Наталья опять вздохнула всей грудью, но халат выдержал.

– Значит, пьяные, пьяные, а то, что за наезд в таком виде можете сесть года на три, все-таки сообразили.

Григорий встал с матраса, натягивал спортивный костюм, не стесняясь девицы, и оправдывался:

– Нет, Наташ, не в этом дело, жалко ее стало. Лежит около машины как цыпленок, не плачет, и вот так вот, – Григорий изобразил хватку мелкой птицы, – портфель свой лапками держит.

– У нее перелом?

– Слава богу, нет, – Григорий поморщился, глядя на гостью. – Но ноги мы ей ободрали сильно.

Девушка на кровати по-школьному тянула вверх правую руку, придерживая локоть левой.

– А можно? Можно мне руки помыть? А то они меня в машину засунули, сюда привезли и все говорили, говорили, а что я просила, не расслышали.

Наташа подошла к ней ближе.

– Ты, наверное, испугалась?

– Нет, – девушка снова улыбнулась, показывая идеальные зубы.

– В школу шла? – начала сочувствовать Наталья.

– Нет, на работу. Мне уже почти двадцать шесть лет. Честное слово. Я работаю старшим кассиром в кинотеатре «Родина», на Семеновской площади. А можно мне руки помыть и маме позвонить?

Не сдержавшись, Наталья погладила девушку по голове:

– Естественно, можно. Ребята, помогите ей до туалета добраться. А может, лучше в больницу, а не домой? Вон как кровь проступает на бинтах.

Аня потыкала тонким пальчиком бинты.

– Все нормально. У меня свертываемость крови плохая. Можно телефон? Он у меня в портфеле, а портфель остался в машине Григория. Мужчины его забыли.

От Белорусского вокзала Григорий и Анна ехали в высоком джипе «БМВ» в потоке машин все медленнее и на Тверской, напротив кинотеатра Пушкинский, встали окончательно.

Солнце жарило в автомобильные окна с синего неба, чувствовалось, что началась весна.

Две яркие девушки на тротуаре разговаривали, быстро-косо оглядывая проезжающих и проходящих. Мимо девушек прошла компания веселых ребят, с бородками, модно одетые, уверенными в себе. Аня подумала, что никогда не впишется в такую компанию, как бы ни старалась. А сейчас Григорий отвезет ее домой и забудет, как страшный сон.

Григорий жмурился от солнца, крутил головой, высматривая, двинулись ли передние машины.

– Два года в Москве не был, сидел в своей лесотундре. Надо же, сколько красивых девушек повылезало…

Анна посмотрела на свои обгрызенные ногти без маникюра.

– Лесотундра это, где деревья карликовые растут?

– Да, но не только. Еще там леса, больше всего из лиственницы, болота и сопки. – Григорий достал пачку сигарет из бардачка, стараясь не дотронуться до Анны.

Стремясь не выглядеть слишком несчастной, Анна заглянула в серые глаза Григория.

– Знаешь, Гриша, а я мечтаю уехать из Москвы.

Григорий видел, что девушка старается ему понравиться. Она, конечно, страшненькая и совсем не женственная, но так приятно, когда на тебя смотрят с искренней влюбленностью.

– У нас в поселке почти четыреста мужиков и только двадцать женщин. Каждая чувствует себя королевой.

– В каком поселке?..

Григорий достал сигарету из пачки. Анна испугалась.

– Нет! Мне плохо будет… пожалуйста.

– Ладно, потерплю. – Григорий кинул пачку обратно в бардачок. – Зона и Поселок Топь в Якутии – это огороженный участок суши, на территории которого находятся служащие Российской армии. В Зоне содержится контингент пожизненно осужденных, за преступления, не поддающиеся анализу по жестокости и бессмысленности. Они добывают ценную радиоактивную руду в шахтах. – Увидев искренний интерес к своему рассказу, Григорий уже с большей симпатией поглядывал на девушку. – В Зоне я работаю начальником охраны, то есть фактически начальником Зоны. В звании подполковника. А ты?

– Я же говорила… только ты опять не обратил на мои слова внимания. В кинотеатре «Родина» я работаю старшим кассиром. – Аня достала чистый ажурный платочек, приложила к носу. – Как же они все дымят, эти машины.

– Да, воздух у нас в Зоне почище.

