Нису не удивили эти капризы невесты. А Шакира то и дело начинала возмущаться:
– Ты, подруга, вообще-то в своём уме?! Почему не потребовала ресторан «Нурбакча»?! Там бывает только самое крутое начальство. Там даже ручка туалетной двери золотая! Там змей и лягушек привозят на самолёте из Африки и жарят прямо у тебя на глазах! Стыдоба, из-за тебя такие люди пачкают в траве ботинки. Да и пришли сюда, наверно, через «не хочу». Не пришли бы, да Бадри Саматовичу угодить нужно… Слушай, Ниса, а наша птичка-то нам ни слова о том, кого на крючок поймала, да? Ну и скрытная!
– Это её личное дело, – спокойно ответила Ниса.
Но Шакира не могла успокоиться:
– Ба-а, а эти тупые гармонисты – это что, колхозная самодеятельность? Другой бы по такому случаю пригласил артистов из Москвы. А ты сама-то, птичка, чего такая кислая? Пожелтела вся, словно отца родного хоронишь. Радуйся, прыгай, пляши! Ты теперь жена такого богача! Кстати, и муж твой не такой уж и старый…
«Не старый…» До свадьбы Бадри Саматович съездил в одну из московских клиник и значительно «уменьшил» свой возраст. Его лицо теперь было гладким, словно после утюга. Да, лицо, конечно, было гладким, но вот под одеялом «следов молодости» почти не ощущалось. И если изношенное годами тело кудесники могли хоть как-то преобразить, то пробудить в нём молодую страсть было не в их силах. Пропитанный запахом старости Бадри Саматович был подобен старому пальто, насквозь пропахшему нафталином. Не разумно возлагать надежды на мужчин, чьё солнце жизни склоняется к закату. Так свеча, перед тем, как погаснуть, вдруг неожиданно вспыхивает. И ты по глупости своей удивляешься: «Какое удивительное сияние!» Но затем свеча гаснет навсегда…
Во время перерыва Шакира снова начала зудеть:
– Здесь есть евреи, русские. Почему тамада только по-татарски тарахтит? Устроила тут комедию на деревенский лад!
И тут Сандугач взорвалась. Её душа и без того рыдала, весь мир катился в тартарары! Заодно досталось и не виноватой ни в чём Нисе:
– Пусть научатся понимать! Раз уж на татарской земле живут! А вот вы, татарки, должны ещё похвалить меня. За то, что я уважаю свой язык. Хотя… татарского в вас – кот наплакал. Что, например, татарского в Нисе? Разговаривает по-татарски – и всё! На правильном книжном языке. Это, видите ли, литературный язык! Но что в нём есть от народа? Вы, городские мадонны, не знаете вкуса настоящего татарского языка!
Потом, конечно, Сандугач было стыдно за свою выходку. Ведь среди двух сотен гостей действительно близкими людьми для неё были только Ниса и Шакира…
Ах, какая это была ночь на лесной поляне! Создавая иллюзию душистого деревенского вечера, в небе зажглись тысячи звёзд, и эта бесконечность над головой словно всасывала в себя томительные звуки гармони. И уже было не понятно – то ли стонет вселенная, то ли плачет душа Сандугач…
Налаженную жизнь влюблённого старика молодая жена постаралась не нарушать. И сам Бадри Саматович, поначалу изо всех сил пытавшийся угнаться за молодостью, трезво оценил свои возможности и отказался от «соревнования». Искусственная страсть утихла, движения сделались неторопливыми. Гладкая кожа лица постепенно начала приобретать прежние формы.
Так они и жили… Одно только название и было – муж… Одно только название было – жена… В этой семье из трёх человек каждый занимал своё место. Вот Рокия, например, готовила еду, которую любит Бадри Саматович. Раньше она пекла пироги из зайчатины. Но Сандугач отучила. Сказала как-то, что длинноухий плачет совсем по-человечески, и – сама расплакалась. А слёз своей молодой жены Бадри вынести никак не мог и сдавался.
…Рокия обладала поразительной способностью чувствовать приближение хозяина к дому, – вот и сейчас она спешно накрывала на стол.
– Давай, Рокия-апа, может, помогу? – спросила Сандугач, хотя до сих пор её ещё ни разу не подпускали к сервировке стола.
– Нет, нет, милая, ты давай приводи себя в порядок. Чтобы сидеть рядом с мужем как куколка.
«О боже, но ведь у этой женщины тоже есть душа! Не может же она всё время думать только о кухне».
– Рокия-апа, ты скучаешь по мужу?
– О каком это «муже», милая?
