Сегодня я – Пит Доэрти.

Сегодня я – Пит Доэрти. Я крашу губы в ярко-красный и надеваю свою чёрную федору на нерасчёсаные волосы. Я натягиваю порванные на носке чёрные колготки, а сверху обкромсанные по краям шорты. Я вытаскиваю из шкафа чёрную футболку AC\DC. Она старше меня. Нестираная уже месяц. Я накидываю винтажную чёрную куртку, с потёртой на локтях кожей. Я небрежно закручиваю на шее фиолетовый шарф и обуваю Converse, моего сорокового, слишком большого для обувного этого города размера. Я выливаю горько-пряный аромат на кисть, чтобы вдыхать его яркими порциями, всматриваясь в лица равнодушных людей, пытаясь поймать их за слишком откровенными взглядами в мою сторону. Я смотрю в зеркало.

Я – Пит Доэрти.

Я хочу, чтобы все думали, что я уже месяц живу по ночам, что я пьяна, и я курю блоками, что у меня с собой бутылка красного в моей слишком большой сумке, в которую я умудряюсь поместить достаточно проблем для одного вечера. Я хочу, чтобы все видели, что мне плохо, я хочу, чтобы все знали, почему. Я хочу, чтобы все говорили об этом, надоедали вопросами вежливости и фразами участия. Шептались, что я – потеряна, что я их отвращаю, что со мной надо что-то делать. Я хочу проводить ночи напролёт в бессознательном веселье. Я хочу быть отвратительной настолько, насколько это спасительно в современном обществе. Я хочу дружить с кем попало и просыпаться в незнакомых квартирах, с несмытым рокерским макияжем и дикой болью в голове. Я хочу смотреть в зеркало и знать лишь имя своего отражения.

Я хочу быть Питом Доэрти.

Я – Пит Доэрти.

Меня публично осудят, но позвонят не тебе. Обо мне сочинят лишнего, накинут чужой грязи. Меня оставят убаюкивать свою черную популярность на очередном дне рождении. Ты не придешь. Возможно, ты даже знать не будешь о том, что творится со мной, хоть это и станет абсолютно очевидным. И как мне не будет желаться, чтобы именно ты меня забрал с очередного вечера несостоявшегося веселья, с винным поцелуем на губах вместо помады, бороться с моей никчёмной жизнью придётся не тебе. Всё равно. Даже если я буду самым настоящим Питом Доэрти, даже, если он уже не будет всего лишь отражением… ведь тебе не нужны проблемы… мои проблемы… твои проблемы.

И только потому, что не тебе придётся не спать из-за меня по ночам, я не стану Питом Доэрти…

…несмотря на то, что так было бы справедливее… гораздо справедливее…

I’m just a mess with a name & a price (c)

Passion Pit ‘Constant Conversations’

I.

×××

Прошлое – престраннейшая вещь. Без порядка и принципов. Без особой важности и сожаления. Без права и совести. Без обмана и удачи. Без всего того, что мы – тихие и скромные люди, живущие в вечно наследуемых квартирах, покупающие каждый вечер хлеб и что-нибудь к чаю, привыкли получать в одном пакете с непропечатанным сроком годности на упаковке. Прошлое – это то страшное нечто, которое мы осторожно в кухонных беседах именуем жизнью. И несмотря на то, что прошлое – это всего лишь составная часть того большого пути, который, как некоторые из нас верят, определен нам созданиями, более сведущими в смыслах нашего существования, заранее прокладывающими сложные маршруты нашего движения между жизнями; это, тем не менее, именно та часть – вечная константа невыученной истории нашей жизни, которая штрафует слишком дорого за легкомысленное отношение к себе в настоящем, путая пути к возврату в реальность, и к возможному будущему, закрывая наши глаза под сладкие песни молодости и выцветающие изображения нетронутых морщинами улыбок. Именно эти с годами пожелтевшие тома невостребованной когда-то реальности постепенно вскарабкиваются нам на спину, одолевая оставшуюся напоследок волю и ломают все силы на завтра – потому что с этого момента наступающее по всё той же ошибке завтра уже когда-то произошло с нами вчера. Вчера, которое существовало ещё сегодня, а теперь плавно растворяясь во времени, засыпает навечно во сне.

