Эх, сейчас бы две, три недели просто бы полежать в больнице и от работы отдохнуть, от которой кони дохнут. Три раза в день куриный бульон хлебать да кашу молочную есть, блин, как я забыл, у меня же в кармане ещё восемь жареных колбасок…

– Следующий. – громко сказали из кабинета.

Гозберг оглянулся и понял, что эти двое исправленцев уже ушли и наступила его очередь. Он зашёл в кабинет, где находился дежурный врач Колистратов Александр Александрович. Он сидел за белым столом в новом чистеньком белом халате, шарлотке и что-то печатал на компьютере.

– Здравствуйте гражданин начальник, исправленец Гозберг.

– На что жалуетесь Гозберг?

– Александр Александрович я наверно заболел, ломит во всём теле, голова кружится и как-то в груди болит, второй день себя неважно чувствую.

– Ну что же, посмотрим, на кушетку присаживайтесь. – сказал Колистратов, достал из шкафчика ватную салфетку и медицинский пирометр. – Лоб протрите и не двигайтесь.

Гозберг сел на кушетку, протёр лоб салфеткой и неподвижно замер. Колистратов включил пирометр, поднёс его на расстояние около пяти сантиметров ко лбу Гозберга и стал ждать. Через минуту пирометр запищал.

– Тридцать шесть и восемь. – сказал Колистратов, глядя на пирометр. – Рот откройте.

Гозберг открыл рот и высунул язык, эх, подумал он, надо было на подъёме съесть кофе и выпить йод, мало времени прошло, не успела ещё обманка сработать.

– Тут тоже всё нормально, раздевайтесь до пояса.

Гозберг разделся, Колистратов его послушал, но тревожащих симптомов не обнаружил. Потом он померил давление, но оно Гозберга тоже подвело, так как было оно как у космонавта.

– Гозберг, Вы приходите вечером после работы, сейчас я освобождение дать не могу, так как Вы совершенно здоровы, а почему вчера вечером не пришли?

– Так, это, Александр Александрович, я же думал, что пройдёт, мне же на работу надо ходить, сами знаете, что план годовой на носу, а оно не прошло.

– Гозберг, Вы абсолютно здоровы, ещё жалобы есть?

– Никак нет, разрешите идти гражданин начальник?

– Идите и не болейте. – ответил Колистратов, так как очень хорошо знал таких любителей упасть на крест.

Гозберг вышел от Колистратова и прямиком направился в туалет медсанчасти. Он закрылся в кабинке и начал есть колбаски, которые ему теперь некуда было девать, да и восемь штук он скрысил не от жадности, а потому что с детства клептоман. Гозберг кое как доел седьмую, а восьмую разломал и выкинул в унитаз, потому что обожрался. Сквозь окна в туалете он услышал сирену – до вывода на работу оставалось десять минут. Он глубоко и тяжко вздохнул, а потом вышел из медсанчасти. Откосить от работы не получилось, тут северянин южанина не поймёт.

Гозберг быстро бежал в отряд, заглатывая на ходу морозный воздух, отчего невольно кашлял. Градусник показывал минус восемнадцать. Аллея было ещё полупуста, народ только выходил на развод из локальных секторов. Эх, подумал Гозберг, сейчас бы раз и отменили работу, объявили бы просто выходной.

– Подъём, выходим на работу, не толпимся, быстрее, быстрее. – во всё горло заорал бригадир 58-й бригады исправленец Хлебников Николай Юрьевич.

Отряд медленно выходил на работу, а Гозберг быстро заправлял своё спальное место.

– Не посадили? – спросил Гозберга помощник бригадира Илья Александрович и протянул ему плитку гематогена.

– Нет, сказали, что рабочих рук не хватает на стройке, да и нарушение несерьёзное. – ответил Гозберг и начал разворачивать обёртку гематогена.

Гозберг начал через силу есть гематоген, так как обязан был это сделать. Гематоген выдавали три раза в день в качестве дополнительного питания тем, кто работает на стройке. Отказаться его есть он не мог, так как это вызовет подозрения. Гематоген шёл тяжело, будь прокляты эти жаренные колбаски, но выбора не было. Лишь бы не стошнило на людях, а то не дай Бог кто увидит блевоту из колбасок, потом не отмоешься от позора.