Анна увидела свое отражение в зеркале правого крыла. Лицо в частых прыщиках покрылось красными пятнами. Настроение упало, и она резко спросила:

– У вас на работу принимают?

– В смысле? – Григорий отвлёкся на секунду на девушку в короткой юбке под песцовым жилетом. Но кроме стройных ног, в девушке ничего интересного не оказалось. Обернувшись, оказалась страшненькой и болтала по телефону на тему: «На вязанных шапках в бренде вуальки, на блузке у Ленки жуткое низкое декольте и этот Борис мне не понравился, тупой и без денег».

– Я могу приехать в Якутию и устроиться на работу? – Настаивала Анна.

– Кем, Аня? – Григорий впервые улыбнулся девушке. – У нас особая Зона, в неё по своей воле не приезжают.

– А я хочу приехать. Мне, Григорий, все равно мало осталось, и в Москве я никому, кроме родителей, не нужна, а хочется своей собственной жизни. – Аня смотрела прямо перед собой, пытаясь не разреветься. – Стыдно сказать, рискую умереть девственницей. И это в двадцать шесть лет!

– Да ладно тебе переживать. Ты симпатичная… – Гриша почти не соврал. – Подлечишься и – вперед. А прыщики – это возрастное…

От корявого, но все-таки комплимента Ане расхотелось плакать, но тянуло разъяснить ситуацию до конца.

– Мой внешний вид прыщавого подростка-девочки – это у меня окончательное. Это у меня мама в беременность облучилась. – Анна всё-таки не сдержалась и всхлипнула. – Они с папой вместе работали в Курчатовском институте. На маме ничего не отразилось, все пошло в плод. В меня.

Как-то по-особенному посмотрев на Анну, Григорий пробормотал:

– Ты говоришь о себе страшные вещи.

– Зато честно. – Аня улыбнулась. – А вы в веселом месте, наверное, работаете и живете?

Григорий по-дружески хлопнул Аню по коленке.

– У нас сложная работа, но служба есть служба. А ребята подобрались очень хорошие. Но у них есть жены, и вечерами моих друзей растаскивают по домам. Приходится иногда скучать.

Машина набрала скорость, они выехали на набережную, к Каменному мосту.

На третий этаж Григорий внес Анну на руках. Прислонившись к косяку двери, их ждала мама Анны, Валерия Николаевна. Григорий чуть не выронил Анну от удивления. Валерия Николаевна была гораздо выше дочери и пугающе красива.

Мама посмотрела на забинтованные ноги дочери под распахнутом пальто, побледнела и широко открыла дверь.

– Проходите, пожалуйста.

Войдя, Григорий остановился, ориентируясь, куда нести Анну. Уже по коридору было понятно, что квартира принадлежит людям не только обеспеченным, но и с большим вкусом.

Валентина Николаевна распахнула дверь дальней комнаты.

– Сюда проходите. И, пожалуйста, побыстрее, надо успеть перебинтовать ее до прихода отца. Он может упасть в обморок.

Григорий положил Анну на диван и попрощался: «Вы извините, у меня дела…» От чая отказался.

Он вышел из квартиры, захлопнул за собой дверь и легко сбежал вниз.

В квартире этажом ниже, стоящий у окна худощавый старик проводил машину взглядом. Поправив тюль артритными пальцами, он обернулся к жене, смотрящей телевизор.

– Катенька, нашу соседку-заморыша уже носят на руках.

Старушка, в два раза меньше ростиком мужа, сделала громкость телевизора тише.

– Я просила тебя так девочку не называть.

Старик поморщился.

– Вот именно, что девочку. За восемь лет, что они здесь живут, она практически не выросла. А мне неприятно каждый день видеть инвалидку.

– Не повышай голоса, Стасик. – Семидесятилетняя Катенька откинулась к спинке кресла и улыбнулась. – А мне в ее присутствии всегда легче становится. Вот, например, сейчас я почувствовала, что она рядом, у меня суставы перестали ныть.

Стасик сел в соседнее кресло.

– Сначала ты потащила нас креститься в церковь на старости лет, а теперь еще и в мистику ударилась. Мы сейчас какой сериал смотрим?

– Не знаю, Стасик. Везде стреляют, предают, выручают любимых. Играют одни и те же артисты. Я запуталась.