Макар пришёл вечером – катать заготовки для любых целей, кроме учебных, также можно было только по вечерам, по тем же причинам, что и у нас. Приволокли вдвоём наши заготовки-пакеты на кафедру прокатки, сели ждать – печь не разогрелась до нужных 1 250ºС. Потрепались, потом, когда подошла печь, Макар – по виду он был постарше меня лет на пять – настроил стан на нужный размер, заложил кузнечными клещами в неё пакет, сверху на пакет положил найденный рядом лист нержавейки. Я поинтересовался:

– А зачем сверху лист нержавейки?

– Тэны нагревательные сверху – пакет сверху быстро разогревается и сильно окисляется от лучевого нагрева, на поверхности окалинка образуется, она потом при прокатке впечатывается в пакет, и на листе ПСМ тоже её следы, сглаженные, но бывают. А нержавеечкой прикрыли – и на пакете окалины не будет.

Подождав десять минут, открыли заслонку и увидели на поде печи блестящее зеркало расплавленного металла.

Макар стоял с открытым ртом, оцепенев, я, хотя впервые принимал участие в подобном действе, понимал, что расплавиться пакет не должен был, и спросил:

– Температуру в печке, что ли, перепутал?

– Да какой там, она 1 200°C даёт с трудом, ничего не понимаю.

Через пару минут Макар пришёл в себя, деловито закрыл заслонку, выключил печь, стал собирать пакеты.

– Быстро забираем своё барахлишко и сваливаем, никому ни гу-гу, что мы с тобой здесь были сегодня. Я вообще на пару дней затихарюсь, подумаю – надо понять, что произошло. На работе, если спросят, почему не катали, скажешь, что я не пришёл.

Не помню, что я сообщил Илье о том, почему не удалось прокатать заготовки, то ли наврал, что Макар не явился, то ли рассказал всё как было и передал просьбу Макарочкина не говорить никому. Кстати, он сам появился через неделю, рассказал причину, по которой расплавился пакет – оказывается, он накрыл его не нержавейкой, а листом титана, титан при температуре выше 1 200º начал взаимодействовать со сталью, что привело в итоге к образованию эвтектики и, как следствие, к расплавлению, так как температура плавления эвтектики железо-титан 1 085°С.

Катать пакеты стало негде – на прокатке было две печи: у одной после нашего с Макаром визита надо было ремонтировать футеровку пода, у второй сгорели все нагревательные тэны.

Я потихонечку адаптировался в коллективе, познакомился со всеми.

Аркадий Иванович Легчилин был трудягой: или копался со своими аспирантами в установке, или сидел за столом, что-то писал, просматривал негативы фотоплёнок, графики, расчёты.

Владимир Солдатенков выглядел убедительно, говорил твёрдо, уверенно, производил впечатление. Мужик был, безусловно, порядочный, но, по моему мнению, неглубокий.

Хациев Юрий Харитонович – на пару лет постарше меня, просто красава: умный, тонкий, чёткий, со стержнем, абсолютно порядочный, чрезвычайно одарённый и при этом чувствующий себя как рыба в воде в любой компании.

Завлаб наш Серёжа Чиков, на пару лет постарше меня, учился тоже на вечернем, заканчивал шестёрку в этом году. Крупный, толстый парниша – играл когда-то в баскетбол, имел, если не ошибаюсь, первый разряд, как завлаб был на уровне, бывало, в плохом настроении «играл в начальника», но в целом был мужик не зловредный, мы с ним ладили вполне нормально. Был заядлым шахматистом, бывало, прохаживался по секции, сцепив руки за спиной, потом кивал мне и негромко:

– Сыграем?

Я бросал работу, мы садились, как правило, в комнате учебных мастеров и резались в шахматы, иногда часа по полтора-два – играли примерно в одну силу и были азартны оба.

Было на момент моего прихода четыре учебных мастера: двое в возрасте – дядя Федя Плахов – отец Валентина Плахова – и Алексей Петрович, обоим было за шестьдесят, Сашка Кузьмин и Толя Макаров, оба молодые, толковые и ответственные ребята. Валентин Плахов – ассистент, отличный парень, говорун, интеллектуал и изрядный раздолбай, работал в группе Юсипова, занимался вальцовкой в штампах, их технология, кажется, проходила экспериментальную апробацию на почтовом ящике в Москве, и Валентин частенько пропадал там.

