– А мне обязательно идти в школу? – осторожно спросила Дафна.

– Обязательно. И это не обсуждается, – нахмурилась Мирра.

В глубине души Дафна знала, что ни в какую школу она не пойдёт. Ей так хотелось рассказать матери всю правду. И про своё путешествие сквозь оживающую картину, и про знакомство с Хрисой и Софоклосом, и про огромного Теоса Кима. Про море! Про настоящее море. Но вновь страх того, что мать ей поверит взял верх.

– Мама, а что было бы, если б люди могли перемещаться в пространстве? – зашла Дафна издалека, натягивая на себя заштопанные колготки.

– Пожалуй, это невозможно, – отозвалась Мирра, одной рукой заваривая чай, другой перебирая свои эскизы рождественских открыток, – А впрочем, если пофантазировать, то возможно всё. Вот мы, художники, сидим, порою в четырёх стенах, и кроме старого чайника и крошек от имбирного печенья ничего перед нами нет. Но стоит лишь закрыть глаза и представить, что ты находишься среди кремовых облаков, где парят острокрылые ласточки и вьют себе золотые гнёзда из соломенных прутиков, а твои плечи обнимают ласковые зефиры, то на душе сразу становится теплее. Рука сама находит прыткую беличью кисть, та ныряет в свежую краску и…

– И ласточки вьют гнёзда уже на твоём холсте, – продолжила Дафна, – Но художник, художник-то остаётся всё в той же комнате с чайником и крошками имбирного печенья! А вот если бы он сам отправился к ласточкам сквозь зефирные ветры! Если б он сам помог им вить гнёзда?

– Это уже сумасшествие… – призадумалась Мирра, – Или волшебство. Но разве такое бывает?

– То есть ты не веришь в волшебство? – не унималась Дафна.

– Дочь, собирайся и живо в школу! – строго сказала Мирра.

– Бегу, вот только куртку накину. И позволь, последний вопрос!

– Ну? – нахмурилась Мирра.

– Дай-ка я его лучше нарисую!

– Кого?

– Вопрос, – сказала Дафна.

Она схватила острый карандаш и махом набросала на белой бумаге такую картину: тихий сад с кипарисом, оливой и лавром, посреди него стоит белобокая печь, а женщина в чёрном да мужчина в белой рубахе из хлопка перед ней хлопочут. Женщина держит в руках хлебную лопату с большущим караваем, а мужчина игрушечный кораблик. А на кораблике флажок – вот и последний штрих.

– Готово, – выдохнула Дафна.

– Что это? – поперхнулась чаем Мирра.

– Тебе здесь ничего не знакомо? – прошептала Дафна, – Рисую-то я неважно. И всё-же…

– Ничего не знакомо. Печка, лес какой-то, пара стариков… Тебе это приснилось что-ли? – ни с того, ни с сего задрожала Мирра, – Ох, дочь… Мне, порой, вообще не понятно о чём ты думаешь. Ты сама-то этих стариков знаешь?

– Отчасти…

Мирра тяжело вздохнула, и как-бы невзначай скомкала дочкин рисунок. И отправила его в мусорное ведро.

– Прости, – сказала она Дафне, – Но мне не нравится, что ты занимаешь всякой ерундой. Мне не нравится, что…

– Мама, посмотри-ка на меня, – вдруг попросила Дафна.

Мирра встретилась с дочерью взглядом. Болезнь отступила, и к утру художница выглядела посвежевшей, молодой, хоть и слегка растерянной. В её глазах блуждала надежда на домашний покой, а вот её чёрные брови изо всех сил придерживались своей природной строгости, но вскоре Мирра смягчилась и улыбнулась глазами. И Дафна погрузилась в них своею душой. И тут же все её сомнения рассыпались на тысячи морских брызг. Отныне Дафна знала, что там, на старой фотографии, среди оливы, кипариса и лавра, была её мать…

– Мне нужно идти. «Лавка художников» уже открылась. Я ведь должна нарисовать праздничные открытки. Верно? – не отрывая глаз от дочери сдавленным голосом, спросила Мирра.

– Ага, – только и сказала Дафна.

Впрочем, она-то уже и позабыла, что с вечера дала матери ответственное задание. И чуть не заплакала, понимая, что сколько бы открыток Мирра не сделала, продать их на ярмарке за большие деньги не получится… А что предложить искушенным марбургским покупателям, кроме работ своей матери, Дафна и не знала.

– Дафна, тебя что-то тревожит? Ты такая странная стала, – сказала Мирра.

– У меня накопились кое-какие дела. Могу я всё-таки не ходить в школу? Хотя бы сегодня.

