На балу Зимой, когда снег деревца пригибал и речку окутывал сон, картофель затеял приятельский бал для самых известных персон. В шикарных каретах, скользя по снежку, с эскортом заботливых слуг охотно примчались на танцы к дружку Капуста, Морковка и Лук. Взирая свирепо на переполох, приехала Репа, Фасоль и Горох. Две стройные Груши средь званых гостей нацелили уши на сбор новостей, и, карликом юрким вертясь возле ног, последние сплетни шептал им Чеснок. Камин полыхал, создавая жару́. С изяществом, словно артист, Картофель решительно снял кожуру и стал ослепительно чист. Все гости исторгли приветственный крик. Морковка, танцуя на «бис», с головки стянула зелёный парик, и хвостик отбросил Редис. Горох плечи сдвинул слегка на бочок и с треском покинул засохший стручок. А Груши вздохнули и, вызвав смешки, отважно стряхнули свои черенки. Чеснок наблюдал с интересом в углу за тем, что творилось на этом балу. Обиженный Лук с хохолком наверху застыл в горделивой красе: ему не позволили снять шелуху, не то прослезились бы все. В жаре Красный Перец, хоть был молодцом, вальсируя, начал хромать. Капуста, фокстрот завершив с Огурцом, пустилась одежки снимать: семь шубок дублённых, пуловеров пять, шесть кофт утеплённых, семь шубок опять, двенадцать жакетов и уйму плащей, накидок, жилетов и прочих вещей. Одежды Капуста швыряла вокруг пока кочерыжкой не сделалась вдруг. И, как на принцессу, укропный венок надел на нее неуёмный Чеснок. Только тогда Если бы репейник сладким был на вкус и носил ошейник съеденный арбуз, если бы с трамплина прыгнул бутерброд и с куста малина залетела в рот, если б щеголяла шуба в небесах, а под ней гуляло облако в трусах, если б наша такса поезд повела и в тетради клякса розой расцвела, если б нападали зайцы на волков, если б деру дали дырки от носков, если б на морковке заиграл скрипач, то сосед мой, Вовка, был бы не трепач. Небылицы
1. На узорном ковре, что лежит во дворе, громоздится диван, на диване – Иван, на Иване – штаны непомерной длины, а в карманах штанов — восемь дюжин блинов, и на каждом блине — молодец на коне. На плечах молодцов — восемь дюжин птенцов, и глотают птенцы из кульков леденцы. Поперхнётся птенец — значит, сказке конец. 2. В домах из камня и стекла, ведя себя как дрянь, букашка мелкая жила по имени Отстань. В носки, в ботинки и в трусы Отстань крошила хлеб, потом садилась на носы и тарахтела рэп. Чтоб хулиганку задержать и зачитать права, детишек просим не визжать, а позвонить «ноль-два». Туда и обратно В зимнюю стужу, пробуя лапы, вылез наружу кролик из шляпы, вытянул ушки, вслушался чутко, как на опушке тихо и жутко, зыркнул пугливо и содрогнулся, и торопливо в шляпу вернулся. Россказни мальчика Саши младшей сестрёнке Наташе Следя за пламенем заката, пока за окнами светло, любила Ната слушать брата о том, что с ним произошло, и забывала о покое, когда звучал его рассказ: ведь с ним случается такое… причём за сутки двадцать раз. У Сашки всюду развлеченья: едва лишь выйдет со двора — его находят приключенья. Вот, например, позавчера. 1. История с воробьём Я спустился к реке: Скукота́ хоть убей. Лишь сидел на пеньке золотой воробей. Он промолвил, кряхтя, у меня за спиной: «С добрым утром, дитя! Полетаем со мной!» Воробей не шутил и средь белого дня, словно коршун схватил за рубаху меня. Колотя его в бок, я устроил там ор, но меня он волок выше леса и гор, потому что хотел испытать высотой. Прямо к солнцу летел воробей золотой. Наглеца я рванул за сверкающий хвост — тут он быстро смекнул, что я тоже не прост, и стряхнул меня вдруг на верхушки берёз. Я уселся на сук средь пугливых стрекоз и, спустясь по стволу, по тропинке прямой сквозь туманную мглу устремился домой. Взирая с трепетом на Сашку, ему заметила сестра: «Так вот где ты порвал рубашку и нос разбил позавчера… С досады плакать я готова: хоть ты спешил, но всё равно у воробьишки золотого мог вырвать пёрышко одно.» Ответил брат ей, как философ: «Судьбу нельзя предугадать. Перо я выдрал, без вопросов, но мне пришлось его отдать.» |
