Не могу…
Сумочка обжигает мне бедро. Я готова развернуться, когда мое внимание привлекает вибрация мобильника. Сообщение вызывает у меня болезненную улыбку.
«Сожалею. Прости, что не буду рядом во время церемонии».
Глаза жжет. Я торопливо вытираю их и отвечаю простым смайликом.
Я не решаюсь идти дальше. Алья, признанный администратор Ледиблога и достойный представитель парижских лицеев, должна участвовать в праздновании. Возможно, присутствовать на церемонии — выше моих сил, но я обещала ей, по крайней мере, попытаться.
Я убираю мобильник, фыркаю и вдыхаю хороший глоток ледяного воздуха. Сжав кулаки, направляюсь в одну сторону с остальными прохожими. Кое-как заставляю себя абстрагироваться от глухой тревоги, которая понемногу охватывает меня, по мере того как я приближаюсь к тому месту.
К тому месту, где будет установлен окончательный памятник жертвам Бражника.
К тому месту, которое год назад — день в день — стало свидетелем исчезновения Ледибаг и Черного Кота.
I loved and I loved and I lost you…
And it hurts like hell
Снегопад прекратился. Возвышающиеся над толпой зонты закрылись один за другим.
Стоя посреди молчаливого собрания, я не обращаю ни малейшего внимания на речь мэра. Я кручу и кручу в обтянутых перчатками пальцах маленький красный фонарик, который мне вручил волонтер. Бросаю очередной нервный взгляд в центр площади, на большое бесформенное сооружение, накрытое черным покрывалом.
Вскинув подбородок, я смотрю на тех, кто стоит в кругу, позади пюпитра мэра. Рядом с помощниками, политическими персонами, начальниками полиции и пожарными я узнаю необычайно скромно держащуюся рыжую фигурку. Я слегка улыбаюсь. Алья выбрала черный брючный костюм, который ей очень к лицу, собрала волосы в толстую, аккуратную косу на затылке. Однако она решила оживить свой наряд красно-черным шарфом и гордо нацепила праздничную кокарду нашего лицея.
Я долго ее изучаю. Излучающая достоинство и безмятежность, она, однако, каждые тридцать секунд поправляет очки на носу — примечательный признак стресса. Мгновение поколебавшись, я достаю мобильник и быстро набираю сообщение:
«Оставь в покое свои очки. Ты великолепна, госпожа Представитель».
Я отправляю сообщение. Мгновение спустя Алья вздрагивает. С по-прежнему сосредоточенным на мэре и его бесконечной речи видом она тихонько достает мобильник из кармана и смотрит на экран. Ее плечи явно расслабляются, и она убирает телефон. Ее взгляд скользит по толпе, несколько раз обращается в мою сторону, не видя меня. Тем не менее она кивает, а потом почти незаметно улыбается.
Я в свою очередь улыбаюсь под капюшоном. А потом, пока речи следуют одна за другой, снова позволяю сознанию бродить.
Быстро, слишком быстро на мой вкус, один из отвечающих за мероприятие рассекает толпу и приближается к еще скрытому сооружению в центре площади. По знаку мэра он сдергивает черное покрывало, и появляется новый мемориал. Последние шепотки умолкают, становится совсем тихо. Мое сердце сжимается от страха, и я делаю над собой усилие, чтобы не отвести взгляда: я знаю, что вид мемориала был предметом бурных дискуссий, но у меня не было сил следить за ними.
На мраморном пьедестале возвышаются гранитные Ледибаг и Черный Кот. Лицом друг к другу, они стоят на одном колене, с опущенной головой и закрытыми глазами, почти касаясь лбами друг друга. Их оружие прикреплено к поясу, руки положены на плечи друг другу, они нависают, словно защитный купол, над скромным и символическим изображением Парижа.
Немного больше человеческих размеров, они кажутся одновременно внушительными и скромными, с нейтральными и безмятежными лицами под масками. Будто готовые открыть глаза и в том же единении устремиться на невидимого врага.
Уснувшие навсегда, но навсегда защитники Парижа.
У меня мутнеет в глазах. Горло сжимает, я смотрю на спортивного, стройного Черного Кота, которого увековечил художник. Я не помнила, насколько юным он казался в тот день — одновременно сильным и хрупким. И, однако…
«Моя Леди!»
