Он покачал головой:
- Не-ет!
- Ну, как знаешь. Мы договорились, что ты отдашь мне все личное имущество...
- Но квартира - это же не личное имущество...
- Личное! - Лена была непреклонна.
- Мне же жить негде, - дрогнувшим голосом произнес Терентьев и ощутил к себе жалость - Лена обхитрила его.
- А это меня совершенно не касается. Раньше касалось - сейчас нет.
Терентьев понял, что ещё немного - и он сорвется, и тогда Лена, как пить дать, раздавит его. На него навалилась обида, ещё что-то, родившее в нем боль, он оглушенно замотал головой, хотел было выругаться, но вовремя ухватил себя за руку, остановил слова, что называется, на бегу.
- Решай, в последний раз предлагаю... - Голос Лены был жестким. - Или ты переписываешь квартиру на Антона, или я вновь предпринимаю кое-какие шаги...
- Но ты же обещала!..
- Я ничего никому не обещала, - холодно отчеканила Лена и сделала резкий жест, давая Терентьеву понять, что не намерена терять время на подобные разговоры.
Назавтра её адвокат вновь появился в суде и, лучезарно улыбаясь, ослепляя блеском манер технических сотрудниц судейской канцелярии, объявил, что к его клиентке на руки попали новые документы, которые обязывают её опять обратиться в суд.
Заявление было принято к рассмотрению: все-таки Лена - мать двоих детей, а у нас ни детей, ни матерей не положено обижать.
Суд присудил разделить имущество, активы, пассивы и прочее терентьевской конторы пополам - половину Терентьеву, половину - его жене. Либо - можно было выбрать и этот вариант - выплатить ей четыреста пятьдесят тысяч у.е.: экспертная комиссия проверила все хозяйство Терентьева, поприкидывала кое-что и, учитывая перспективность дела, которым тот занимался, нужность его для общества, дефицит товаров, оценила его в миллион долларов. Когда судья объявила окончательное решение о разводе и приговор о четырехстах пятидесяти тысячах баксов, - Терентьев почувствовал, как у него останавливается сердце.
Лена хоть и старалась не глядеть на Терентьева, но не могла - иногда поглядывала и победно улыбалась. Рядом с ней улыбался, торжествующе светясь лицом, лысиной, чистыми крупными зубами, её адвокат.
Делать было нечего. Четырехсот пятидесяти у.е. у Терентьева не было, имущество фирмы пришлось разделить...
Шансов выжить у конторы, которая ещё вчера процветала и считалась перспективной (очень перспективной), почти не было; разрубленная пополам, она стала быстро угасать. Терентьев отстранился от дел, заперся у себя в квартире на Кутузовском проспекте; первое время он пил беспробудно, опух и подурнел, но потом пришел в себя, попробовал было заняться другим делом, но все раскрутить заново оказалось невозможно, и Терентьев затих.
Удастся ли ему подняться на ноги снова, никто не ведает, но сам Терентьев, с которым я недавно виделся, считает, что удастся - он знает, как это сделать, и сделает, только вот жениться во второй раз вряд ли будет.
Вдруг ему попадется женщина ещё более опасная, чем Лена? Этого Терентьев очень боится. Второго такого развода он точно не выдержит.
ЗОЛОТЫЕ ЧЕЛЮСТИ, ИЛИ ОТЪЕЗД В АМЕРИКУ НА ПМЖ
Чета Володиных давно собиралась отъехать в Штаты. Решение было принято на горячую голову, но потом не угасло, а, напротив, укрепилось и вскоре стало едва ли не целью их жизни. Им перестало нравиться в России, в Москве буквально все - и похмельный энтузиазм крикливых демократов (действительно, орут, будто с перепоя), и нищие старики, увешанные орденами, смирившиеся со своей горестной судьбой, которую чете Володиных не хотелось повторить в надвигающейся старости, и горластые юнцы, привыкшие к наркотикам, как к яичнице по утрам, и безногие, всеми брошенные герои чеченской войны, сидящие в проходах метро с протянутой рукой, и засилие абреков на рынках - словом, все, все, все.