– Здрасьте, ты забыла, что у тебя муж был?!
– Сто лет назад…
– Сто лет или меньше, но – был?
– Постой-ка, кажется, ворота скрипнули!.. Бадри вернулся!
Бадри Саматович почему-то был без настроения. Съел кусочек пирога, похвалил, как обычно, затем откинулся на спинку стула, посидел, чуть прикрыв веки, затем положил тяжёлую руку на плечо Сандугач:
– Что-то сердце сегодня не в порядке…
– Позвонить врачу? – спросила молодая жена.
– Э-э, да ладно, у меня пройдёт, а вот что с тобой, упрямицей, делать? – сказал муж. – Я ведь шофёра потому нанял, что о тебе беспокоюсь. Он дальний родственник Рокии, значит, человек надёжный. Ведь такая мощная машина требует мужской руки, девочка моя!
Сандугач возразить не решилась. Морщинистое лицо Бадри Саматовича было припухлым, посиневшие губы отвисли вниз. Если грузить его сейчас ещё и этой проблемой, – сердце старика может не выдержать.
– Ладно, тогда я с этим вашим шофёром съезжу ненадолго в деревню. Очень соскучилась по родным местам…
«Ненадолго…» Сандугач хитрила. Разве Кызыл Тау отпустит её? Деревня удержит её вместе со всеми её печалями и горестями… И больше никогда не отпустит…
– Без тебя в доме неуютно, не задерживайся надолго, – сказал муж. – Передавай в деревне привет от нас…
Сандугач радостно бросилась собирать чемодан.
– Твой шофёр сейчас прибудет. – Шаги Рокии были неслышными, словно взмах крыльев мухи. Одно слово – тень!
– Ты меня напугала, Рокия-апа!
– Прости, я не постучалась. Боже, куда столько вещей?! Ты сказала «ненадолго», но, похоже, собираешься задержаться там. Ты должна знать: в последнее время Бадри нездоровится.
– Знаю, знаю! Но я в кои-то веки собралась ехать в деревню. А вы мне и тут покоя не даёте!
Ей вдруг показалось, что все – и Бадри Саматович, и его служанка, и Ниса с Шакирой – стараются создать ей сто препон, чтобы она не смогла поехать в Кызыл Тау.
Во дворе послышался незнакомый мужской голос. Звякнула гаражная дверь. И в самом деле, машина – подарок Бадри Саматовича – была несуразно большой, словно слон. Наверно, она едва протиснется в узкие деревенские улочки…
Проходя мимо спальни, Сандугач подумала, что надо попрощаться с мужем. Она сунула голову в дверь, но Бадри спал, чуть посвистывая носом. Женщина успокоенно вышла из дома и тут же, ошеломлённая, застыла на лестнице. Невысокий мужчина, суетившийся возле машины, был до невозможности ей знаком… Авзал! Проклятый Авзал! Она чуть не закричала, но вовремя сдержалась.
Тем временем Рокия развернула Авзала к ней и сказала:
– Вот Сандугач. Это твоя новая хозяйка. Ты, пожалуйста, вози её очень осторожно, ладно?
Мужчина, увидев её, от удивления падать наземь не стал. Значит, этот «дальний родственничек» заранее знал, в какой дом попадёт… Сандугач, готовая лопнуть от злости и ненависти, сжала зубы и села на заднее сиденье. А ещё говорят, что время лечит… Почему же тогда из её раны хлещет кровь?! Положим, она сейчас заявит: «Не поеду!» И что от этого изменится? Разве затянется после этого её вечно кровоточащая рана? И даже если затянется, то – надолго ли? На сколько часов или пусть даже – месяцев?! Из-за этого человека она всю жизнь прожила вдали от своей родины. Тот день, когда её с насмешками и презрением проводили из деревни, с которой она была связана всем своим существом, до сих пор болезненной занозой царапает её память…
Авзал мелко хихикнул:
– Вот мы с тобой и встретились, душенька!
За городом трасса была пустынна. Середина недели, все на работе. Сандугач сидела, делая вид, что наблюдает за дорогой. Если бы она открыла рот, то не узнала бы свой голос.
– А ты – как маслице в тарелке с кашей! Хорошо устроилась, душенька! Политика у тебя правильная. Если старик дуба даст, то богатства его останутся нам, правильно, душенька? Я всё ещё одинок и готов соединиться с тобой хоть сегодня, душенька. Ведь что ни говори, а я – твой первый мужчина, так ведь? А такой человек на всю жизнь остаётся близким, да, душенька? У нас с тобой и любовь была очень большая, да, душенька?..