– Какие дела? – удивилась Мирра, – Дафна, чтобы кем-то стать нужно учиться. Много и упорно. Почему мне каждый раз приходится выгонять тебя в школу?

– В школе я не получу ответов на свои вопросы, – пригорюнилась Дафна, – Вот ты, каждый день ходила в школу? Каждый день? Не прогуливая?

– Я каждый день ходила на море… – усмехнулась Мирра, – Не прогуливая. Вот только оно, кажется, ничему меня не научило… Ах! Если бы мы только могли знать, что с нами будет завтра, сегодня мы не творили бы глупостей. Тогда, в юности, я бы много отдала, чтобы узнать свою судьбу.

– «Много» – это сколько? – спросила Дафна.

– Сколько это в монетах, я не знаю. Но много… Да-да, все люди любопытны и каждый хочет знать свою судьбу. И я тоже! И ты… Ну, это уже болтовня! Я побегу, а ты быстренько разбирайся со своими делами и в школу! – заключила Мирра.

Дафна молча проводила мать. И горестно прошептала ей вослед:

– Знать бы лучше, где достать денег… Так в городе нет ни одной цыганки, даже погадать некому. Ух. Сальвадор, Марлен! Хотите печенья? – но вместо ответа Дафна услышала «нечто».

«Пр-ру-ру-рум», «прумьи-мья-мья» – донеслось неизвестно откуда. Что-то затрепетало, затем затихло и проявилось вновь: «Прум-прум-прум, звякь-ки!». Дафна увидела испуганного Сальвадора, бегущего к ней вприпрыжку. И сонную, почти умиротворённую Марлен. Подлетев к Дафне, она аккуратно разжала свою ладонь и вновь продемонстрировала крошечный серебристый шарик. Тот уже не просто безмолвно блестел. Он колебался и дрожал, как при малюсеньком землетрясении. По его боками стремительно поползли трещины. Шарик заметался из стороны в сторону, закряхтел и неожиданно – «плюмкь» и лопнул. Вот тут-то и Марлен взвизгнула. Из серебряной слизи прямиком на пол выскользнуло «нечто» бесформенное и мокрое. И с каждой секундой это «нечто» становилось больше, как одинокая макаронина, брошенная в кипящую воду…

VI

“Нечто”, громко и задиристо хлюпая, двинулось к Дафне.

– О, Господи! Что же это такое? – девочка вытаращила глаза и на всякий случай спрятала за пазухой дрожащих Сальвадора и Марлен.

И вдруг “нечто” расправило свои крылья, прозрачно-шёлковые, как китайские веера, и давай атаковать. Дафна и моргнуть не успела, как пришелец ударил её своим скользким холодным хвостом по носу.

– Ой! Чего дерёшься? – вскрикнула девочка.

– Воды! Немедленно! – распорядилось «нечто» своим тоненьким голоском, – Отсчёт пошёл! Тридцать уже было… Ох, двадцать восемь, двадцать семь, двадцать шесть… Ну, чего стоите? – закричало существо, – Воды!

Дафна припустила на кухню и ровно через двадцать секунд вернулась к забияке со стаканом холодной воды.

– Возьмите, пожалуйста! – изумлённо прошептала девочка.

Но «нечто» без слов благодарности, возмущённо вздохнуло и мигом прыгнуло в стакан. Устроившись поудобнее, «оно» пробурчало:

– Ещё секунд пять и я бы умерла! Глупые люди! Тьфу, тьфу. И за что только судьба мне вас уготовила!?

– Возможно, я вам чем-то и не нравлюсь, – прислонившись одним глазом к стакану, сказала Дафна, – Но вот вы мне пока тоже не очень-то симпатичны, – прислонившись и другим добавила она, – Давайте-ка знакомиться? А уж потом ругаться. Я – Дафна…. А это…

– Это твои друзья. Трусишка Сальвадор – мышонок, что любит грызть старые краски и отважная муха Марлен, в девичестве Зараза. Вот она-то меня сюда и притащила. Из священного грота. И всё из-за вас, из-за людей! Не побоялась же спуститься на самое дно ночного моря! Хотя, чего там? Сам Теос Кима прислал её. Да, с ним не утонешь… Но и не поспоришь с ним.

– Марлен, ты была в священном гроте? – Дафна так удивилась, что у неё чуть челюсть не отвисла, – Бедняжка! Ты, наверно, жутко перепугалась… А я, глупая, сразу и не поняла, куда ты пропала! Прости, Марлен, прости, что я не бросилась искать тебя…