– Отлично! – радостно закричала я в ответ.

И, конечно же, в эту же секунду связь оборвалась. Толик скосил глаза в мою сторону:

– Что там?

– Тебе от папы Бори и мамы огромный привет. Наш отчим купил новую игрушку – спутниковый телефон. Твой племянник Данила балуется.

– Угу, спасибо за приветы.

Я не стала перезванивать, зная, что за тысячи километров от родного дома слышимость все равно будет отвратительной, а с моего телефона снимут последние деньги. И хотя многие хорошие знакомые зовут меня «жмоти́на», с ударением на букву «и», я с ними не согласна. Я экономная, в маму. У нас другого выхода не было, как стать такими.

В детстве мама считала не то что каждый рубль, а каждую копейку. Родной папа работал в нашем УЭК, раньше называемом ЖЭКом инженером-аварийщиком и пил. Много пил. И на свои, и на мамины. А я донашивала одежду за детьми наших соседей, родственников и знакомых.

Легче стало после того, как папуля, обидевшись на нравоучения жены и соседей, решил навестить в деревне свою маму, мою ненаглядную бабушку Марию Матвеевну, о которой он вспоминал два раза в год, на Новый Год и на свой день рождения, ожидая подарков.

В деревне он, как всегда, вошел в месячный запой вместе со своей «первой школьной любовью» Люсей. После полнейшего, в ноль, пропоя он вернулся в нашу квартиру в Осташкове, подчистил шкатулку с семейными накоплениями и снова вернулся в деревню.

Через полгода позвонила моя бабушка, и с прискорбием сообщила, что её сыночек Серёжа окончательно ушел «на свободу», то есть бесконтрольно пьёт, а его подружка Люся глубоко забеременела. Радость избавления от алкоголика в семье перевесила у мамы трагедию исчезновение колечек и денежной заначки.

Папина собутыльница родила моего сводного брата Толю, как ни странно, абсолютно здоровым.

Почти двадцать лет тому назад наш с Толиком папаша умер по пьяни. Не выдержала печень. Толикина мама «поминала» мужа два года и продолжала ла бы горевать, сидя у бабушки на худеющей шее, но ангел-хранитель Люси потерял терпение и «прибрал» в лучший мир. Никто по ней, как и по отцу, особо не страдал. Родителей у неё уже тогда не было, а брат сбежал в Саранск и забыл о спившейся сестре.

Бабушка смогла выдержать воспитание «рóдного внучкá» три года. Сбагрив Толика на два дня соседке, она приехала к нам в Осташков. Войдя в квартиру, она первым делом строго спросила бывшую невестку:

– Где Машка?

– В школе она ещё, Мария Матвеевна, десятое сентября на дворе, а она ждала вас на первое, – отвечала мама с укором.

Бабуля тут же сложила руки на пиджаке, прикрывающем чёрные джинсы, и запричитала:

– Какое первое сентября, Катя! Я больше не могу! Катя! Я родила Сережку в сорок лет и забаловала парня, а он тебе жизнь испортил. Но Толик-то не виноват! – Не находя на лице бывшей невестки немедленного понимания, бабушка резко сменила тон: – Я на Толика и Машку отпишу дом в равных долях. Ты помнишь, дом у меня двухэтажный, скотный сарай, хоть и пустой, ледник на дворе, туалет в доме и нужник, для страховки, на улице.

Маме дом в деревне очень нравился. Единственный недостаток – он находился аж в Мордовии, под Саранском, в Атяшеве.

Тридцать лет назад мама поехала туда после института по распределению экономического института – руководить сельмагом. Тогда-то она и «сорвалась» на папе. Влюбилась с первого взгляда. Как только мама поняла, что через девять месяцев появится последствие ночей любви, она тут же отвела моего папашу в ЗАГС.

Больше всего радовалась «замужеству» отца моя бабуля. Мария Матвеевна надеялась на скорее избавление Серёженьки от дружков и самогона. Зря. От дружков мама отца избавила, переехав на родину, в Осташков, а вот самогонка потянулась за отцом в виде водки. Хотя, маме иногда удавалось отобрать у отца деньги и подсунуть с утра крепкий сладкий чай с лимоном.

Сейчас бывшая свекровь стояла в коридоре, напротив нее, сцепив руки, и не собиралась уходить, не добившись своего.