Я вдруг снова вижу его, как если бы это было вчера. Того юного Черного Кота, задумчиво стоявшего под снегопадом.
Взгляд в мою сторону. Поклон, насмешливая улыбка.
«Наша очередь. Могу я пригласить тебя на танец?»
Объятие, обещание.
«Я загоню Бражника в угол. Когда Париж избавится от него, я постараюсь связаться с тобой…»
И другой голос, более высокий, жалобный. Тикки.
«О, Маринетт… Черный Кот не сказал тебе, что он…»
— Мадемуазель?
Я дергаюсь. Глядя из-под капюшона, встречаю взгляд соседки слева, матери семейства. Поскольку я не реагирую, она мягко берет мой фонарик, зажигает его от пламени маленькой поминальной свечи и возвращает мне его с примирительной улыбкой. Кивком она указывает мне на соседа справа. Я машинально зажигаю его фонарик от своего, и он в свою очередь делится с друзьями.
Я смотрю на толпу новым взглядом. У многих в свете свечей блестят глаза. Не одна я сдерживаю слезы. Не одна я потеряла кого-то близкого в тот день.
Но только я в ответе за ту катастрофу.
Мне вдруг не хватает воздуха. Я бросаю последний взгляд на мемориал, задерживаюсь на Черном Коте и намеренно избегаю смотреть на гранитную Ледибаг. У меня на языке горький привкус. С громадным трудом я сдерживаю рыдания.
Я ненавижу эту статую. Она не воздает должное настоящим героям этой истории. Впрочем, как бы она могла? Париж не знает так хорошо, как я, что произошло в тот день.
Никто не знает, до какой степени я чувствую себя виноватой. До какой степени Ледибаг виновата.
— Эй… всё уладится.
Мать семейства слева от меня предупредительно кладет ладонь мне на плечо. Окидывает меня обеспокоенным взглядом.
— Ты пришла совсем одна? Оставайся с нами, если хочешь.
Я опускаю взгляд. Двое детей, два малыша, подозрительно изучают меня. Один из них прячется в пальто своей матери, тогда как другой невинно улыбается мне.
Я не в состоянии говорить. Я протягиваю свечу молодой матери, после чего быстро ухожу, не оборачиваясь. Вдруг в громкоговорителе звучит знакомый голос: голос Альи — серьезный и торжественный, хотя и немного нерешительный. Я ускоряю шаг, несмотря на то, что по пути толкаю нескольких человек.
Я знаю речь Альи наизусть. Я знаю, что если еще раз услышу ее сегодня, окончательно сломаюсь.
Я ухожу по авеню, спускаюсь в первое попавшееся метро.
Я еду домой.
Белый. Красный. Черный.
Мы были друзьями. Возможно, чем-то большим.
Но помнить — это пытка,
Я мечтаю, наконец, суметь отпустить.
Хотя мне больно так, что хоть помирай,
Обещание продолжает меня нести, меня терзать…
====== Глава 5. Обещание ======
Комментарий к Глава 5. Обещание Примечание автора:
Дорогой читатель, ты слышишь гитару, которая отсчитывает падение снежных хлопьев?
Слышишь этот голос, словно охрипший от горя и слез…
Этот голос, который шепчет, полный грусти и надежды.
Этот голос, который умоляет…
…Об Обещании…
Главный источник вдохновения:
Promise – Ben Howard
https://youtu.be/Xjg0Ip7TzzM
And meet me there, bundles of flowers
We wait through the hours of cold…
Winter shall howl at the walls
Tearing down doors of time
Shelter as we go…
День -1
— Маринетт? Маринетт, проснись.
— Мммм…. Еще пять минуток, пжлста…
Раздается приглушенный смех Тикки. А потом на мои плечи осторожно опускается мой анорак.
— Жаль. Идет снег. Это великолепно!
Возвращается тишина.
Я с благодарностью закутываюсь в тепло анорака. А потом осознаю, где нахожусь, и сон тут же слетает с меня.
Мастер Фу. Черный Кот, который пришел спросить совета…
Лежа на подоконнике, я лениво открываю глаза и, поморщившись, выпрямляюсь, чувствуя, как ломит тело. Снаружи небо, видимо, затянуло тучами, поскольку свет стал однотонно-сероватым. Бесшумно падают снежинки, легкие, словно пух. Плиты внутреннего дворика уже покрыты чистым белым покрывалом, пока еще тонким.