– Хорош тупить, пятьдесят восьмая, минуту даю на выход из отряда, построение на аллее, быстрее, быстрее. – опять закричал бригадир.

Сосед Гришка буддист перестал молиться и пошёл на выход. Он выходил всегда последним по известным только ему причинам, но это означало то, что через минуту бригадир начнёт бить особо медлительных исправленцев. Гозберг еле шёл по алее в строю, его пучило и раздувало, как резиновый шар, но он терпел. Есть у зимы и свои плюсы, если бы сейчас на улице была жара, его бы несомненно стошнило.

На улице ещё было темно, но вдалеке уже был виден розовый восход. Гозберг тяжело вздыхал, ему было горько от того, что у него сегодня не получилось откосить от работы, он шёл на работу как на каторгу.

– Хлебников, почему так долго идёте, сколько можно ждать? – закричал помощник нарядчика Доренко впереди строя.

– Не надо, не надо, пятьдесят восьмая бригада минута в минуту пришла на развод. – ответил бригадир Хлебников.

– По разнарядке сегодня вы работаете на строительстве завода по переработке и утилизации отходов. – сказал Доренко.

– Не может быть, мы на очистных сооружениях работаем, ты наверно что-то перепутал. – удивился Хлебников.

– Ничего не знаю, вот поправки директора в разнарядке и его личная подпись, не веришь, сам посмотри.

Хлебников подошёл к нарядчику, посмотрел на планшет и увидел электронную подпись директора, действительно 58-ю бригаду сегодня внезапно направили на мусорный завод.

– Слышь, фраер, тогда сало и курево верни, если кинуть меня решил, что за ерунда происходит? – Хлебников шёпотом на ухо спросил у Доренко.

– Я сам ничего не знаю, директор утром пришёл на работу, а через десять минут взял все разнарядки и вашу бригаду направил в другое место. Я не знаю почему так произошло, они все ещё со вчерашнего вечера были им же самим подписаны. Я всё верну, это не мой косяк.

– Хрен с тобой, козлина красная, я тебе это ещё припомню. – сквозь зубы сказал Хлебников, повернулся к бригаде и громко объявил. – Пятьдесят восьмая, сегодня работаем на строительстве мусорного завода, приказ директора.

Бригада недовольно загудела, а Гозберг понял, что началась реализация его оперативно-значимой информации. Строительство мусорного завода – это полная жопа, там холодно, так как тепло ещё не завели. Бригадир, конечно, не только на нарядчика Доренко зол, но и на самого себя. Сало да курево, которое он Доренко приносит, вовсе не его личное, он его с исправленцев собирает, которым оно в посылках приходит. Теперь получается, что Доренко кинул Хлебникова, а он в свою очередь кинул всех мужиков бригады.

В этом есть плюс только у Гозберга, который раз в квартал получает премию на свой лицевой счёт, причём заслуженно. А иначе не проживёшь. К бригаде подошёл прапорщик Алексеев и внимательно осмотрел исправленцев, бригада насторожилась и сразу замолчала.

– Адамов, выйти из строя. – громко и чётко сказал Алексеев.

– Я здесь гражданин начальник. – ответил Адамов и вышел из строя.

Алексеев быстро прохлопал его по одежде, всем карманам, шапке и в носках на голени нащупал уплотнение, и это был не браслет. Адамову ничего не оставалось делать, и он достал из носка письма. Алексеев забрал письма и увёл Адамова в дежурную часть. Бригада начала тихо шушукать, а нарядчик отметил в разнарядке на одного человека меньше.

Гозберг вместе со всеми поддерживал разговор о том, что кто-то сдал Адамова операм, просто так в цвет не берут, это явно по наводке сексота и продолжал думать о том, как он сдуру обожрался. Нарядчик всех проверил по списку, потом все прошли через турникет между жилой и производственной зонами, пропиликав своими браслетами и приложив к сканеру ладонь. После турникета все опять построились, и 58-я бригада направилась на КПП-люди.

Впереди предстоял обыск и ещё одна проверка электронных браслетов и ладоней перед выходом за режимную территорию исправительного центра. Перед КПП-люди есть место для курения, так как обыск идёт не быстро, то администрация разрешает покурить перед обыском. В следующий раз можно будет курить только на строительном объекте. Есть на это и другие причины, многие, слабые духом, начинают скидывать запреты перед более серьёзным обыском, чем тот, что проводил Алексеев.