Володин загородился от жены рукой:
- Ты только послушай, Лерочка, что я хочу предложить. Умоляю тебя послушай...
Анзор был крепким задастым ротвейлером с презрительным взглядом мокрых кофейных глаз, жирной темной спиной и оранжево-палевой подпушкой на шее и животе, с короткими ногами и тяжелыми цепкими челюстями.
Хватка у Анзора была мертвой, огромные треугольные зубы его можно было разжать только молотком и зубилом.
Глава семьи, когда смотрел на эти зубы, нервно передергивал плечами ощущал, как по ложбинке между лопатками ползет холодная струйка: то ли мурашки бегут, то ли стылый пот катится - не приведи Господь угодить под прикус таких зубов. Как-то Володин купил Анзору для развлечения огромную пластмассовую кость, вкусно сдобренную разными запахами, неосторожно бросил ему. Анзор, узрев в броске что-то опасное для себя, незамедлительно взвился в воздух и с силой хлопнул челюстями.
Кость, которая казалась Володину крепче чугуна, разлетелась на куски. Володин в очередной раз со страхом и уважением посмотрел на своего "младшего брата".
- Это не пес, а лошадь со стальными зубами, - прошептал он. Запросто перекусит ногу жирафу. - Почему на язык ему пришелся именно жираф, Володин не знал. Так получилось, словом.
Зубы у Анзора были что надо, в половину пальца величиной. Володин в тот вечер рассказал жене, что за необыкновенная мысль родилась у него в голове - из золота отлить коронки и насадить собаке на зубы. И таким образом вывезти за рубеж.
Лера, сменив гнев на милость, посмотрела на мужа так, как будто видела впервые.
- Ну и голова у тебя, Эдуард! Моссовет! - произнесла она старинное, практически уже забытое слово. - Английский английским, мы как-нибудь его выучим, не дураки, чай, а вот золото, даже если я его спрячу сюда вот, Лера привычно хлопнула по низу живота, - все равно найдут. Рентген высветит. Драгоценные камушки не высветит, а золото высветит... - Она поднялась с кухонной табуретки и решительно рубанула рукой воздух. - Все! Заметано! Драгоценности провозим в... - на этот раз она хлопнула по ягодице, - а золото - в собачьей пасти!
Осталось только, - кроме забот об английском языке, - найти дантиста, который не испугался бы огромной собачьей пасти и насадил бы на зубы Анзору массивные золотые коронки.
В конец концов Володин такого дантиста нашел, - за деньги в нашей стране сделают что угодно, хоть ракету "тамагавк", нацеленную на Сербию, украдут прямо с палубы авианосца; брал собачий дантист за свою работу дорого - шестьсот долларов, но золото стоило того, его набралось полтора килограмма.
За три дня до отъезда Володин повел Анзора к собачьему дантисту, внутренне содрогаясь: он не то что за шестьсот долларов - за тысячу шестьсот не взялся бы ставить коронки на зубы такому чудовищу. Слишком уж страшна пасть. Но дантист отнесся к появлению Анзора спокойно - видать, уже имел дело с необычными заказами. Это Володин понял по лицу дантиста, по его многозначительному, ироничному взгляду, по ухмылке, застывшей в уголках рта. Он подхватил Анзора, неожиданно сделавшегося тихим и покорным, как курица, за ошейник, и поволок на драную, обитую полопавшейся клеенкой кушетку.
Странное дело, Анзор не сопротивлялся.
Через два дня пасть Анзора сияла так, что в квартире Володиных даже ночью было светло. Анзор бродил по квартире и, видимо понимая исключительность своего положения, громко щелкал зубами. По стенам квартиры метались испуганные блики. Володин смотрел на своего пса с уважением, страхом и некоторым подобострастием, которое обычно бывает свойственно чиновникам: испачканный чернилами младший клерк из провинциальной конторы таким взглядом смотрит, как правило, на заезжего бугая с лампасами, такими же глазами и Володин взирал на свою собаку.
Лера старалась подсунуть Анзору кусок пожирнее, послаще, и тот чавкал, оглушительно хлопал золотыми челюстями, давя ими колбасу, сало, мясо, чернослив - Анзор был любителем фруктов вообще и сухофруктов в частности. Лера лишь умиленно гладила ротвейлера по холке:
- Кушай, Анзорчик, кушай... Ты даже не представляешь, как ты дорог нам с папой...