И под сладкий шорох неопавших с лета крон мы спим между перезвонами двух церквей нашего никем не адресованного отправления, надеясь, что звуки нашей досады не способны вырваться наружу сквозь серый бетон и глухие окна, чтобы представить всему миру стеснительную картину неудавшегося изображения хорошей жизни и надежды на то, что вчера мы записали себя на доску почёта лицеистов, имена и фамилии которых, как оказалось, никому неинтересны. А потом наступает утро.

На утро от нашей невинной школьной славы ничего не остаётся, кроме выбеленных в желании быть счастливыми зубов и едва заметных на коже воспоминаний. Память. Что за глупое явление? Что за бессмысленная способность? Что за дурацкое качество, соблазняющее нас на иные варианты событий, которые мы условились больше не вспоминать? Вечно лгущее, рвущее наш тихий сон второе сознание, разрушающее картины нашей реальности. Единственной реальности, перед шелковыми шторами которой толпятся варианты наших непрожитых судеб. Она никогда не уходит, провожает нас до порога и, цепляясь за драгоценные камни на наших серьгах, шепчет нам ласково в ухо, что всё, что с нами когда-то было – теперь всего лишь пыль на полках чужих квартир. Кто же теперь о нас вспомнит?

И кто же даст гарантию, что в свете субботнего малинового заката, когда мы верим, что завтра ещё возможно, что нашу пленку еще не отдали в архив, кто-то аккуратно будет сдувать пыль с полок навеки ушедшего, оставляя нежные поцелуи на обложках наших историй надежды? Сохранит ли этот тихий вечер уходящего августа звуки наших дыханий, улетающих в потоке тёплого воздуха предзакатного неба, развевающих волосы незнакомых молодых людей, всё ещё наивно мечтающих о том, что уже было где-то бесполезно прожито нами. Станет ли эта картина, увиденная с чьего-то балкона последним напоминанием того, что где-то между строк, оставленных на столе книг, мы искали смысл и были абсолютно счастливы в отсутствии результата? Решим ли мы остановить свой поиск на этом месте, не надеясь на ароматные обманы из теряющих своё содержание телефонных разговоров, закрыв глаза и уступив своё место юному карьеристу нового поколения?

Значимый ли это повод, чтобы, надев парадный костюм, отметить за ужином день, когда всё, что вчера нам казалось важным, уже ничего не стоит. Всё, что осталось – это чистый запах свежего розового неба слегка досадных потерь, обмануться которыми мы были счастливы …

…разве вчера не было прекрасно? Разве вчера мы не пели наши любимые песни, слов которых мы никогда наизусть не стремились выучить? Разве вчера мы не были одеты в самые красивые платья из хранящих все наши секреты гардеробов? Разве вчера мы не танцевали, так преданно смотря друг другу в глаза в поисках ответов на непроизносимые вопросы? Разве вчера нам не казалось, что всё ещё возможно завтра? Завтра, которое нам обещали в супермаркете. Завтра, которое мы не нашли сегодня. Совсем чужое и неизвестное завтра, которое обещало всё забыть. Всё то, что нам так не хотелось понимать. Всё то, во что, нам так не хотелось верить в восемь утра в понедельник и рассказывать друг другу на ночь, беспокоя сумеречный запах пионов в подаренной вазе своими спотыканиями о погрузившуюся во мрак реальность? Завтра нам легкомысленно обещало новую жизнь, в которой люди пьют кофе за столами с накрахмаленными скатертями и без опаски планируют жизнь внуков.

Всё это где-то случается. И даже с кем-то, но только не с нами, пропускающими витрины магазинов, опасаясь увидеть в них настоящее отражение; не с нами надеющимися встретить это слишком часто упоминаемое завтра с постиранными и отглаженными историями счастья; не с нами, искренне желающими удивить гостей в прихожей своей улыбкой; не с нами, мечтающими выиграть спор за звание скромных властителей мира. Слишком много нас. Слишком много желаний.

Мы сами придумали однажды истории прошлого, разочаровавшись настоящим. И мы украдкой хранили их в нашей памяти, которая с возрастом и временем теряла из виду боль, становясь относительной верностью разрывов и воссоединений с собственным разумом и инстинктом. Мы жили этими неправдами, теряли в них себя, соревнуясь друг с другом: кто громче всех прокричит, что он счастлив.