– Давайте, Мария Матвеевна, подробнее, – сдалась мама, зная бабушкин характер. – Что конкретно вы задумали.

– Возьми Толика к себе, в деревне он пропадет, – с нажимом заявила бывшая свекровь.

Маму шатнуло к дверному косяку.

– То есть как так – возьми?

– Он же брат Машеньке! – Не переставала причитать бабуля. – Пожалей его, Катя. Ребенок остался без родителей. Спились начисто!

– Не я мужу наливала, – попыталась воспротивиться напору мама, но бабушка её не слушала и протянула свой паспорт.

– Ты забыла, Катя, сколько мне лет? Семьдесят пять, и я болею… – Посмотрев в потолок, бабушка тяжко вздохнула. – Опять у тебя люстра пыльная. – И тут же переключилась на жалобы. – Мне немного осталось. А Толика придется сдавать в детский дом. Забери его, Катя.

И мама взяла Анатолия к нам. Не знаю, сколько раз она пожалела об этом. Ни я, ни Толик, ни разу не слышали от нее жалоб. А Толик стал звать мою маму мамой ровно в ту минуту, когда бабушка ввела его в нашу квартиру.

Бабушка, пока везла его из деревни к нам, в Осташков, так и говорила: «Мы едем к твоим маме и сестре». Маленький Толик поверил.

Деревня, из которой его вывезла бабушка, вздохнула с облегчением, особенно утки, которых он купал в пруду без их на то воли, и соседские девочки, которым он на подоконник, а если рука не дрогнет, то и на кровать, подкидывал квакающих лягушек.

И ещё двенадцать лет мы ездили на лето в Атяшево собирать грибы и пропалывать огород под чутким руководством бабули. По осени она отправляла нас обратно домой с двадцатью трёхлитровыми банок овощных консервов и наволочкой сушеных грибов.

В школе мы с братом учились ровно – с тройки на четвёрку, но Толику было легче, он аккуратно переписывал решенные задания из моих тетрадок, в свои.

В установочные двухтысячные года, в продовольственный магазин, где директорствовала мама, пришел новый бухгалтер – бывший изобретатель мелкой техники, Борис Иванович. Мама приглядывалась к нему два месяца, а затем женила на себе. Отчим и стал настоящим отцом для меня и Толика.

Одиннадцать школьных классов за брата закончила я. Анатолий к этому времени увлекся бодибилдингом, проводил время в «качалке», не пил и не курил, «накачивал мышцу».

Наш любимый отчим-папа в 2011 году вернулся в свой экспериментальный институт и продолжил изобретать что-то сельскохозяйственное. А четыре года назад начался фейерверк его успеха. Папа Боря получал одну за другой весьма приличные премии. Мама вложила его деньги в покупку большой квартиры в Твери и в собственный магазин, с удовольствием уехав из Осташкова, где, как она говорила «мне стало тесно».

Мы с Толиком с мамой не поехали, мы пристроились продавцами в магазин строительных материалов и нам здесь понравилось.

В общем, привычка всё по десять раз пересчитывать и экономить у меня в маму.

Мама так разволновалась, когда узнала, что летом мы едем в Якутию, как будто впервые отпускала нас одних в школу, до которой придется переходить две дороги и обе без светофора. Борис Иванович, наоборот, благословил. Ему нравятся все мои начинания, он почему-то верит в мою разумность. Я отчима тоже люблю. Бескорыстно. Хотя, когда он одолжил мне денег на кроссовер «Мерседес», а через полгода отказался взять деньги, я полюбила его еще больше.

Единственное, что смирило маму с нашей с братом «экскурсией», был переезд к ней в Тверь Данилы. За время нашей «командировки» она затаскает беднягу Даньку по музеям и театрам и, не дай бог, осуществит свою мечту и запишет пацана в балетную школу. У меня такой красивый сын, что нечего ему делать среди балерунов… знаем мы их специфику.

Дождик кончился, и сразу стало теплеть. Пейзаж за окном постепенно менялся. Все чаще появлялись пролески, деревья становились выше, солнце припекало сильнее. Ветер горячим феном поднимал мои волосы с плеч.

…И тут справа, из пролеска высоких лиственниц с желтыми иголками, вышли на дорогу двое мужчин.