Когда уже окончательно стало невмоготу, подперло, как говорится, старший инженер института, проектирующего клубы, казино и прочие увеселительные заведения, Эдуард Володин уволился с работы и занялся оформлением отъезда. Параллельно Володины засели за язык. По-английски они могли изъясняться только жестами, такую подготовку им дал институт. Стали потихоньку перемалывать разные самоучители, словари, всевозможные пособия, справочники и прочую, не самую качественную литературу, обещающую полное освоение языка за смешной срок - в несколько месяцев, недель, дней, но, видать, головы у Володиных были уже не те, что в молодости - не воспринимали знания, не впитывали их, а отталкивали, и Володины приуныли.
Но ненадолго. Вечером Володин, помешивая чай в стакане с душистым пакетиком "пиквика", сказал жене:
- Придется, Лера, нам от наших ресурсов немного отщипнуть на изучение языка. Иначе английский не одолеть.
Седеющая супруга вскинула на мужа глаза.
- Чего это? - Во взгляде Леры Володиной заблистал металл. - Никакие дополнительные расходы в нашем скромном бюджете не предусмотрены!
- Иначе мы так и будем изъясняться жестами и блеяньем. - Он хмыкнул. - Надо нанимать репетитора.
- Погоди, погоди, не сбивай с толку. - Лера проворно зашевелила губами, высчитывая, во что обойдется репетитор, сбилась, недовольно наморщила лоб и потребовала от мужа карандаш и бумагу. - Ты ведь собьешь с толку кого угодно, даже Пифагора, - с раздражением бросила она, хотя муж не сказал ей больше ни слова, молчал, как рыба...
Готовясь к отъезду в Штаты на ПМЖ - постоянное место жительства, Володины продавали сейчас все, что было им дорого, что нажили трудом праведным и неправедным (всякое бывало) - старый хрусталь и книги, мебель и отрезы, купленные впрок, ещё в брежневские времена, вырученные рубли меняли на доллары. Пришлось немного "отщипнуть" на репетитора.
Не стали продавать Володины только золото и драгоценные камни.
- Золото - оно и в Америке золото, - сказал Володин, - русское золото в Штатах ценится высоко. Золото мы повезем с собой.
- А как? - спросила жена. - Как повезем? У нас же отберут его на границе.
- Кто? - наивно спросил Володин.
- Дед Пихто! Таможенники. Слыхал про таких?
Володин почесал загривок.
- Но ведь на всякую хитрую задницу есть штопор с кривым винтом, очень кстати вспомнил он услышанную где-то пословицу, - так что не тревожься, маман! Кривой штопор мы обязательно придумаем. Иначе для чего человеку дана эта вот самая хренация! - он стукнул себя ладонью по темени. В следующий миг озадаченно сморщился: - Вот только куда нам спрятать камешки, брюлики наши?
То, что им не дадут вывезти камешки и золотишко, было понятно, как божий день. Надо было что-то придумать.
- Я их спрячу, - сказала Лера, потные черные усики, прилипшие у неё к верхней губе, воинственно зашевелились.
- Куда?
- Куда, куда? - Лера засмеялась и выразительно хлопнула себя по низу живота. - Вот сюда! Ни одна собака не найдет.
Тут Володина неожиданно озарило: словно бы утренняя звезда перед ним высветилась, и он забормотал, как заведенный:
- Собака, собака, собака...
- Ты чего там бубнишь? - Лера раздраженно повысила голос. Разбубнился! И так голова болит!
- Собака, собака, собака, - продолжал повторять Володин.
- Чушь какую-то мелешь! Я тут голову ломаю, как нам сэкономить "зеленые", а он болтает разную чушь про собаку. Тьфу! Собаку нашу мы оставим у тети Маргоши, уже решено. Летом она Анзора к будке приклепает цепью, пусть стережет имение, захребетник, хлеб свой отрабатывает.
- Собака, собака, - повторил Володин, и жена посмотрела на него, как на помешанного.
- Как я сказала, так и поступим - Анзор остается здесь. У тети Маргоши на даче. Ясно?
- А я думаю, Анзора мы возьмем с собой. - В голосе Володина появились упрямые нотки - редкое дело, он никогда не позволял себе быть таким. Лера нехорошо удивилась и поднялась с табуретки. Темные пушистые усики, влажно поблескивавшие у неё на верхней губе, зашевелились. Это был первый признак гнева.