Кроме меня, в секции был инженер Валерка Стратьев. Он был на пару лет моложе меня, кончил институт на год раньше, поначалу работавший на теме Юсипова, потом начал трудиться с Легчилиным, занимался электрогидравлической штамповкой.

Я потихонечку пытался разобраться, что это за штука – пористо-сетчатый материал, для чего из цветного пластилина сделал увеличенную модель металлической сетки – накатал «колбасок», имитирующих в десятикратном масштабе утки и основы наиболее часто употребляемой сетки, сплёл несколько слоёв пластилиновой сетки, поместил их так, как мы складывали перед прокаткой, для того чтобы слои не склеивались, переложил слои резиной, нарезанной из презервативов – тоньше не нашёл, нашёл потолще книгу в твёрдом переплёте и начал постадийно деформировать свой пластилиновый ПСМ, разбирая его на части и разглядывая, как происходит деформация элементов сеточной структуры в местах контактирования слоёв.

Илья с интересом наблюдал за моими действиями, а я, поразвлёкшись подобным образом, пришёл к мысли, что, скорее всего, я занимаюсь не тем – целая кафедра прокатки колдует над созданием пористо-сетчатого материала, так им и карты в руки, а мне надо, пожалуй, начать исследовать, как ведёт себя готовый материал при деформировании.

В середине апреля, когда за городом сошёл снег, позвонила тёща, была на нерве:

– Алик, Алик, – кричала она, – на даче фундамент украли…

– Лидия Ивановна, ну что Вы глупости говорите? Вы представьте его себе, ну как его можно украсть?

Целиком фундамент был высотой около полутора метров – как его украсть? На ленточном, бетонном, армированным двухсотым швеллером основании, в заливке которого под руководством деда принимали участие все взрослые члены семьи, друг деда выложил кирпичную метровую кладку.

– Нет, украли, украли. Мы с дедом на даче были – фундамента нет.

Было понятно – не понимает, сказывается нехватка образования не только технического, но и среднего школьного.

– Лидия Ивановна, Виктора Владимировича дайте к трубочке.

Тёща передала трубку деду.

– Бать, ну, ты-то понимаешь, это же бред.

– Да, конечно, что они, бабы-дуры, понимают.

Тут дед замялся, понизил голос. В голосе появилось какое-то неуверенное придыхание:

– Алек, но фундамента-то нет.

– Бать, ну, копнул бы. На болоте же строим – утонул.

– Алек. Я копал – нету.

По его опасливо-осторожной интонации я понял – тесть попал под влияние бабкиной истеричной реакции на отсутствие фундамента и тоже поверил, что его спёрли, может быть, не до конца, был в состоянии «верю – не верю». Не понимает, как это сделали, но считает, что бабка, возможно, права. Ясно было, что словами их не убедить – надо ехать на дачу:

– Ладно, давай скатаем в субботу на дачу.

Дед оживился, ему явно было нужна поддержка:

– О! Отлично, подходите к нам с утра.

Поездки на дачу стали происходить повеселее, что-то произошло с сознанием тестя – может быть, ранняя беременность и замужество второй дочери, или что-то ещё, но дед бросил пить. Зарабатывал он весьма прилично и через год купил «Запорожец».

На дачу в субботу мы прикатили с комфортом – на машине. Фундамента не было – на том месте, где в прошлом году я копал под него яму, а потом мы с дедом мастерили опалубку и заливали бетон, была ровная болотистая лужайка. Тёща, воодушевлённая своей правотой, скакала по участку, выдвигая бесчисленное количество версий кражи.

Меня разбирал смех, хотел поначалу слупить с деда что-нибудь за ранний подъём, утренний субботний сон – самый сладкий, но поглядел на него – и мне стало его жалко.

– Ладно, сейчас поищем, давай, тащи лопату.

Лопаты перед зимой дед прятал в только одному ему известные места. Деревенские колдыри пёрли всё, что могли найти.

Дед принёс лопату.

– Напомни, где копать.

Дед помнил расположение фундамента с точностью до нескольких сантиметров.