшифровывал записи осциллографа, строил графики, чертил и заполнял таблицы. Санька Кузьмин напечатал мне гору фотографий.

В сентябре Серёга Чиков сказал, что мне надо готовиться к поездке на картошку. Пробормотав что-то неопределённое, я задумался, по большому счёту у меня была справка – маменька мне её состряпала в своей поликлинике. Справка эта освобождала меня от любой неприятной для меня работы, но, с другой стороны, я понимал, что это будет не совсем правильно по отношению к моим коллегам – чем я их лучше? Я решил посоветоваться с Сашкой Тележниковым, Санёк ответил:

– Я бы тебе посоветовал разок съездить – все ездили. Потом, там не так уж чтобы грустно, езжай, повеселишься, молодость вспомнишь.

И я поехал – Санёк дал мне очень правильный совет, я там перезнакомился с немалой частью факультетской молодёжи, со многими парнями из других секций нашей кафедры, веселей стало. Бывало, бежишь по факультету, бац – приятель, физиономия знакомая – на картошке были, пустячок, а приятно.

Работали мы в Зарайском районе, туда ежегодно для оказания шефской помощи отправлялся большой сводный отряд студентов и сотрудников МВТУ, трудились в деревнях с названиями Пронюхлово, Машоново, Мендюкино и Чулки-Соколово, нас определили, насколько я помню, в Машоново.

Жили мы в большом недавно построенном бараке, человек по семь-десять в комнатах. Удобства – как в пионерском лагере – на улице. Кормили в совхозной столовой – без изысков, но качественно и сытно. Помывка – раз в неделю в сельской бане.

Работали первые пару дней или чуть больше на уборке сахарной свеклы. Технология была простая – идешь по полю, видишь свеклу перед собой и пинаешь её носком ботинка – от удара у неё отрываются тонкие корешки, и её легче извлечь из земли, выдираешь её из грунта и кидаешь в кучу.

Потом нас направили на сортировку и загрузку картохи в картофелехранилище. Картошку, привезённую с поля, поначалу ссыпали в большую кучу у склада рядом со стоящим транспортёром. На нём картошку перебирали, ссыпали в большие корзины, которые затем высыпали в самосвал. После заполнения самосвал проезжал сто метров до картофелехранилища, въезжал, ссыпал картошку в большую кучу и возвращался под загрузку. Цикл повторялся. Сортировали картошку, стоя у транспортёра, по большей части девчонки, я предпочёл заниматься погрузкой. Стоял себе в кузове, брал поставленную на края корзину, нёс её ближе к кабине, высыпал, скидывал вниз и брал новую – и так по кругу.

Отдыхали только в те несколько минут, когда грузовик возил картоху на склад, поэтому девчата, чтобы на несколько секунд отвлечься, подходили к кузову и задавали какой-нибудь немудрящий вопрос, типа:

– Алик, ну, ты там много навалил?

Я, стараясь поддержать общий градус веселья, находил такой же незатейливый ответ:

– Да нет, кормёжка не та.

Десять минут в час были отведены на перекур, курящих у нас не было, а я был курильщик такой – только за компанию, если никто не курил, то и мне неинтересно, поэтому во время перекура мы грелись у костра – пекли в золе картошку. Засыплешь в золу и идёшь трудиться, пришли на следующий перерыв, а она испеклась и даже остыла до нужной кондиции.

Девчонки стыли на ветру – пацаны насыпали небольшими кучками угли, ставили вверх тормашками вёдра и предлагали им для согрева.

Я предложил подобное тёплое сиденье девушке с нашего факультета, подруга её заявила:

– Алик весь костёр Надьке под жопу стащил.

Когда картофелехранилище забили под завязку, народ разбросали по другим объектам, нас с ребятами отправили копать бурты под картошку. Работали мы с двумя деревенскими мужиками. Мужики работали основательно, но очень неспешно – вдвоём они копали один бурт два дня. Я, получив какие-то навыки при копании ямы под фундамент дачи тестя, вырыл в первый день бурт в одиночку и во время перекура поинтересовался у местных:

– А сколько стоит в совхозе один бурт выкопать?

– Семь рублей.

– Так это в принципе сто пятьдесят рублей в месяц, если по бурту в день копать, по вашим меркам неплохие деньги.

Мужики сидели, переглядывались, посмеиваясь надо мной:

– Не, так работать – это какой же я домой приду:

– Хорошо, а сколько вы получаете по-среднему в месяц?

– Да рубликов семьдесят.

– Ну и как жить на такие деньги?

Мужики переглянулись, заулыбались, один ответил:

– Ну как жить? Картошечки продашь, мясца продашь, капустки квашеной, огурчиков, грибочков, маслица сливочного домашнего…

Он рассказывал ещё, но уже было неважно. Стало понятно, что вырастить всё это, переработать, сохранить, продать нужно столько сил, умения и времени, что эти возможные чахлые совхозные семьдесят рублей прибавки никак не покроют всё то, что эти мужики могут заработать в своё время, поэтому, придя домой, он должен быть свеж.

Выбор развлечений по вечерам был невелик: танцы или выпивка, правда, один раз местная пацанва пришла нас бить. Причины были неясны, да и зря они это придумали – нас было втрое больше, и пришедшие все были – так, мелочь пузатая лет пятнадцати. Мы стояли, ждали, что они попытаются предпринять. Они поначалу гомонились, пытались раззадорить друг друга. Был у нас парниша, играл в регби когда-то на серьёзном уровне, спал, когда к нам гости заявились. Проснулся, взял шестиметровую доску, лежавшую около общаги, подошёл и стал с интересом наблюдать, что у нас происходит. Гости наши совсем сникли. Тут глава нашей тусовки, назначенный руководством факультета, поинтересовался:

– Ребята, а что произошло? Вы чего пришли-то?

Ребята молча топтались, было понятно – вечер, приняли на грудь по фуфырику какой-то дряни, появилось желание кому-то сунуть в грызло – пришли и поняли, что, вероятней всего, сами огребут. Из кучки деревенской мелкоты вывалился их лидер – какой-то местный испитый идиот лет тридцати пяти.

– Я делов ваабще не знаю, кто, чего – без понятия.

Наш командир предложил ему:

– Давай-ка отойдём в сторону, обсудим.

Высокие стороны удалились в темноту, немного побубнили, громко рассмеялись, вернулись и сообщили, что конфликт исчерпан.