И это была правда.
Анзор не стеснялся, он старался, ел за троих, как будто бы на всю оставшуюся жизнь хотел наесться российской пищи. Наверное, по-своему он был прав: того, что есть здесь, нет в Америке.
Наступил день отъезда. Володин получил последние деньги за квартиру, которую покидал, посидел на чемодане в прихожей, смахнул с глаз пару слезинок, навернувшихся совсем некстати и вызвавших у него досаду - Володин не причислял себя к сентиментальным людям, - но ведь, с другой стороны, в этой квартире прошла его жизнь... Сейчас он обрубал свое прошлое одним махом, будто топором. Лера, стоявшая рядом, с широко раздвинутыми ногами, у неё даже походка изменилась, жена была с "икрой", набита драгоценными каменьями, которые никак не подпадали под декларацию, тоже всплакнула.
- Ладно, ладно, маман. - Володин, вспомнив прежние годы и нежность, которую он проявлял к молодой Лере, когда ухаживал за ней, похлопал её ладонью по плечу. - Не добавляй сырости в московский климат.
Через три минуты они вышли из квартиры. На морду Анзора была нахлобучена железная арматура, этакая "авоська" для фонаря наружного освещения, - чтобы злая собака с насупленно-грозным взглядом не могла открыть пасть. Володин вел Анзора на поводке и первым проследовал в машину - новенькую "газель", приехавшую за ними.
В аэропорту без приключений не обошлось. Володина с Анзором и вещами пропустили беспрепятственно, а вот раскоряченную Лерину походку засекла опытным глазом старая таможенница и пригласила женщину в отдельную кабинку для "душевного разговора". В результате Лера вышла из кабинки уже нормальной походкой.
Володин все понял без слов: "икру" нашли и оба "пирога" вынули: один "пирог" с каменьями, другой - с долларами. Лера, бледная, с трясущимся подбородком, молча прошла в самолет и лишь когда поднялись в воздух и пассажиров обнесли минеральной водой, обрела голос. Она костерила на чем свет стоит власть, все её ветви, таможенников, политиков, разных красных, белых, черных, голубых, зеленых - всех, словом, не делая никаких различий между коммунистами и демократами, жириновцами и яблочниками, аграриями и черномырдинскими "газпромовцами" - все для неё были людьми в противогазах, с лицами, в которые можно и нужно было плевать.
Перед подлетом к Нью-Йорку она расплакалась. Володин как мог утешал жену. Он гладил то её, то ротвейлера, сидевшего рядом с креслом на полу и надменно вращавшего голову с нахлобученным на неё намордником.
- Ничего, ничего, - шептал Володин успокаивающе, - мы пережили многое, переживем и это. Зато с нами летит полтора килограмма золота. - На несколько мгновений он прекращал гладить жену и двумя руками гладил ротвейлера.
Ротвейлеру это нравилось, он склонял голову набок и внимательно и серьезно, будто решал про себя какую-то задачу, смотрел на хозяина.
Через американскую границу Анзора провели без всяких осложнений: двое в темной форме, он и она, лишь глянули на него, и одновременно, как по команде, сделали жест, которым в старые времена богатые грузины отсылали от себя случайно остановившееся такси - "праезжай, дарагой, далше!".
И Володины "праехали далше". В Нью-Йорке прибывшую чету встречал брат Володина Лесик, имевший в Форест-Хиллз - таком же русском районе, как и Брайтон-Бич, две квартиры и небольшой продуктовый магазин. Лесик приехал за Володиными на микроавтобусе, похожем на старый "рафик" - вполне возможно, из Союза и вывезенном, - погрузили в него вещи, усадил брата с супругой на переднее сиденье, подивился сосредоточенной угрюмости собаки и сказал:
- Этого пса можно было и не вывозить из России. Таких в Америке полным-полно.
Володин возразил:
- Таких - нет. в пасти Анзора полтора килограмма чистого золота.
Лесик неверяще ахнул: как так?
- Ты, похоже, ничего не понял, - сказал ему Володин. - Я же тебе намекал в письме... Понимаешь, я спрашивал, найдется ли в Нью-Йорке приличный собачий зубостав. Что ты ответил?
